«В окна глядел остов сожжённого банка и разбитое здание Базановского приюта с покуда не застеклёнными окнами. Слишком многое напоминало о недавних боях, но осмыслить происходящее было трудней, чем события столетней давности на европейском театре военных действий. И потому члены исторического кружка самозабвенно спорили о Бонапарте». Так и сегодня: с особым чувством смотришь на Иркутск вековой давности вместе с Валентиной Рекуновой и ее «Иркутскими историями».
«Понькали», невзирая на высокое положение
Во второй половине января к Варваре Степановне Некрасовой, директрисе частной женской гимназии, зачастили курьеры: Пантелеймон Парняков от лица Комитета советских организаций требовал её явки «для дачи объяснений».
На фоне шумяцко-трилиссеро-постышевых юный Парняков выделялся некоторою робостью. Оконфузившись, мог покраснеть, как школьник, не выучивший урока. Но и те, кто симпатизировал Пантелеймону, редко называли его по имени, предпочитая прозвище «Поня». Даже в газетах «понькали», не взирая на нынешнее высокое положение. Варвара Степановна помнила, что и прежде, в гимназии, Парняков не блистал, хоть за многое брался и на многое претендовал. Два года повертелся в Петроградском университете, вернулся ни с чем — и опять стал хвататься за то и за это. Мало того что вошёл в окружное бюро советских организаций и стал комиссаром просвещения, так ещё и редактировал «Власть труда» и подвизался обвинителем в только что народившемся Революционном трибунале. Нет, не пойдёт к нему Варвара Степановна, не станет давать никаких объяснений! В отместку Понька тиснет о ней фельетон или стрельнет подмётным письмом (таки выстрелил, не ошиблась! ); а она ответит, если не во «Власти труда», то в других газетах — они есть пока, слава Богу. Отобьётся, обязательно отобьётся! Возможно, с помощью коллег, но, скорее всего, в одиночку: сопротивление советской власти явно идёт на спад. В начале января нынешнего, 1918-го, учительское сообщество закипало от гнева, но прошло три недели — и вот уж на общем собрании педагогов половина зала пуста, и к большевистским агитаторам начинают прислушиваться. Резолюция о бойкоте большевиков проходит большинством голосов, но исключительно под напором уездных коллег, делегированных в Иркутск.
Варваре Семёновне очень понравилось коротенькое, но решительное выступление Исаева из Нижнеудинска:
— У нас уже во всех школах комиссары, шагу ступить не дают, а над ними поставлена странная особа, с явными психическими отклонениями. Не успели мы опомниться, а уже и ярмо на шее. Я всё это к тому говорю, что борьба неизбежна, и лучше уж сразу не спускать!
Вот Варвара Степановна и не спускала — возвращала с курьерами предписания краевого Комитета советских организаций. Ей следовало ждать визита комиссара Гавриловой из дирекции народных училищ — и она ждала, понимая: ничего хорошего это ей не сулит.
Украл у подчинённого шубу
День 30 декабря 1917 года в дирекции народных училищ начался как обычно: делопроизводители подбивали цифры к годовому отчёту. Около одиннадцати в канцелярию вошла незнакомка:
— Я — Гаврилова. Клавдия Николаевна. Комитет советских организаций назначил меня сюда, и теперь все вы — мои подчинённые. Но бояться не следует: потеря места никому из вас не грозит, потому что мне довольно и нейтрального отношения к новой власти.
Иван Дормидонтов и Михаил Бусыгин переглянулись: начало было, кажется, неплохое. У этой Гавриловой деловой подход, а со здравомыслящим человеком всегда можно сработаться. Но приятное заблуждение рассеялось скоро — едва комиссарша получила все ключи от столов и конторок.
Тотчас рядом с ней объявился Молокин — крайне подозрительный тип, неспособный вызвать никакого доверия. Гаврилова представляла его своей «правой рукой по финансовой части», и эта рука немедленно принялась чистить кассу «в пользу сильно нуждающихся». Попутно реквизировала и чистые бланки паспортных книжек, а, разохотившись, прихватила из гардероба новую шубу инспектора Беляева. Дормидонтов съездил домой за шинелью ещё николаевского образца, с пелериной (осталась от деда), а на другое утро отчётливо ощутил, что не может идти в присутствие. К Гавриловой он обратился с открытым письмом, через газету, и Бусыгин его поддержал. Оба были уволены, об отстранении же Молокина вовсе не было слышно.
Справочно
Из «Известий Иркутского губернского народного комиссариата» от 18.04.1918 года: «Согласно циркуляру Комиссариата по народному просвещению, Культурно-просветительный отдел советских организаций Восточной Сибири постановил:
— лица, состоящие преподавателями и заведующими учебными заведениями, должны подать в Культурно-просветительный отдел или в городские и районные совдепы заявления о баллотировке на занимаемую должность;
— приём заявлений до 15 мая 1918 г.;
— не подавшие заявлений увольняются от службы как саботажники, со всеми проистекающими отсюда последствиями».
Может, лучше поспорим о Наполеоне?
21 января (впервые после декабрьских боёв) собрался родительский комитет иркутской мужской гимназии. В память о погибших воспитанниках решили установить мемориальную доску, учредить именные стипендии. Закон Божий, исключённый новой властью из учебных программ, сочли нужным восстановить — по крайней мере, в этой гимназии. А труд педагогов—священников вознаграждать из дополнительных сборов. Был в повестке и отдельный вопрос об отношении к большевикам. Постановили не признавать, но трое при этом воздержались.
Весь январь, по воскресеньям, в мужской гимназии собирались члены городского исторического кружка. Говорили о Наполеоне: выпускник Алексей Чернобровин сделал доклад, а его однокашник Фёдор Кудрявцев оппонировал. В окна глядел остов сожжённого банка и разбитое здание Базановского приюта с покуда не застеклёнными окнами. Слишком многое напоминало о недавних боях, но осмыслить происходящее было трудней, чем события столетней давности на европейском театре военных действий. И потому члены исторического кружка самозабвенно спорили о Бонапарте.
Осенью того же 1918-го Фёдора Кудрявцева мобилизуют в Белую армию. После, выбрав подходящий момент, он перебежит к красным.
Справочно
Из газеты «Новая Сибирь» от 23.01.1918 года: «О ПРЕПОДАВАНИИ ЗАКОНА БОЖИЯ. Союз законоучителей г. Иркутска, обсудив создавшееся положение вследствие проводимой большевистской властью отмены преподавания Закона Божия и прекращения выдачи жалованья законоучителям, постановил преподавание Закона Божия производить бесплатно».
Из газеты «Суровый край» от 22.02.1918 года: ПРОГИМНАЗИЯ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ. Военно-просветительское общество возобновляет свою деятельность, прерванную во время декабрьских событий. С 1 февраля им открывается прогимназия для взрослых, куда доступ будет открыт всем желающим, мужчинам и женщинам, военным и штатским. Занятия будут происходить во 2-м начальном пятиклассном училище, по вечерам. Для членов общества обучение даровое. Будут преподаваться русский язык, словесность, история, география и арифметика в объёме 4-х классов средних учебных заведений. Кроме того, будут читаться лекции по политэкономии».
Из газеты «Суровый край» от 22.02.1918 года: СТУДЕНЧЕСКИЙ КРУЖОК. Группой местных студентов и курсисток решено открыть кружок для самообразования. Будут читать рефераты, обмениваться мнениями и проч. Мысль об организации кружка возникла потому, что занятий в университетах всё равно нет, а жаль терять время. Кружок стоит ВНЕ ПОЛИТИКИ».
Тогда же, в феврале 1918-го, студенты открыли кассу взаимопомощи, и она пришлась очень кстати в августе, когда осложнения на фронтах задержали в Иркутске большую группу учащихся Томского университета. Основным источником получения средств для кассы стали благотворительные вечера.
Грехопадение или трезвый расчёт?
Знакомый чиновник из иркутского казначейства, издали заметив Павла Васильевича, поспешил сообщить:
— Мы ещё в первых числах января единодушно постановили не сотрудничать с советской властью.
— И воздержавшихся не было?
— После обнаружились два или три штрейкбрехера, но их живо образумили.
— Как же?
— Бойкотом. Страшная сила, знаете ли.
Да, наступили времена, когда требовалось определиться и прямо заявить о готовности или же неготовности «продать душу большевикам» — так трактовалось любое с ними сотрудничество. Но у Павла Васильевича Зицермана не было ощущения однозначности происходящего, его взгляд двоился: с позиции гласного думы новая власть представлялась безусловной душительницей городского самоуправления, но как председатель комиссии по открытию университета он и в ней искал вероятную союзницу. Временное правительство решило ассигновать Иркутску 30 миллионов рублей, но октябрьский переворот в Петрограде чуть не похоронил замечательную идею. Она слишком долго прорастала и отняла слишком много сил, чтобы от неё отказаться. Университет не должен страдать от политического противостояния, и, коль скоро найдутся сторонники в новой власти, использовать их. Если большевистский нарком Луначарский даёт деньги, их нужно брать, оборудовать помещения, выписывать профессоров.
Павел Васильевич сделал доклад на ближайшем заседании думы 26 февраля и нашёл неожиданного союзника — гласного Боровинского. Но объявился и оппонент — лидер местных кадетов Горчаков:
— Подобное допустимо только сугубо теоретически, но в реальной жизни — отнюдь. Современная нам действительность такова, что детской больницей заведует группа низших служащих (дворник и компания); очень похожая ситуация и в иркутском женском институте, а в штабе округа вылупился недавно новенький генерал — ровнёхонько из вчерашнего капитана. Так вот: если подобный «порядок» будет и в иркутском университете, то к чему он нам?
— Примеры можно и продолжать, но это чревато излишней политизацией, — вовремя вмешался гласный Гуревич. — Предлагаю поддержать решение университетской комиссии: мы сами её выбирали, а стало быть, доверяем её членам и считаем их компетентными.
— И взвешенными, — подхватил гласный Пескин. — Хочу добавить, что с тех же позиций целесообразности следует подойти и к открытию в нашем городе политехникума. То есть не суть важно, с кем нам придётся взаимодействовать. А важно то, чтобы не пропал миллион, собранный общественностью на университет.
Баллотировка дала лишь один голос против.
В мае того же 1918-го иркутская городская дума была разогнана большевиками, и какое-то время члены университетской комиссии раздумывали, совершать ли им «грехопадение» во имя дела. Городской культурно-просветительный отдел явно симпатизировал идее открытия университета — и Павел Васильевич Зицерман согласился возглавить в нём подотдел высшей школы.
Теперь можно было телеграфировать Рубинштейну, намеченному в ректоры, и просить составить когорту профессоров, готовых работать в Сибири. В Москве и Петрограде было довольно желающих пережить голодную пору в холодном, но сытом Иркутске, однако Моисей Матвеевич сделал ставку на коренных сибиряков. Так что Римское право закрепили за выходцем из села Карапчанское Балаганского уезда, а уголовное право — за уроженцем Якутска, в своё время закончившим и Иркутское промышленное училище. Для кафедры статистики был подобран приват-доцент родом из Селенгинска, а преподавание монгольского и бурятского поручили носителю языков из Забайкальской области. И даже у столичных профессоров, которым отдали предпочтение, обнаружились связанные с Сибирью научные интересы.
Рубинштейн вернулся в Иркутск в июле, уже после бегства большевиков, а 10 августа сюда прибыл и министр просвещения Временного Сибирского правительства. 15 августа он утвердил Устав Иркутского университета и назначил Рубинштейна ректором. На фоне этого события несколько померкло другое, крайне важное для иркутян, живущих в Глазково: там открылась первая гимназия. Отпала необходимость каждое утро отправлять детей на другой берег.
Справочно
В конце октября 1918-го культурно-просветительные организации Иркутска организовывали лекции, концерты, спектакли, посвящённые открытию Иркутского университета. Городская управа выделила 100 тыс. руб. — в счёт 500 тыс. руб., ассигнованных думой на строительство здания.
Из газеты «Дело» от 31.10.1918 года: «СТУДЕНЧЕСКИЙ БАНКЕТ. Правление Иркутской студенческой организации устраивает сегодня в польском клубе «Огниво» (Арсенальская, 58) студенческий банкет, на который будут приглашены профессора Иркутского государственного университета. Перед банкетом состоится небольшое музыкально-литературное отделение. Указанный банкет рассматривается как первый шаг по пути сближения профессуры и студенчества вне стен университета».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс