Ответим консерваторией!

Парад оркестров длиною в два года — разве такое возможно? «В Иркутске — запросто!» — утверждает Валентина Рекунова в своих «Иркутских историях».

3-е Демократическое утро

Второго ноября 1917 года городской профсоюз работников музыки, сцены, кино и арены постановил открыть в Иркутске консерваторию. И никак не позже, чем к февралю 1918-го. Какой-нибудь год назад никто не воспринял бы ни эту идею, ни назначенный срок, ни тем более профсоюзы, бывшие под запретом. Теперь же они не просто существовали, но выдвигали невероятные требования, которые странным образом выполнялись. Ветры, задувавшие из Петрограда, сопутствовали дерзким мыслям, и они уже больше не теснились в горячих головах, а жаждали воплощения. И самых взвешенных и неторопливых теперь охватывала горячка. Самоизбранная комиссия по созданию Иркутского института изящных искусств в считанные недели арендовала подходящее здание и собрала необходимые средства. Благо теперь не требовалось хлопотать в Петрограде, тратиться на гербовую бумагу, много раз переделывать устав. Недавно ещё открытие музыкальной школы или отделения Музыкального общества упиралось в высочайшее разрешение и предполагало поддержку супруги губернатора или даже начальника края. Сейчас же и консерватория учреждалась кратчайшим путём — например, решением профсоюза работников музыки, сцены, кино и арены. Всё теперь совершалось стремительно, творилось, а не происходило (как прежде) — и уже потому требовало иного выражения. Городские афиши пестрили новыми сочетаниями: «лекция-митинг», «митинг-концерт», «спектакль-кабаре», «3-е Демократическое утро».

У входа в Общественное собрание дирижёр Гершкович наблюдал уморительную сценку: дама из гимназисток девяностых годов иронично прищуривалась:

— Как мне взять в толк, что такое «3-е Демократическое утро»? Знаю утро туманное, утро седое, а также утро хмурое, солнечное, раннее, запоздалое et cetera, но демократического не встречала ни разу.

— Готов пояснить — на правах одного из организаторов, — решительно подступился к даме молодой человек.

— А кто у нас организаторы?

— ВПК от КОИРГ.

— А по-человечески?

— Военно-просветительская комиссия Иркутского краевого комитета общественных организаций. Я член этой комиссии и могу вам сказать, что у каждого утра своя программа. Это, третье по счёту, начнётся обстоятельной лекцией Моисея Ароновича Кроля «Война и культура». После ответов на вопросы будет музыкальная часть, и довольно обширная. А в заключение выступят декламаторы, что позволит закончить это утро на высокой, торжественной ноте.

— Но всё же не ясно, отчего вы его именуете Демократическим…

— Так мы же солдатиков пригласили, то есть нижних чинов. Вход для них будет свободный, лекция на доступном языке и концертные номера из простых и понятных. Кроме того, «Демократическое утро» — звучит возвышенно и революционно. Вы же понимаете: революцию надо поддерживать, чтобы она не погасла.

— Этому меня не учили. Но я всегда была за бесплатные лекции и концерты!

«Марсельезу» нам исполнят друзья-враги

Мысль об открытии в Иркутске консерватории упорно (но при этом без суеты) продвигалась военным капельмейстером Яковом Матвеевичем Гершковичем. В Иркутске музыкальном, не единожды разделённом по кастовому, возрастному, корпоративному, а отчасти и национальному признаку, он чудесным образом не примкнул ни к одной из группировок. Когда Яков вернулся в Иркутск, завершив образование в Петербурге, ожидалось его вхождение в главную музыкальную партию — выпускников консерваторий. Но и это не произошло: молодой человек как-то слишком уж скромно держался, не демонстрируя ни столичного лоска, ни знакомств, которыми следовало бы гордиться. Был ровен со всеми, несмотря на различие положений, возрастов и талантов. Коллегам не хватало в нём духа компанейства, но Яков Матвеевич довольствовался семьёй, в которой все были музыканты, и своими оркестрами.

В 1916-м он стал капельмейстером 11-го Сибирского стрелкового полка; это можно было считать за удачу: нравы здесь были куда как свободнее, чем в девятом, десятом или двенадцатом. Правда, вольности очень скоро обернулись бунтарством, и мятежных солдат рассредоточили по гарнизону. Проредили и полковых музыкантов, но Яков Матвеевич заразил командиров идеей межполкового оркестра. Он привлёк в него и своих повзрослевших воспитанников, выпускников музыкальной школы, — получился ударный состав с большой группой запасных. И 1 января 1916-го в большом зале Общественного собрания состоялось первое, ошеломительное выступление. А вслед за ним и целая серия благотворительных концертов в пользу солдатских семей.

Февральские ветры 1917-го подхватили музыку военных оркестров — видимо, распознав в ней родственную стихию. Мир становился всё более многоголосым, и новая полифония требовала выражения. Даже из массы военнопленных вылепился оркестр и выступал теперь совершенно безвозмездно везде, куда приглашали. У него был довольно обширный репертуар, но чаще всего заказывали «Марсельезу»: никто в Иркутске не исполнял её лучше. Вообще, пришло время оркестров, и даже всесильные ныне солдатские комитеты не получили над «отщепенцами» власти. Они, правда, могли (при острой нужде) требовать возвращения в строй, но редко этим пользовались, понимая: от музыкантов больше пользы на сцене.

С наступлением лета 1917-го за оркестром Гершковича закрепили площадку в городском саду, и он играл там почти каждый день. Но с особенным вдохновением — в сопровождении нового хора: Трудовая артель офицеров пела вместе с капеллой детских приютов.

Справочно

1917–1919 годы в Иркутске стали своеобразным парадом оркестров. В иркутских газетах печатаются объявления музыкального коллектива под управлением Я. М. Гершковича, симфонического оркестра под управлением Николая Смагина, иркутского военного оркестра, чехословацкого военного оркестра, струнного оркестра под управлением Константина Виноградова, оркестра под управлением Вайнштейна, струнного оркестра под управлением Витковской, струнного оркестра под управлением Суходрева, салонного струнного оркестра солиста-скрипача А. Д. Шевцова, нескольких бальных оркестров. Свободный художник Беляев собирает безработных преподавателей музыки и объявляет набор на музыкальные курсы, группа артистов объединяется в артель «Сибирский кот». Музыканты легки на подъём, выступают в окраинных рабочих клубах, где и сцена не приспособлена, и акустика слабая. Конкуренция толкает к поиску новых форм, и ошарашенный обыватель заворачивает голову на афишу, пытаясь сообразить, что за новость такая: спектакль-бал, концерт-бал…

Требуются посредственный голос и относительный слух

Идея открытия консерватории прорастала последние двадцать лет. Энергичный и обаятельный Анатолий Гинита-Пилсудский хотел превратить Иркутск в музыкальную столичку Сибири и нашёл поддержку у супруги начальника края. Ему мешали нетерпение и недостаток житейского опыта, но и любой другой, куда более зрелый и сдержанный, потерпел бы фиаско — уже потому, что учёба в консерватории предполагала наличие аттестата о среднем образовании, а таких молодых людей в провинции было мало.

Требовалось либо опустить планку, либо каким-то образом подтянуть к ней будущих абитуриентов. Гершкович воспользовался подсказкой коллеги — Владимира Парфентьевича Беляева: тот разместил в газетах неожиданное объявление о наборе на музыкальные курсы людей с посредственным голосом и относительным слухом.

Справочно

Беляев Владимир Парфентьевич, иркутянин, слепой от рождения, окончил Московское филармоническое училище. Пианист, скрипач, композитор, в 1917 году вместе с отцом Парфентием Дмитриевичем открыл в Иркутске музыкальные курсы с классами фортепиано, скрипки, виолончели, контрабаса, сольного и хорового пения, духовых инструментов и теоретических дисциплин. В 1920 году эти курсы стали частью Иркутского государственного музыкального университета (МУЗУН).

Многие восприняли предложение Беляева в шутку, но оказалось, что он действительно набирает учеников с посредственным голосом и относительным слухом — чтобы развить и то и другое. Предлагает своеобразный подготовительный курс для тех, кто хочет учиться музыке, но пока не готов. А ведь нечто подобное можно сделать в консерватории! Открыть классы дополнительного образования в объёме средней школы и даже не осилившим полный курс дать возможность обучаться в консерватории по отдельным предметам. Конечно, это будет уже не академическая, а Народная консерватория — вполне в духе времени, кстати сказать: в Иркутске открылась уже Народная высшая рисовальная школа. Она будет выпускать и свободных художников, и художников-техников, а при нашей консерватории можно открыть театральное отделение и готовить там инструкторов сельских передвижных театров. Благо есть в Иркутске и преподаватели — выпускники Петроградских драматических курсов и Киевской драматической школы. Что же до педагогов-музыкантов, то много желающих переехать из голодной столицы в сытый Иркутск. Вот и теперь к нам направляется целый оркестр — «для пропаганды государственных займов». Так значится в телеграммах. На самом же деле коллеги банально истощены и ищут способа подкормиться. Так что в Иркутске музыкальном складывается очень любопытная ситуация, и этим нельзя не воспользоваться!

— Ваш доклад об открытии консерватории мы готовы заслушать 26 октября, то есть на ближайшем общем собрании, — любезно откликнулся председатель профсоюза работников музыки, сцены, кино и арены.

— Мой полковой оркестр выступает на ежегодном Сибирском вечере, ну а он не выходит из даты 26 октября…

— Тогда предлагаю вам выступить на следующем собрании, то есть 2 ноября.

Сибирский вечер в 1-м Общественном собрании, как всегда, удался, если не считать неожиданного отъезда докладчика, Ивана Сергеевича Фатеева, — его срочно вызвали в думу. Как оказалось потом, в связи с беспорядками в Петрограде.

Яков Матвеевич созвонился с председателем музыкального профсоюза, но тот настроен был очень решительно:

— У них в столицах перманентные переворотики, ну а нам-то что с того? Консерватория — наша, сами будем её вести, так чего же откладывать?!

Второго ноября был представлен доклад, и профсоюз работников музыки, сцены, кино и арены его поддержал. Декабрьские бои в Иркутске многое изменили, сломали, расстроили, но оркестр Гершковича не распался и, найдя пристанище в Иркутском народном университете, продержался ещё два года. Затем Яков Матвеевич возглавил музыкальную школу при Иркутском институте изящных искусств, и в 1920-м она обрела-таки статус Народной консерватории.

В семье Гершковичей это событие отметили узким кругом. Но весело. Не забыли и интересные выписки из газет.

Вот что припас для домашних Яков Матвеевич:

«Иркутские губернские ведомости» от 25 мая 1907 года: «24 мая в 6 часов утра из пивной Доренберг по Котельниковской, 12, через открытое окно похищен граммофон стоимостью 150 руб. Час спустя городовым 2-й полицейской части Жариковым на Поплавской улице задержан с трубой от граммофона иркутский мещанин Николай Токарев. А помощником пристава князем Козловским найден и сам граммофон — в пивной на Поплавской, под столом».

Справочно

Народная консерватория стала частью нового учебного заведения — Иркутского государственного музыкального университета (МУЗУН), в который вошли также частная музыкальная школа Е. Г. Городецкой и музыкальные курсы В. П. Беляева. На шести факультетах обучалось почти 2000 человек от 7 до 32 лет и преподавало около 100 педагогов. При приёме отдавалось предпочтение рабочим, крестьянам и красноармейцам. В апреле 1922 года МУЗУН был расформирован.

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс