Грязь, серость, неухоженность — так очень часто оценивают Иркутск приезжие

«Красивые здания с ухоженными фасадами, интересной лепниной украшают центральные улицы Иркутска. Там есть особая аура, там приятно гулять. Но стоит свернуть чуть в сторону, как начинаются серые, какие-то неживые районы с безликой архитектурой», — образ Иркутска глазами москвички. Несмотря на отчеты об усилиях властей по налаживанию комфортной городской среды, общий вид Иркутска остается непрезентабельным и унылым. Особенно это заметно туристам, которые смотрят на наш город свежим взглядом. Серость, неухоженность, отсутствие единого стиля — вот нелестные эпитеты из тех, что нередко применяют приезжие.

Так почему точечное благоустройство Иркутска не перерастает в единое комфортное пространство? И как ситуацию переломить? «АН» поговорили о проблемах городской среды с человеком неравнодушным и компетентным — архитектором, доцентом кафедры архитектурного наследия ИРНИТУ, экспертом Общественной палаты Иркутской области, председателем Иркутского регионального отделения ВООПИК Алексеем Чертиловым.

— В Иркутске в последние годы многое изменилось в лучшую сторону. Появились новые парки, скверы, лавочки, необычное уличное освещение. Но общее впечатление портят отдельные неприглядные здания. На Франк-Каменецкого есть два обшарпанных, как после бомбежки, дома. Сколько лет не могут привести в порядок Дом офицеров и здание ТЮЗа. А это, между прочим, памятники архитектуры. Они, по идее, должны украшать город, быть его визитной карточкой.

— Вы подняли целый комплекс вопросов. А ответ один: бесхозяйственность. Нет хозяйской руки в городе, нет грамотного управления. Объекты, о которых вы говорите, находятся в разной собственности — государственной, муниципальной, частной. А результат, как видите, один — они заброшены и никому не нужны. Почему? Это «отрыжка» советского менталитета. Долгое время у россиян отбивали инстинкт собственника. В эпоху коммуналок и обобществления люди стали думать: крыша течет — придет дядя и все наладит. В 1990-е годы мы отказались от советского законодательства, которое хоть как-то работало. Теперь у нас нет ни нормального законодательства, ни сознания хозяина. И это касается не только жителей, а прежде всего руководителей города и области. Да, что-то где-то делается, улучшается, но все точечно, обрывками. Нет грамотного управления городской средой.

— Поэтому отдельные достижения теряются на фоне общей неустроенности. Стоит пройти по городу больше двухсот метров, как обязательно наткнешься на какой-то изъян: отколовшаяся плитка, уродливое здание, неубранный снег, мусор.

— Я езжу по российским городам. Да и коллеги говорят, что хуже Иркутска в этом плане нет. Дома неухоженные, город грязный. В Красноярске, Новосибирске, Улан-Удэ почище, да и фасады домов выглядят лучше. И опять мы возвращаемся к инстинкту хозяина. Что делали настоящие руководители города, такие как Салацкий и Шкуропат? Они вставали в пять утра и лично объезжали весь город. Где-то увидели сломанное ограждение, неисправный светофор, яма на дороге — на планерке всем ответственным за это давали нагоняй. И потом лично проверяли — ликвидировали ли недочет. А сейчас градоначальник чем занимается? Излом произошел именно во власти. Сегодня руководящие посты в основном занимают бизнесмены. Для чего? Чтобы продвигать свой бизнес, блюсти в первую очередь свои интересы. Менеджеры, которым по большому счету наплевать на город и горожан. Конституция этого не запрещает. Если бы у нас было правильное законодательство, тогда и мэры, и губернаторы занимались реальной работой, и здравоохранение, и образование были бы на высоте, и культурное наследие не в упадке. Власть, начиная с президента, должна повернуться лицом к культуре и историческому наследию.

— Что именно, по-вашему, надо изменить в законодательстве?

— Не знаю. Могу сказать только — должно смениться не одно поколение, чтобы люди стали по-другому относиться к домам, в которых живут, к городам, которыми управляют. Кем были первые сибирские купцы? По сути, необразованными «бандитами с большой дороги». Они стали своих детей отправлять учиться в Москву и Санкт-Петербург. А те своих наследников направляли на обучение в Европу. Внуки купцов возвращались в родные пенаты с другими мозгами, с другим мировоззрением. Они стали вкладывать деньги в медицину, науку, культуру. Они стали меценатами. И сегодня есть такие благотворители, которые помогают больным детям, но при этом просят, чтобы их имена нигде не звучали. Но таких, к сожалению, немного.

— Возвращаясь к проблемам наследия. В последнее время в Иркутске сгорело еще два памятника деревянного зодчества. Кто должен контролировать состояние таких домов?

— Дом на Бабушкина, 3 загорелся, вероятно, из-за халатности жителей. Но чаще всего такие деревянные дома поджигают намеренно. Нанимают бичей, те устраивают пожар. Зачем? Хотят освободить место для нового строительства. В Иркутске полным ходом идет процесс выморачивания: здание-памятник специально доводят до негодного состояния, после чего сносят.

— Вы, как председатель Иркутского регионального отделения ВООПИК, ваши коллеги, общественники могут как-то повлиять на эту ситуацию?

— Мы, как говорится, бьем по хвостам, исправляем ситуацию в суде. Например, недобросовестные эксперты пишут заключение, что дом якобы не представляет ценности. На самом же деле он по всем показателям является потенциальным памятником. Объект ждал очереди, чтобы его включили в государственный реестр культурного наследия. Но в последний момент, по результатам заказанной неким заинтересованным в его сносе лицом историко-культурной экспертизы, Служба по охране объектов культурного наследия области отказывает дому в статусе памятника, обрекая его на уничтожение.

Общественники идут в суд и доказывают, что здание имеет ценность и его сносить нельзя. Таким образом, мы отстояли дома иркутского врача Рассушина на Гагарина, 32 и на Бабушкина, 2. Историки предполагают, что дом на бульваре Гагарина строил брат врача Владимир Рассушин, один из самых известных архитекторов конца XIX — начала XX века.

— Получается, что вы судитесь со своими же коллегами из Службы по охране памятников Иркутской области?

— Верно. Ведь своими действиями в сговоре с «заинтересованными лицами» (кстати, это формулировка из федерального закона о культурном наследии) наши коллеги способствуют убийству домов-памятников. У нас сейчас идет уже шестой суд. Пока мы все выигрывали. Это доказывает, что руководители службы либо некомпетентны, либо получают какие-то преференции за «игры» с экспертизами. А это уже коррупция.

— Можете привести примеры таких экспертных игр?

— Последний вопиющий случай — городок ИВАТУ. Шесть каменных капитальных построек, среди которых корпус Кадетского училища (в советские времена — казарма курсантов), расположенных здесь, та же служба в конце прошлого года лишила статуса охраняемых объектов наследия. Хотя они находились в Реестре, как памятники военной истории регионального значения — и это в год 75-летия Великой Победы. Нашелся недобросовестный, ведомый кем-то эксперт и выбросил их оттуда. Делается это как всегда «во благо»: площадку надо освободить от «старья» якобы для строительства Суворовского училища. Хорошее дело. Наконец-то заброшенный комплекс военных построек Правительство РФ решило хотя бы частично использовать по назначению. Но почему надо убивать военную историю? На самом деле это разные участки, а территорию надо расчистить под одного из крупных строительных инвесторов, который планирует возводить здесь очередной высотный жилой комплекс. Общественники-градозащитники подали в суд, и есть надежда, что мы эти здания отстоим.

— Скажите, можно ли предотвращать снос, поджоги и выморачивания памятников, чтобы потом по хвостам никого не бить?

— Мы знаем, какие дома-памятники являются проблемными и можем предполагать, что им что-то угрожает. Вот дом на Дзержинского, 15. Загорелся он «по странным обстоятельствам» одновременно с двух сторон. До революции здесь располагалась гостиница. На момент пожара в 2015 году там жили несколько семей. Построен дом в стиле модерн, достаточно редком для Иркутска. Он сильно подгорел, пострадала крыша. С того времени он так и стоит брошенный, явно тот самый заинтересованный поджигатель-заказчик доводит его до полного уничтожения. А рядом с ним построили бетонную гостиницу. Очевидно, пожар устроили для того, чтобы освободить место под еще один безликий новострой.

Как мы можем что-то предотвращать? От имени председателя ИРО ВООПИК я записывался на прием к губернатору Левченко, приглашения не получил. В прошлом году обращались мы и от общественного совета при Службе по охране объектов культурного наследия с просьбой встретиться с нынешним главой региона. Хотели донести до него проблемы с иркутским наследием. Встреча не состоялась. Получается, губернатора эти вопросы не интересуют.

Следствие тому — соответствующее отношение к наследию и у горожан, предпринимателей, владельцев. На самом деле сохранение наследия — важный вопрос национальной безопасности. Это наше национальное достояние. У нас в России есть две бесценные вещи: природа и культурное наследие. И они беззащитны. Ничего не сдвинется с мертвой точки, пока власть не настроит должным образом законодательство и его исполнение.

— Правда еще и в том, что полуразрушенные «деревяшки», не являющиеся памятниками, не украшают центр города. Как вы считаете, можно ли и стоит ли их сохранять?

— По поводу судьбы деревянных домов постоянно идут споры. Некоторые предлагают перевезти памятники деревянной архитектуры из центра Иркутска за город, куда-нибудь в «Тальцы»… Но, по-моему, это то же самое, что сдавать родителей-стариков в дома престарелых. Отношение к старым домам — такой же показатель общей культуры, как и отношение к людям преклонного возраста. Если мы перенесем деревянные дома в отдельную зону, мы их просто убьем. Они должны стоять там, где их возвели. Город так строился, так развивался. Не надо трогать исторический центр! Территория его составляет всего пять процентов от общей площади Иркутска.

В 2008 году правительство области утвердило «Границы зон охраны объектов культурного наследия Иркутска». В этом документе обозначены ранее установленные в 1980-е годы Иркутским облисполкомом шесть заповедных зон (по новому законодательству, это ансамбли исторической застройки), четыре из них деревянные, две каменные. Но они однозначно не охватывают все ценные комплексы застройки города, поэтому предложено еще 12 таких ансамблей, в частности улицы Бабушкина, частично Декабрьских Событий, Карла Либкнехта, конец улицы Марата. Там практически каждый дом представляет историко-архитектурную ценность. А мы относимся к ним, как к старым ненужным вещам, как к хламу.

— Но для того, чтобы их привести в божеский вид, нужны большие средства, профессиональные реставраторы, технологии.

— Все так, но многие дома еще можно восстановить. Иркутские памятники в большинстве своем относятся к концу XIX — началу XX веков. В центральной России, на русском Севере, в Европе сохраняют деревянные постройки даже XV-XVI веков. Загвоздка в том, что мастеров, которые умеют строить из дерева, мало. Технологии возведения бревенчатых домов, поддержания и ремонта-реставрации почти утеряны. Сегодня у нас практически не осталось плотников, способных работать с круглым лесом, столяров, резчиков, умеющих восстанавливать резной деревянный декор. Поэтому в последние годы научной реставрации нет. Все, что делается, лишь подмена памятников копиями, «новоделами». Уничтожаются оригинальные конструкции, вместо бревна уже применяют брус. И уж совсем недопустимо вместо столярных оконных переплетов в деревянные дома вставлять пластиковые окна. В 130-м квартале только у нескольких зданий сохранены исторический облик и оригинальные конструкции. Так что, с одной стороны, так называемая «Иркутская слобода» для нас — хороший пример, и, что очень важно, — коммерческой, а не бюджетной, комплексной реконструкции исторической застройки, с другой — позор на всю державу.

— Есть и еще проблема — переселение людей из памятников, где они живут без всяких удобств, пользуются уличными туалетами.

— Есть государственная программа переселения из ветхого и аварийного жилья, туда ежегодно включаются и памятники. Однако даже те законы и нормативы, которые имеются, корректируются в угоду строительному бизнесу. Подчас людей переселяют из вполне нормальных домов, не аварийных. Таким образом, освобождают площадку для того, чтобы крупные строительные компании могли возвести очередную безликую многоэтажку. Страдает в таких случаях и культурное наследие.

— Вы сказали, что недавно общались с коллегами-специалистами по культурному наследию из Европы. Как там обстоит дело с защитой культурного наследия?

— В Европе принципиально другое отношение к памятникам. Государственные органы охраны наследия обязаны найти бесхозному историческому зданию владельца. Поэтому там почти нет, как у нас, «ничьих» строений, а те, что есть, законсервированы. Владелец (взявший дом в собственность или в аренду) обязан, как и у нас, ухаживать за зданием, поддерживать его в эксплуатационном состоянии. Если, например, фасад дома облупился, муниципалитет направляет хозяину предписание отреставрировать его. В случае если владелец бездействует, городские власти (к примеру, в Германии) имеют право через суд изъять у него этот фасад в свою собственность. А дальше для бедолаги начинается цепочка нехороших последствий. Он в глазах общественности становится незаконопослушным гражданином, не может продать дом без согласования с муниципалитетом. А если и договорится с властями, то по невыгодной цене. Кому, скажите, нужна такая скандальная недвижимость? Если же владелец собрался отреставрировать памятник, то во всех странах, кроме России, ему из бюджета выплачивают компенсацию. Во Франции, например, она доходит до 80% от стоимости работ.

То есть там вся система заточена на сохранение таких исторически, архитектурно ценных объектов. И дело не только в бережном отношении граждан к своему национальному наследию, это экономически выгодно для города. Потому что всем очевидно — привлекательный город приносит больший доход предпринимателям и казне, чем безобразный.

— А у нас как все это происходит? Почему у нас так мало желающих инвестировать в старинные здания?

— У нас — все набекрень! Все сделано для того, чтобы отбить у человека охоту вкладывать деньги в такие дома. Чтобы получить разрешение на реставрацию, надо пройти все круги ада. Море бумажной волокиты, тонны проектной документации. Только от этого руки могут опуститься. Да и ангажированная организация, куда посоветуют инвестору обратиться чиновники, насчитает космическую сумму за выполнение реставрационных работ.

Все должно быть проще. Сначала надо обследовать здание и ремонтировать конкретные «болячки». Должен быть создан консультационный отдел при мэрии или при Службе охраны памятников, в котором заказчику дадут всю информацию, подскажут, что и как делать. Сегодня у нас нет консалтингового сервиса. Если бы все было отработано, как в той же Франции, и у нас бы инвесторы появились. А исторические здания приобрели бы ухоженный вид.