«А то мы сами перецепим паровоз!»
— Не ходок я во власть, Епистимья Никифоровна: не моё.
— Очень, очень нуждаемся в вас, Карп Никитич!
— Да какая нужда, когда столько желающих объявилось?
— Не все годятся, а вы нам подходите: трезвый, умный мужчина, образованный. И на женщин голос никогда не повысите. В нашем Иннокентьевском комитете все за вас, не отступимся!
— Так вы из посёлка Иннокентьевского? Но тогда к чему уговоры? Я-то в Иркутске живу и никак не могу представлять ваших жителей!
— Можете! Вы ведь служите в управлении нашей железной дороги — и мы станционные.
— Да мы в разных географических пунктах живём, потому невозможно.
— Теперь всё льзя!
— Не по правилам это, незаконно.
— Теперь всё по-новому: как хотим, так и сделаем! Главное, что подходите нам.
— Да какой же вам прок от бухгалтера?
— Очень большой! У нас мысли хорошие, правильные, справедливые мысли, но толком высказать их не можем — грамоты не хватает.
— Так пригласите в ваш общественный комитет инженеров-железнодорожников!
— Опасаемся. Задавят нас, простых, и станет всё по-старому, как до Февральской революции. А вы мужчина скромный, надёжный. И то, что в Иркутске живёте, нам тоже на руку: мы вам будем на служебный телефон надиктовывать наши постановления, а вы их облагораживать и в газеты пускать. Так и постановим на первом же заседании, как нас выберут.
— Но позвольте, позвольте, Епистимья Никифоровна: разве вашего комитета не существует ещё?
— Так это только на бумаге нету, а так-то мы сколотились и промеж себя всё решили. На собрании нас и выдвинут, и проголосуют за нас — тут уж всё продумано и обговорено, не беспокойтесь. Но резолюции надо бы приготовить заранее, чтоб нам было что людям сказать, коротенько, но ясно — так, чтобы отозвалось. Мысли-то есть, но охота их завернуть покрасивее…
— Для начала хорошо бы вам выделить главное, первоочередное, на нём и сосредоточиться.
— Так сейчас самое горячее — наградные за прошлый год. Не давали ещё, вы ведь знаете. И вроде как можно исправить ещё. Вам ведь тоже не нравится, как раньше делили?
— А вы, собственно, что предлагаете, какой принцип?
— Самый справедливый: поровну разделить.
— То есть и прогульщиков одарить ровно так же, как и тех, кто был вынужден отдуваться за них?
— Если не поровну, то начнётся опять: этому — столько, а тому полстолько…
— Вы, кажется, думаете, что в итоге выйдут большие наградные, чем прежде?
— Это точно! Сами знаете ведь, сколько начальство отваливает себе! Разве не правда?
— Действительно, справедливого мало. Но то, что вы задумали, ещё хуже, и прежде всего потому, что развращает и без того недобросовестных служащих. А кроме того, уменьшается и размер наградных.
— Да не может такого быть!
— На чём же основана ваша уверенность? Вижу, и не прибрасывали. А я считал, и не раз. Вы поймите, Епистимья Никифоровна: начальственных лиц, в сущности, немного в общей массе служащих, и, если растрясти их «богатства» по карманам рядовых, и по пятаку не достанется. Думаю, что нужно вырабатывать свою систему распределения, может быть, для каждой станции.
— Пока возимся, наградные и уплывут!
— В любом случае лучше выбрать наименее вредный путь.
— Нет, Карп Никитич, наши это не примут. Даже слушать не станут. Про другое давайте поговорим. Есть у нас хорошая мысль — уничтожить всю водку. То есть чтоб под страхом суда, с подписками от каждой лавки и харчевни.
— Мера крайняя…
— Так и обстановочка — край!
— Никогда ни к чему хорошему не приводят крайние меры.
— Да какой же ты упёртый, Кожевников! Вроде трезвенник, должен бы понимать!
— Как трезвенник и предлагаю открыть чайную-читальню — для подготовки иннокентьевцев к выборам в Учредительное собрание.
— Это нашим понравится, это мысль! Передам! А вот как ты думаешь: если объявим мы, что, мол, хотим служить в комитете за жалованье?
— Я бы против голосовал.
— Это почему?!
— Да потому что не чувствую от вас пользы.
— А кто полезный-то, кто полезный?
— Тот, например, кто вернёт на линию контролёров, ревизоров, кондукторов, поездную прислугу. Вы ведь знаете, Епистимья Никифоровна: с самых февральских дней на железной дороге нет пассажиров, а есть толпы народа. Никто не покупает билетов, не считается с расписанием — просто требуют «перецепить паровоз и отправить нас первей всех». Начальник станции Иркутск Марколя чуть не в одиночку противостоял, пока краевой комитет общественных организаций не направил к нему комиссара Смолина.
— На то и начальство они. А контролёры-ревизоры-кондукторы ездить боятся — того и гляди покалечат, а лечиться-то не на что бедному человеку. Не тех ты жалеешь, Кожевников! А мы-то, простота-простота, — за умного мужчину держали, за надёжного!
…Больше комитетчики не беспокоили Карпа Никитича. А на железной дороге анархия сохранялась вплоть до начала мая, когда окружное бюро Советов прислало вооружённый отряд. Но кондукторы, контролёры и поездная прислуга предпочли отсидеться покуда. Исключение составляли железнодорожники-контрабандисты, никогда и не оставлявшие промысел. Успокоение наступило, когда лето уткнулось в макушку, но и то ненадолго: гарнизонных солдат принялись отпускать на полевые работы — и опять беспорядки пошли! Вооружённые нижние чины натурально захватывали поезда, объявляли «днёвки и ночёвки по нашему усмотрению», грозили расправой таможенному контролю. Окружное бюро Советов в срочном порядке нарастило воинские команды, но отступавшая стихия ещё порезвилась напоследок: в классных вагонах срезали с диванов обшивку, а деревянные сиденья истыкали ножом и вырезали непристойные надписи. Ремонтировать по нынешним временам было нечем, и испорченные составы сняли с линии.
Кожевников не сомневался, что по линии министерства будут ужесточения. Но в сентябре Управлением Забайкальской железной дороги был получен вот какой циркуляр: «С установлением нового политического строя старая система управления железными дорогами, основанная на административных репрессиях, угнетении личности и устранении инициативы, должна отпасть как совершенно противоречащая началам права, справедливости и политической свободы. Поддержание правильности железнодорожного движения, его безопасности и установление порядка должны основываться на сотрудничестве администрации со служащими и рабочими, на полном равноправии, сознательном отношении к своему делу, твёрдой внутренней дисциплине, вызванной не страхом репрессий, а пониманием её исключительной важности. Эти задачи и преследует единый мощный профсоюз». А с конца сентября управления потеряли и право наложения всех взысканий без одобрения нового, товарищеского суда. Местные газеты обсуждали его положение, адвокаты настаивали на скорейшей правоприменительной практике, администрация железной дороги противодействовала как могла. Порядка от этого не прибавлялось.
Лишь в середине октября Карп Никитич смог выбраться на Байкал, чтобы там неспешно подумать и прибросить планы на будущее. Он рассчитывал поработать в Иркутске ещё года три, но потихоньку растущее жалованье вовсе не возмещало падения рубля, и деньги на дом никак не удавалось откладывать. По всему выходило, что разумнее было б вернуться в Россию. С такими мыслями он и ехал из Порта Байкал в Иркутск.
Стоишь на коленках и дирижируешь
У соседа по купе оказался необычный багаж: два тубуса (один очень длинный, другой короткий), миниатюрная сумка, надетая отчего-то на шею, и довольно широкий мешок, из которого торчала резная спинка дубового кресла.
— Я мог бы уступить вам своё багажное место: еду исключительно налегке, — любезно улыбнулся Кожевников. И представился: — Карп Никитич, бухгалтер.
— Шимановский Аркадий Назарович, фотограф. Признателен вам, Карп Никитич, но в этом пока нет нужды: я потому не снимаю сумку с шеи, что в ней фотографическая камера — ей тряска противопоказана.
— Впервые вижу столь миниатюрный образец…
— С недавних пор доступны и такие вот, складные, аппараты. У меня и штатив в собранном виде всего полметра, и кресло на шарнирах…
— Резьба, вижу, очень искусная…
— Этому красавцу я и обязан своим доходом: мало кто удержится, чтоб не присесть, а уж кто сядет, тот непременно сфотографируется. Здесь, на строительстве второго пути вокруг Байкала, со всех концов государства народ — на заработки приехал…
— Да, такое дело: хочется вырваться в другую жизнь.
— Вот дубовое кресло отличной работы и позволяет представить себя посолиднее.
— Потешить самолюбие и порадовать родственников в России…
— Именно! Карточки помногу заказывают, и ещё не хватает, особенно если фон в десятку попал. Я эти фоны перевожу вот в таких длинных тубусах — чтобы без морщин и заломов доехали.
Перед Иркутском Шимановский пошептался с проводником и, очевидно, выдал ему какое-то вознаграждение: багаж был немедленно вынесен в тамбур, а после бережно принят на перроне.
— Вам ведь на правый берег? — с прежней любезностью поинтересовался Кожевников.
— На 2-ю Солдатскую.
— Я это к тому, что меня встречают сегодня. Могу подвезти.
— Премного обяжете.
— У вас в Иркутске есть своя фотография?
— Нет, я исключительно разъездной. И то сказать: большим салонам конкуренцию не составлю, а в уездах работа есть, и чем ближе к железке — тем больше её. Скоро опять на Кругобайкалку поеду — десятилеток снимать.
— Отчего же десятилеток?
— У железнодорожников есть право на бесплатный проезд: 6 раз в год по своей дороге и 2 раза — по всем остальным. Эта льгота распространяется на их семьи, включая не только престарелых родителей, но даже и нянек. А чтобы исключить посторонних, билеты — и разовые, и сезонные, и тем более годовые — выдаются по специальному удостоверению с обязательной фотокарточкой. Его требуют и с детей, которым исполнилось десять лет, поэтому я и не поленился — переписал на Кругобайкалке всех ребятишек нужного возраста и вот уже третий год их снимаю. С лета 1911-го промышляю, как началось сооружение второго пути вокруг Байкала.
— А конкуренты?
— Одно время по этой дороге пускали специальные фотовагоны — чтобы разом сделать фото на удостоверения. Я тогда только-только начинал своё дело и не мог мечтать о столь крупном заказе, вся борьба разгорелась между иркутскими мастодонтами. Но владельцы салонов привыкли к городскому комфорту, и дорога скоро их утомила: на съёмку они принимали собственно железнодорожников, а их семьям отказывали. Так что после потребовалась основательная зачистка, и мы, разъездные фотографы, получили много заказов. Теперь собираюсь поехать по волостям — буду прямо в усадьбах снимать. Может, и ассистента обучу. Знаете, когда снимок хороший, живой? Когда помощник за камерой, а ты перед ней, на коленках, дирижируешь: кого рядом с кем поставить и кому на кого посмотреть.
— Представляю. Но хотел бы и убедиться. Раз ваша камера любит уходить со двора, пусть и в мой флигелёк заглянет. На хорошее фото денег не пожалею!
Справочно
И в разгар Гражданской войны не отменялись экспрессы. Они отправлялись два раза в неделю, и, хоть опоздание составляло обычно не менее двух суток, ехать можно было с комфортом. Газетные хроникёры часто сетовали на высокую стоимость билетов, но при этом редко писали о смертельной опасности, подстерегавшей на железной дороге: она как бы подразумевалась. Разобранные пути, сход вагонов с рельсов, нападение грабителей становились обычными.
Так, 20 сентября 1919 года перед проходом санитарного поезда были сняты рельсы между станциями Шебарта и Худоеланская. В результате разбиты 23 вагона, один человек убит, многие ранены.
В сентябре 1919 г. со станции Иркутск исчезли 2 вагона груза, следовавших в адрес Красноярского офицерского экономического общества. Спустя несколько дней история повторилась. «Не началось ли опять то, что творилось в пору Русско-японской войны, когда целые составы с грузами загоняли в тупики, перекрашивали, меняли номера?» — задавалась вопросом газета «Наше дело».
В ночь на 21 июня 1919 г. четвёрка злоумышленников проникла в дом кассира багажной станции Иркутск Добровольского и вынесла кроме тридцати с лишком тысяч рублей много золота и серебра.
В начале февраля 1919 г. на билетных кассах станции Иркутск появилось объявление: «Постановлением совета министров Омского правительства введён временный военный налог с проезжающих по железным дорогам — 25% от стоимости каждого билета».
Осенью 1919-го на станции Иркутск было четыре коменданта: чехословацкий, американский, английский и японский. Комендатуры помещались в вагонах на путях.
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс