Натиск

Вытащил из президиума, поднял и развернул к залу

Митинг в Нижнеудинске не предвещал ничего хорошего для Шумяцкого: пришлось держать удар с двух сторон — от эсера Тимофеева и меньшевика Шнее. Оба были опытные ораторы и, объединившись, могли уложить его на лопатки. Но Шумяцкому неожиданно повезло: большинство рабочих, собранных местным советом, состояли в партии анархистов, а уж как разговаривать с ними, на какие жать кнопочки, он прекрасно знал. Шнее, напротив, не скрыл досады, оглядев разухабистую публику; Тимофеев реагировал сдержанней, но и в его притушенном взгляде читалось разочарование. «То, что и надо сейчас, только бы не успели «переодеть» свои лица!» — оживился Шумяцкий и с готовностью пропустил обоих вперед.

Тимофеев говорил доходчиво и умно; не заигрывал, в голосе и жестах читалась основательность, искренность. Но он с трудом преодолевал неприязнь к анархистам и смотрел чуть выше голов. «Мимо, мимо глядит — и ответка будет мимо!» — разгорался Шумяцкий.

Пока Тимофеев выступал, Шнее сумел собраться, поймал нужный образ и высмотрел в зале несколько симпатичных лиц из первого ряда — на них и глядел потом.

Шнее умел зацепить аудиторию с первых слов (рассмешить, удивить, заинтриговать, взять за живое); он и теперь очень быстро сорвал первые аплодисменты. Образно представил разное понимание роли советов меньшевиками и большевиками и плавно вышел на ударную концовку. В иркутских (и в особенности еврейских) аудиториях ценилось умение разбавить патетику шуткой, расширить границы политической жизни до жизни вообще. И Шнее тут, кажется, не было равных, но на митинге в Нижнеудинске требовался призыв, энергичный и недвусмысленный — и оратор, возвысив голос, призвал к… взвешенности и благоразумию. Симпатичные лица, на которые он все время смотрел, окаменели. Зал зловеще загудел, и Шнее понял, что аплодисментов не будет.

Шумяцкий расхохотался от удовольствия — и легкий, веселый, задиристый, устремился к трибуне, не глядя, отодвинул растерянного меньшевика и, указывая на него пальцем, гаркнул:

— Вот они, соглашатели, паникеры и пустословы! Забалтывают всякое хорошее дело! Ко всему подходят «чисто теоретически», для них и революция только дамочка для бесед, ха-ха-ха! А мы, большевики, и с дамочками даром время не теряем, хо-хо-хо! — дал залу высмеяться и резко повысил градус. — Там, где меньшевики барахтаются в теориях, мы решаем практически и очень быстро — на баррикадах. Новые советы, которые вы сейчас выбираете, должны быть действенными, то есть большевистскими! Когда придет время умереть за право народа, только большевики пожертвуют своими жизнями!

Зал одобрительно загудел, и Шумяцкий не удержался — развернул нарастающий этот поток против Шнее:

— А эти только ставят нам палки в колеса! Сами не могут и другим не дают! Еще и смеют являться на митинги к истинным пролетариям! Портят воздух своими поганенькими теориями!

— Да чего с ним чикаться-то?! — один «симпатичный», на которого так надеялся Шнее, вытащил «малохольного» из президиума, приподнял и со смехом развернул его к залу. Двое других подскочили и «приняли на кулаки».

Зал взревел от восторга. Шумяцкий обернулся к президиуму. Председатель Нижнеудинского совета был растерян, а эсер Тимофеев тряс его и кричал: «Прекратите немедленно!».

Тимофеев и к нему подскочил:

— Остановите же их!!!

Шумяцкий взглянул на него со спокойным торжеством. Ничего не сказал. Ни ему, ни залу. Молча наблюдал, как председатель совета утихомиривает своих, закрывает собрание и неловко извиняется перед Шнее.

Черемховский перелом

В Иркутск пострадавший возвращался вдвоем с Тимофеевым. Оба молчали. Шнее смотрел в окно, но глаза его были закрыты. Тимофеев сидел с раскрытой книгой, но не читал, а пытался осмыслить случившееся. Местные социал-демократы то сходились (перед выборами), то публично разводились и поносили друг друга в прессе. До такого ожесточения, как в Нижнеудинске, до сих пор не доходило. Но к этому шло: октябрьский переворот в Петрограде прибавил меньшевикам меланхолии, а большевикам — дерзости.

Но была и еще одна причина, о которой Тимофеев не знал: накануне, 1 ноября, Шумяцкий выступал в Черемхово, на выборах нового состава Совета рабочих депутатов, — и каким-то непостижимым образом потерпел поражение. Черемхово с начала весны было его вотчиной: как один из губернских комиссаров труда он постоянно бывал здесь, на всех копях его принимали как своего, и у иркутских большевиков не было сомнений, кого посылать в Черемхово.

Шумяцкий, как обычно, взлетел на трибуну и чуть помедлил, ловя токи обожания. Сделал коротенький, но емкий доклад, призвал к передаче всей власти советам и призывно тряхнул своей пышной шевелюрой! Густые пряди упали на глаза, и он запустил в них свою пятерню, победным жестом откинул назад. Вгляделся в зал — и тут только почувствовал, что он холоден и равнодушен. Это было странно, неправдоподобно, недопустимо — и Борис, ухватившись за трибуну, весь подался вперед и навис над залом.

Между тем председательствующий объявил контрдоклад, и с третьего ряда выдвигался уже какой-то щуплый рабочий с листками в руках. «Какой еще контрдоклад после выступления главы Центросибири?! — Шумяцкий все висел над залом. — В какую пору дошла сюда мода на болтовню? Это ведь Черемхово, здесь никакие не теоретики, а настоящие гегемоны; они местных земцев держат в узде и за антибольшевистские резолюции «совершают над ними насилие», как пишут газеты. Откуда взялся вдруг этот щуплый с листками в руках? Он и на работягу совсем не похож! Может, эсеры пронюхали, что я здесь, подослали? Но председатель совета чужого не пропустил бы… Что за черт!» — он большим усилием оттолкнулся от трибуны и понес свое недоумение на свободный стул в президиуме. Оказалось, занял место председателя — и зал гоготнул.

Контрдокладчик был явно не мастер говорить, но вещал чуть не час, и все его внимательно слушали. Потом пошли прения, обстоятельные и пространные, и Шумяцкий опомнился наконец, два раза удачно врубился в спор. Но голосование показало, что сторонников у него не прибавилось: черемховцы пикировались друг с другом, будто бы не замечая его, и вот это и было самое обидное!

В конце собрания глава Черемховского совета сформулировал мягко:

— Очень большой разброс мнений по отношению к власти Советов. Чтобы составить общую картину и понять, за кем большинство, надо будет объехать все копи. 4 ноября снова соберемся и вынесем резолюцию.

Шумяцкий уехал на митинг в Нижнеудинск, полный недоумения, досады и злости. Однако победа над Шнее опять поставила на крыло. Борис пробыл в Нижнеудинске еще сутки, общаясь с местными анархистами и напитываясь их стихией. В Черемхово вернулся перед самым собранием.

Председатель Совета рабочих депутатов встретил его теплее, чем в прошлый раз, и сразу известил:

— Копи Щелкунова, Кузнецова, Гришева, Комарова, Мильнера и Рассушина — за передачу всей власти советам. Но Натальинский и Андреевский рудники против.

— Прений уже не будет сегодня?

— Нет, только голосование.

— Ехал я к вам и думал об одном своем упущении: Центросибири скоро месяц исполнится, а ваш совет о ней толком не проинформирован. Думаю, есть вопросы, и я обязан на них ответить.

— Это и наше упущение. Сколько времени вам понадобится?

— А сколько не жалко? — Шумяцкий рассыпчато засмеялся, вкладывая в голос все обаяние.

— Пока вопросы не кончатся, можете говорить, — и действительно предложил депутатам «хорошенько попытать товарища из губернии».

Шумяцкий поднялся, улавливая идущие из зала токи и настраиваясь на них. На трибуну поднялся смиренный, смущенный и сразу принес извинения от лица исполкома Центрального комитета советов Сибири. Но за что извиняется, не уточнил. Полетели вопросы. И, выдержав паузу, он неспешно, подробно рассказал о зарождении Центросибири. В конце прибавил:

— А извиняюсь я за свое вынужденное молчание. Подчеркиваю: вынужденное. Потому что наши телеграммы не пробиваются к вам, наши письма просматриваются и уничтожаются.

— Кем же? — строго уточнил председатель Черемховского совета.

Справочно

Из газеты «Единение» от 23.11.1917: 18 ноября объединенное заседание профсоюзных комитетов почтово-телеграфных учреждений Иркутска постановило:

— В случае захвата власти большевистской частью Совета рабочих и солдатских депутатов почтово-телеграфные служащие этой власти не признают и распоряжения ее исполнять не будут.

— Считаем настоятельно необходимым создание временного полномочного органа власти на основе пропорционального представительства городского самоуправления, земских учреждений, профсоюзов и социалистических партий.

***

— В Иркутске вся связь контролируется местными эсерами. Правительственный комиссар Тимофеев натурально не допускает наш исполком к телеграфному аппарату — и мрачными резкими мазками нарисовал портрет ненавистного во весь его подлый рост.

Зал возмущенно загудел, и Шумяцкий добавил градуса:

— Я говорю об этом исключительно потому, что в лице Центросибири ущемляются подлинные народные представители — рабочие и солдаты, — дождался аплодисментов и прибавил. — Мы приходим в типографии, чтобы напечатать для вас брошюры, а наши заказы не принимаются…

— Так свою типографию завести — не придется и кланяться!

— Мы существуем на добровольные взносы…

— Наши рудничные профсоюзы могут сброситься — вот и деньга! Пусть председатель даст сегодня, а мы восполним ему казну.

— Решено! — деловито откликнулся председатель.

Шумяцкий спохватился: запал уходил не туда! Снова свернул к эсерам, но уже не разоблачал их, а разъяснял, что, будь у советов вооруженный отряд, так и телеграммы бы слали какие хотели, и не занимали бы очередь в типографию. Красная гвардия — вот простой и решительный выход из сложного положения!

— Правду говорит! Одного кулака-то мало, надо добавить штык!

— Председатель, пиши резолюцию — проголосуем!

И тут очень кстати пришлась прекрасная заготовка из большого нагрудного кармана председателя Центросибири: «Чтобы местная контрреволюционная сила не погубила революцию, дальше оставаться пассивными невозможно. Черемховский совет находит необходимым организовать вооруженную Красную гвардию».

Шумяцкий увез в Иркутск три копии этой резолюции, сложив их в свой необъятный карман, пришитый намеренно косо — «под революционным углом». Теперь было от чего оттолкнуться в Иркутске, меняя перо на штык.

— А вы упертый, — отчасти настороженно, отчасти и с восхищением пожал руку глава Черемховского совета.

— Целеустремленный, — подкорректировал «товарищ из губернии».

Справочно

Президиум «Центросибири»: Борис Шумяцкий (председатель), Роберт Эйдеман (тов. председателя), Георгий Соболевский (секретарь), Константин Кошкин (секретарь), Илья Урбанович (казначей).

***

Из газеты «Единение» от 26.11.1917: Иркутский губернский комиссар Лавров объявил всем правительственным учреждениям и должностным лицам, что советы рабочих и солдатских депутатов не являются носителями государственной власти. Их требования о передаче полномочий следует рассматривать как попытку захвата власти меньшинством вопреки воле большинства. Комиссар не намерен отказываться от должности и предлагает всем правительственным и общественным учреждениям не исполнять никаких распоряжений, исходящих от местных комиссаров, приостановить служебные занятия, чеки и ассигновки без его подписи или подписи заместителей не оплачивать. Должностные лица, не подчинившиеся настоящему приказу, подлежат законной ответственности.

***

Из газеты «Единение» от 02.12.1917: Усольское волостное земское собрание в заседании 21 ноября постановило: новоиспеченную авантюристическую власть, избранную заблудившейся частью демократии, обманутой преступными вождями большевизма, не признавать и никаких ее распоряжений не исполнять. Губернскую земскую комиссию просим своих полномочий не слагать, несмотря ни на какие угрозы иркутских большевиков, в борьбе с которыми обещаем всемерную поддержку.