«Время так сгустилось за последние месяцы, что всё происходившее воспринималось фрагментами, общая же картина ускользала». Конечно же, Валентина Рекунова в своих «Иркутских историях» окунает нас в начало прошлого века, но почему всё больше кажется — всё повторяется, всё повторяется…
А был ли мальчик?
— Теперь я знаю наверное, откуда в Иркутске задувают ветры протеста, — адвокат Молодых был сердит и в то же время приятно взволнован своим небольшим открытием.
— Ну не томите, Александр Григорьевич! — азартно откликнулся Карахан.
— А сами посудите: стоило новой власти объявить о создании нашей секции труда, как сразу же из табакерки выскакивает «гражданин Евдокимов». Примеряет костюм заступника пролетариата и начинает повторять: кондитер Кичинский побил своего ученика, а хозяин, Курчин, не только не вступился за мальчика, но и не обеспечил достойного выходного пособия, когда ребёнок уволился! Хочу заметить, что прежде «гражданин Евдокимов» ничем подобным не занимался, да и не мог, потому как не имеет он подходящего образования. Однако держится чрезвычайно уверенно, даже и без всякой доказательной базы. В иное время, то есть до Февральского переворота, пришлось бы обращаться к мировому судье, выстраивать линию защиты — теперь же довольно и лозунгов об освобождённом труде. Евдокимов знает наверняка: не посмеем мы с вами выступить против «заступника пролетариата», не хватит пороху задаться элементарным вопросом: а был ли мальчик? Да, для таких вопросов сейчас очень неподходящие обстоятельства. Как и в 1905-м, когда из той же табакерки выскочил никому не известный защитник «мальчика» из той же кондитерской. Правда, тогда она принадлежала Ходкевичу, но была лучшей в городе и сверкала свеженькими медалями Лондонской и Парижской выставок.
— Ясно, что завалить такую означало возвыситься самому, — кивнул Третьяк, председатель секции.
— Но мировой судья не пошёл против ветра.
— И среди нас, как я вижу, охотников нет. Увы! Начнём против Кичинского судебное преследование, а владельцу кондитерской предъявим гражданский иск о взыскании двухнедельного выходного пособия. После чего к нам рванут сотни жалобщиков — и мы захлебнёмся их словесным поносом, если не возьмём меры!
— А мера-то, собственно, одна: выставить щит из профсоюзов, — подхватил Карахан. — Пусть рабочие комитеты сначала во всём разбираются и только потом уже обращаются к нам.
— Ну и чем мы тогда отличаемся от старорежимных? — озадачился Малозовский.
— Вопрос риторический, — отмахнулся Третьяк.
А остальные промолчали.
Чёрная метка
Так пришлось, что известие о Февральском перевороте настигло Моисея Ароновича Кроля в кабинете прокурора Иркутской судебной палаты Нимандера. И он наблюдал, как Евгений Петрович на мгновение замер, а затем отвернулся к окну, словно бы разглядев там не видимое другим, и очень отчётливо произнёс:
— Первое действие, картина первая неизвестной пьесы нового политического театра. Каждому, хочет он того или нет, отведена будет роль. Большинство определится статистами; им и программки не дадут, не покажут работу скрытого механизма. Но и те, кто запускает его, получат свою чёрную метку.
«Всё-таки прокурорские — исключительно мрачные люди!» — подумал Кроль, возвратившись домой. Но петух и три утра не пропел, как Нимандер получил свою чёрную метку. А послал её… Моисей Аронович Кроль в компании с шестью другими адвокатами, членами юридической секции краевого комитета общественных организаций. Разумеется, ничего личного, просто так пришлось, что в новый орган власти не избрали никого из судейских и прокурорских, а вот присяжным поверенным оказали доверие. Им же и поручили «скорейшее устранение из судебного ведомства лиц, которые своей службой подрывают авторитет закона при новом правопорядке». Семён Лазаревич Вайнштейн от лица всей шестёрки пояснил, что отстранение прокуроров продиктовано необходимостью в критическое время иметь во главе ведомства лиц, могущих завоевать себе доверие среди заключённых и администрации тюрем.
В апреле Нимандер покинул Иркутск, передав дела амнистированному политссыльному Старынкевичу, в прошлом присяжному поверенному округа Московской судебной палаты. Среди судейских началось движение в профсоюзы, и первичная организация окружного суда начала с того, что объявила бойкот товарищу председателя П. П. Смирнову. От юридической секции крайисполкома ждали положения о суде присяжных, равно как и закона о борьбе с пьянством, но адвокаты разъехались, как и в прошлые годы, по дачам, а на звонки отвечали, что не откажутся от привычного времяпрепровождения.
— Теперь не время отдыха, а время революционной работы! — негодовал председатель крайисполкома Кругликов на заседании 27 июня. — Идёт новое строительство жизни, а мы тут в президиуме принимаем решения, не подкреплённые нормами закона. Юридическая секция, полностью состоящая из адвокатов, совершенно не работает. За последние полтора месяца она вообще ни разу не собиралась. С таким подходом можем скатиться до положения, каковое было при генерал-губернаторе! Стыд, срам и позор!
Много лет спустя, принявшись за мемуары, Кроль не вспомнил этого эпизода, зацепленного газетами. Да и отправка чёрной метки прокурору Нимандеру предстала сквозь дымку десятилетий, и Моисей Аронович отдал должное строгим, но справедливым судейским, их образованности и опыту. И даже описал, как отстаивал лично и отстоял старшего председателя Иркутской судебной палаты Еракова. По крайней мере, Кролю так припомнилось.
Справочно
Из решения 2-го свободного совещания граждан Осинской волости Балаганского уезда от 05.04.1917: «Волостной суд в прежнем его составе уничтожается. Обязанности волостного суда всецело передаются избранному всеобщим прямым голосованием волостному комитету. Его решения должны считаться окончательными. Для законного разбирательства необходимо присутствие трёх членов».
«Известия КОИРГ» от 30 апреля 1917 г.: «Проект положения о бурятском судопроизводстве, выработанный на бурятском съезде. 1. Вместо волостного суда вводится суд хошунный, и все дела, подсудные волостному суду, переходят в суд хошунный. 2. Он состоит из 3–8 членов, выбранных населением всего хошуна. 3. Заседание суда считается законным при наличии не менее трёх членов. 4. Решения хошунного суда могут быть обжалованы судом аймачным. Число его членов определяется числом хошунов. 5. Заседание аймачного суда имеет законную силу при наличии не менее пяти членов. 6. Разбирательства между жителями разных хошунов возможны лишь в аймачном суде. 7. Решение аймачного суда может быть обжаловано в окружном суде. 8. Разбирательства между жителями разных аймаков — по месту проживания ответчика. 9. Любая из сторон имеет право на отвод судьи. 10. Суды должны быть гласными, со свидетелями и повестками, высылаемыми заранее. 11. Как хошунные, так и аймачные суды должны руководствоваться и обычаями, и общими законоположениями».
«Вымазать лицо вора чернилами!»
Мечислав Станиславович попросил супругу отвечать на звонки и до вечера уединился в кабинете: на завтра, 6 сентября, в Иркутском юридическом обществе был назначен его доклад «Гражданский процесс и жизнь». Наброски делались ещё с начала года, но писаное в январе теперь казалось наивным, а мартовское — излишне приподнятым; и вообще, время так сгустилось за последние месяцы, что всё происходившее воспринималось фрагментами, общая же картина ускользала. Декларация Временного правительства снимала сословные ограничения, но не снимала сословных перегородок, веками возводимых и укреплявшихся. Новая власть предложила всем статус российского гражданина, но для кого-то он оказался велик, а для кого-то мал. Ясно уже, что граждане между грядками не вырастают и не выгоняются, как гиацинты, к празднику. Всё новое требует прорастания, а у нас старое разрушается, прежде чем приготовится почва под новое. 12 августа в Иркутске открылся обновлённый военно-окружной суд, теперь уже и с присяжными заседателями; но зазор между августом и февралём заполняли так называемые полковые суды, никем, по сути, не регламентируемые. Полномочия у них были большие, а приговоры непредсказуемые. Весной нынешнего, 1917-го, Иркутский совет военных депутатов ввёл ротные суды, правомочные выносить решения по дисциплинарным проступкам. Дела в них рассматривались в течение суток, а избранные судьи могли оказаться и вовсе неграмотными. В апреле стрелок одного из местных полков украл у сослуживца кошель с пятью рублями, так судьи постановили вымазать лицо вора чернилами, надеть на шею табличку «Он стащил кошелёк у товарища!» и провести по всем ротам полка. После чего сфотографировать и вывесить снимок на видном месте.
«Что поделаешь: зона турбуленции! Нечто подобное начиналось в девятьсот пятом, да, к счастью, не развилось, — рассуждал Мечислав Станиславович. — И ротные, и полковые суды явились на почве правовой недостаточности, и их самих уже вытесняет самосуд. 11 августа ночной патруль едва спас от расправы солдата Тяпурова, подозреваемого в покушении на убийство другого солдата. 16 августа на пристани Ангарского пароходства капитан парохода «Товарищ» расстрелял провинившегося матроса, а затем и его самого забили до полусмерти. В тот же день на барахольном базаре задержали амнистированного уголовного Шутата, и разъярённые обыватели пытались убить его по дороге в комиссариат».
«Никогда не надену арестантский халат!»
Вместе с судебными уставами пересматривалось и положение об адвокатуре. Его должен был принять Всероссийский съезд присяжных поверенных, и в июне выбирали делегата от Иркутска. Стравинский настроился на продолжительные дебаты: теперь, когда поверенные разбежались по партиям, политическая ангажированность брала верх над здравым смыслом.
Но всех неожиданно обезоружил Леонид Аполлонович Белоголовый:
— Позволю себе одно практическое соображение: дорога до Петрограда неблизкая и недешёвая, а в самом Петрограде голодно. Значит, лучше выбрать из тех, кто силою обстоятельств оказался теперь в столице. А это поверенные Кроль и Устюжанинов.
Скажи кто другой — возникло бы подозрение, что эсеры проталкивают своего; но для выходца из купцов (пускай и университанта) прозвучало естественно, стали голосовать и выбрали Кроля. И снова Мечислав Станиславович удовлетворённо отметил: взяли верх не политические пристрастия, а юридический опыт и вес. Всё же надо признать, что иркутская адвокатура достойно переживает это сложное время. Городскую думу возглавляет присяжный поверенный, и под каждое постановление подводится необходимая правовая подкладка. При городской управе работает юридическая комиссия, и если, к примеру, докладывает Попов, то Кочнев ему возражает, а потом поднимается Гуревич и опровергает высказывания Кочнева; и он, Стравинский, не отсиживается, а доказывает правоту Кочнева.
И заключает торжественно:
— Это не фронда, как некоторые полагают, а всего лишь желание в точности следовать закону. Именно поэтому я никогда не надену арестантский халат!
— Разве он уже не на вас — с того самого дня, как подписались под думским решением о разного рода займах под специальные капиталы? Я, конечно, утрирую — чтобы показать, насколько сложен разбираемый нами вопрос. Но статья 354 Уложения о наказаниях, на которую вы ссылаетесь, вряд ли может быть применена в данном случае.
При поимённом голосовании большинством в 56 голосов против 12 прошло предложение Белоголового, но Стравинский досады не почувствовал и даже хотел сказать об этом Леониду Аполлоновичу.
— Только что отъехал в Рабочую слободу, — упредил коллега Гуревич. — У него там дом инвалидов строится, на Гончарной улице. Каждый день наезжает туда, так что можно не сомневаться: к зиме непременно откроет.
— Дом инвалидов? Почему я об этом нигде не читал? — озадачился Мечислав Станиславович.
— Я и сам случайно узнал. А газеты, известное дело, всё о политике пишут. Да Леонид Аполлонович и не распространяется: он ведь местный, и для него такие хлопоты слишком естественны, чтобы лишний раз говорить.
Стравинский неожиданно приобиделся:
— И мы, проживя здесь по двадцать лет, можем называть себя иркутянами. И нам общественное не чуждо — редкий вечер проводим с семьёй.
Справочно
Из газеты «Иркутская жизнь» от 31.10.1917: «ОТКРЫТИЕ ИНВАЛИДНОГО ДОМА. В воскресенье состоялось открытие губернского лечебно-трудового инвалидного дома. Сперва был отслужён молебен. Затем состоялись завтрак и беседа. На торжество собралось около 50 человек. В числе присутствовавших находились основатели и организаторы инвалидного дома во главе с присяжным поверенным Л.А. Белоголовым. Инвалидный дом помещается в собственном здании».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс