К концу 2010-х население России стало напоминать «чёрный ящик». Даже специалистам малопонятно, что у людей в головах, а результаты социологических исследований противоречат друг другу даже при сносной репрезентативности. Если респондент искренне высказал своё мнение по какому-то вопросу, оно может через неделю измениться под воздействием «вновь открывшихся обстоятельств». Непонятно даже, какой общественный запрос доминирует: на стабильность или на изменения? Социологи пытались всё упростить: дескать, фрондирует креативный класс в городах, а «глубинный народ» в провинции сладко дремлет и всем доволен. Однако из провинции родом кубанский «тракторный марш» и антимусорный лагерь на станции Шиес. Именно регионы показали протестное голосование, когда на выборах в Госдуму побеждал «технический кандидат» – попка, включённый самой же властью в бюллетень для видимости конкуренции. А на голосовании по поправкам в Конституцию в июле 2020 г.демарш вдруг устроили закрытые города Минобороны, население которых обслуживает «ядерный щит».
Гибридные ценности
Социологи группы «ЦИРКОН» в 2019 г. пришли к выводу, что в российском обществе нет ценностей, способных консолидировать большие группы граждан. Точнее, для большинства ценностями являются здоровье (76%) и семейное счастье (62%), но с ними в атаку народ не поднимешь. Только 3-4% электората ориентированы на внятные непротиворечивые ценности. При этом 37% респондентов с либеральными взглядами выступают за запрет абортов, а 19% – за запрет усыновления детей иностранцами. Хотя, возможно, народ снова массово повадился скрывать, что думает. В нулевые годы в комментариях до половины пользователей писали реальные фамилию-имя и гордо ставили своё фото. В конце 2010-х – все под хитрыми никами. А когда за лайки и репосты стали наказывать, наметилось возвращение столь милого советскому человеку языка Эзопа: критика обращается к «солнцеликому» или «Красно Солнышко» – все понимают, о ком идёт речь, а предъявить нечего.
Сам российский правящий режим, по определению политолога Екатерины Шульман, – «гибридный». Это помесь демократии и авторитаризма, когда у государства деньги берутся от продажи ресурсов, а многомиллионное население только мешает. Шульман объясняет: «Известно, в чём разница между авторитарным и тоталитарным режимами: первый поощряет в гражданах пассивность, а второй – мобилизацию. Тоталитарный режим требует участия: кто не марширует и не поёт, тот нелоялен. Авторитарный режим, наоборот, убеждает подданных оставаться дома. Кто слишком бодро марширует и слишком громко поёт, тот на подозрении, вне зависимости от идеологического содержания песен. У гибридного режима нет институтов, использующих гражданские активность и участие, – поэтому он опасается любой мобилизации».
Каждый может заметить, что у гибрида демократические институты для вида: суд, парламент, уполномоченные по правам. «Труднее понять, что сталинские усы тоже накладные. Гибридный режим старается обеспечить несменяемость власти относительно низким уровнем насилия. Он не имеет в своём распоряжении ни морального капитала монархии, ни репрессивной машины тоталитаризма. Нельзя развернуть «маховик репрессий» без активного участия граждан, а они не хотят ни в чём участвовать», – говорит Шульман. Правители «собрались закручивать гайки, но забыли, что все болты стырены», – на свой манер объясняет лидер группы «Ленинград» Сергей Шнуров.
Да, 87% граждан одобряют всё подряд – от войны в Сирии до закрытия казино. При этом они никак это всё не поддерживают: не записываются добровольцами, не ходят на демонстрации и избирательные участки, если их не заставляют. Говорят, что фальсификации на выборах неизбежны уже потому, что если не вбрасывать бюллетени, то и нижнего порога явки не достигнуть. И режим понимает, что эти 87% не являются субъектами политического процесса. Поэтому мнение активного меньшинства имеет значение. Поэтому режиму проще имитировать демократические институты, чем все их отменить, провозгласить диктатуру и устроить реальный террор. Поэтому наличие зависимых от Кремля парламента и Конституционного суда куда предпочтительнее их упразднения, потому что чем больше у гибрида формальных атрибутов демократии, тем весомее надежда со временем в неё превратиться. Да и сами усилия власти по фальсификации выборов говорят о том, что эти выборы не такая уж формальность.
Главной целью любого гибридного режима, будь то Турция, Индонезия или Россия, является удержание власти. Но как этого добиться? Демократия способна воодушевить идеями свободы и прогресса, тоталитарный режим продаёт образ светлого завтра, за которое нужно сражаться и умирать. А гибриду остаётся мифологизировать своё великое прошлое – прежде всего военное. А заодно извлекать из него обиды и предъявлять их другим странам, как вексель на оплату. Другими словами, гибридный режим ведёт гибридную же войну. Но вместо захвата чужой территории сражаются исключительно за умы собственного населения, чтобы внушить ему два главных тезиса: «Нас не любят и нам должны». При этом фильмы из стана врагов занимают первые места в кинопрокате, а пассажирские самолёты, вернувшиеся из Европы, пахнут хамоном и пармезаном.
Большинство населения нынче потому столь загадочно, что способно существовать в «чёрном ящике» своего мира без оглядки на власть. Оно размышляет примерно так: «Ну проголосовал я раз в два года, сходил скопом на какое-нибудь шествие, зато сохранил работу и могу дальше жить своей жизнью». Власть в эту жизнь сильно не лезет, чтобы никого не разбудить. Но именно на нижних этажах происходят все реальные общественные изменения, последствия которых несправедливо списывать на власть.
Человек человеку Брут
Облик российских городов, среда обитания людей, значительно изменились уже к началу «потерянных» 2010-х. Доходящее до абсурда благоустройство превратило внутренности кварталов в лабиринт из шлагбаумов, заборов и заборчиков. Часто видишь, что вокруг поликлиники огорожено 10 метров асфальта. Школы и детсады функционируют внутри каркассонов, каких на Западе нет вокруг тюрем и психбольниц. И оказалось, что остановить процесс невозможно: загородки возникают по инициативе самых разных инстанций. Например, заборчики вокруг каждого куста – это муниципалы, а школы, поликлиники и детские сады – это город.
Опять же не стоит всё валить на чиновника. Ведь собственность в России в любой момент могут отнять. А недоверие друг к другу и ощущение условности владения ведут к появлению забора. Умудрившись припарковать машину в центре Москвы или Петербурга, никогда нельзя быть уверенным, что её не «запрут» другие авто – и придётся ждать и ругаться. За исключением Москвы, ни один российский мегаполис не создал делового центра за пределами исторического. А количество частных автомобилей до 2015 г. прирастало в среднем на 15% в год. Сейчас из-за парковочных мест, вероятно, происходит больше драк, чем из-за женщин.
Впрочем, недоверие граждан друг к другу не помешало развитию каршеринга в столицах. Хотя полно случаев, когда клиент разбивал машину и испарялся, а предоставленные им сведения о себе оказывались фейковыми. Но даже в областных центрах можно взять машину напрокат, а для совместных покупок объединяются совершенно незнакомые люди.
С советских времён трое соседей могли купить в складчину перфоратор, которым пользуются раз в год. А сегодня и незнакомцы, найдя друг друга по Интернету, приобретают велосипед, книги, одежду. Купили три сверстницы на распродаже три модных пиджака и по кругу меняются. Или в будни человек снимает свою жизнь на смартфон, а в поездки хотел бы брать хорошую зеркалку. Иногда это удобно: ты заранее знаешь, что «вооружён» в мае и сентябре, планируешь на это время свои вылазки. Но бывает, что покупка газонокосилки на четверых соседей заканчивается пробитой головой и уголовным делом. В целом массового развития совместные покупки не получают из-за того же недоверия друг к другу: купили шуруповёрт на двоих, отдал парню деньги, после чего у него телефон «вне зоны».
Но кооперация в стране со стагнирующей экономикой неизбежна. В моде коворкинг вместо дорогостоящего офиса. Большинство вещей, из которых вырастает ребёнок, продают через ресурсы вроде Avito. А сервис YouDo предлагает поиск исполнителей: одному гражданину необходимо доставить документы в пригород, а другому срочно нужна тысяча рублей на еду. Чтобы экономить на бензине, соседи-незнакомцы по очереди возят друг друга на работу и обратно. Додумались даже до того, чтобы обмениваться временем: сантехнику разумно потратить два часа, чтобы поменять кому-нибудь трубы, зато электрик сделает ему проводку, в которой он сам ничего не понимает. «Банки времени» тоже пришли в Россию со скрипом: у нас их пока два десятка, а в Японии – около тысячи.
Хотя средний россиянин никогда не был так богат, как в начале 2010-х, он теперь гораздо меньше разбрасывается деньгами. В столицах резко сократилось число питейных заведений, где, как в фильме «Мимино», можно «заслать в оркестр», чтобы объявили песню для тебя. Или ты сам спел караоке. Кабацкий лабух, который в конце 1990‑х неплохо рубил лавэ, по 15 раз за вечер исполняя на заказ «Владимирский централ», в 2010-х оказался словно в другой стране: «Сидят интеллигентные, со вкусом одетые люди, негромко разговаривают, хлопают. Но ничего не заказывают – и у меня денег ноль».
В профессиональной сфере проявляются две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, чиновник окончательно воцаряется над предпринимателем. Мало того что у чинуши есть масса рычагов получать с бизнеса взятки, у него ещё и официальный доход вырос в разы: начальник отдела областной администрации получает 150–200 тыс. рублей. Ещё весной 2013 г. президент Путин приказал резать стропы «золотым парашютам», после того как главе государственного «Ростелекома» Александру Провоторову выплатили 230 млн рублей при увольнении. Руководители филиалов госкорпорации РАО «ЕЭС России» при реорганизации тоже получили «парашюты»: пятерым руководителям ТГК-13 хватило и 75 млн, а 16 руководителей ОГК-2 стали богаче на 557 млн рублей. Все понимают: ограничить размер выходного пособия, например, двумя месячными окладами могли ещё 10 лет назад. Но власти требовалось повысить престиж госслужбы: в 1990-е частники пачками нанимали прокуроров и министров, а в 2010-е – из бизнеса уходят в чиновники. Перспективной молодёжи внушают: предпринимательство – это риск, а если ты при должности, то тебе государство кругом должно: квартиру, дачу, машину с водителем, премии, надбавки.
Но, с другой стороны, в моде фрилансерство. Особенно молодёжь оценила роскошь работать дома, в удобное время, не иметь начальников и зарабатывать хорошие деньги. Программисту, дизайнеру, журналисту или бухгалтеру уже необязательно ездить в офис – по Интернету можно работать и с греческого пляжа. У многих изменилось качество жизни: можно закончить работать к обеду, если не тратить на дорогу 2–3 часа, не ходить на бесконечные перекуры и не трепаться с коллегами. Это западная тенденция, где грамотный профессионал стремится стать фрилансером, именно чтобы больше зарабатывать. В России же издавна статус соответствовал должности, а «внештатный автор» при этом – социальное дно.
Россияне стали массово интересоваться своими корнями. Подавляющее большинство ничего не знало об истории своей семьи дальше деда или прадеда. В 1990‑е первые генеалогические конторы чаще всего получали заказы на создание «родового древа» от клиентов, имеющих дворянские корни или желавших их сфабриковать. К 2010 г. тысячи людей искали в архивах документы самостоятельно. Частный, никак не стимулируемый государством поиск ответов на вопрос «кто я, откуда и куда иду?» преобразил многие кладбища, в 1990-е выглядевшие «диким полем», на которое сбросили атомную бомбу. Люди даже перестали ломать принесённые цветы пополам – их теперь воруют гораздо реже. А в крупных городах, где наиболее культурное население, и мода на оградки уходит.
Впрочем, нельзя сказать, что семья в 2010-е – всему голова. С одной стороны, специалисты говорят о детоцентризме. Это когда со страничек «Фейсбуков» взрослых людей смотрят румяные малыши, воспитание которых является приоритетом для всей семьи: особая еда, особые памперсы, семь языков, крикет и сквош. С другой – всё больше молодых женщин смело заявляют, что детей плодить не намерены, – и это даже не вопрос денег. В Москве чайлдфри – около 20%, на уровне Западной Европы.
В стране наметился крен от потребления товаров к потреблению впечатлений. Достроив дачу и купив 10 пар обуви, человек чаще задумывается, что будет вспоминать, когда прозвенит звонок. В точном соответствии с «теорией праздного класса» Торстейна Веблена россияне 1990-х воспроизводили модель потребления, характерную для бедного общества, придавая чрезмерное значение еде и одежде. Словно загулявший студент из советского анекдота: «Официант! Ещё пять стаканов чая!» Камамбер, креветки и дорогой алкоголь служили подтверждением статуса, доказательством того, что вы имеете дело с достойным человеком. В 2010-х таким товаром стали приключения: русскую речь можно услышать в Каракасе и Сиднее, куда соотечественники добрались самостоятельно, не боясь отбиться от группы и гида с флажком.
Сложный русский
Во многих исследованиях красной нитью проходит: наш современник слишком часто безынициативен, верит в чудеса и тоскует по Сталину – а значит, двинуть страну вперёд не имеет шансов. Государство же ведёт себя как настоящий двуглавый орёл. Та его голова, что надеется вечно находиться при власти, инфантилизм народа всячески поощряет. Её идеал – поддатый бюджетник, лежащий на диване перед телевизором. Но вторая голова, смеющая заикаться о росте ВВП и экономическом развитии, понимает, что диван с места не сдвинуть, пока его владелец не повзрослеет. То есть начнёт рассчитывать на себя, думать своей головой, не бояться нового и даже – о ужас! – спорить и протестовать. В 2014–2015 гг. метания державы прекратились: первая голова решительно заклевала вторую.
Общественная палата предложила ввести предмет «нравственные основы семейной жизни». Минобрнауки одобрило идею начинать уроки с гимна России. Предлагали и вовсе исключить из школьной программы английский язык. В Крыму директриса школы остановила футбольный матч учеников, испугавшись огрести за несогласованное мероприятие на вверенной территории. То в Питере, то в Москве, то в Барнауле школоте шьют уголовные дела за критику педагогов в Интернете, за попытки создать профсоюз – даже при СССР за это просто «поставили бы на учёт». Отчислить из института могут как за участие в оппозиционном митинге, так и за неучастие в крестном ходе. Выступление в бундестаге школьника из Нового Уренгоя, предположившего, что не все солдаты вермахта воевали с Красной армией добровольно и не все были ублюдками, вызывает общенациональную истерику: учебник истории, по которому школьника обучали, чуть ли не сжигают.
Из этих штрихов в воображении складывается пейзаж нового Арканара. Но, выйдя в центр Москвы, Питера или Екатеринбурга, вы найдёте не так много различий по атмосфере с Прагой или Будапештом. Пабы переполнены воспитанными, модно одетыми донами, которые не мешают друг другу веселиться. В парках книгочеи листают страницы со стаканом американо. В киосках всё ещё продаются газеты с критикой дона Рэбы, а при виде полицейского никто не переходит на другую сторону улицы. Уровень автопрома на улицах не уступает берлинскому, а в пригородах добротные коттеджи вытесняют старые пятистенные избы. Криминогенная ситуация такова, что многие люди забывают запирать машины. Индивидуальные предприниматели суммарно платят в виде налогов никак не больше десятины, зарегистрироваться можно за неделю. Несмотря на программу оптимизации вузов и школ, современный юноша в разы лучше своего отца и деда говорит по-английски, которые при всех понтах советского образования рехнулись бы от цели заочно поступить в Гарвард. И никто не мешает студенту спокойно сесть в самолёт и улететь на учёбу в дьявольский Бостон. В кафе с подносами шустрит молодёжь, которую сложно назвать инфантилами. Кого-то кормит компьютер с Интернетом, кого-то – велосипед и сумка с заказами. И не похоже, что эти светлые лица в обед ширяются в туалете героином.
Проще всего было бы объяснить, что хорошее – это следствие эволюции общества, которое происходит независимо от действий властей. Ведь главное изобретение XX века – компьютер с Интернетом – закрепилось в нашей жизни во многом вопреки усилиям государства. Рунет создали люди – миллионы россиян и компаний. А на козни власти можно списать весь наступающий Арканар. Дескать, российское образование заточено произвести бедного и послушного, а не самостоятельного гражданина, разбирающегося в анатомии общества, знающего свои права и умеющего их отстаивать. Поняв в ходе протестов 2017 г., что выросло непоротое думающее поколение, власть подняла планку репрессий, ломая кости, разоряя, исключая, сажая, воспроизводя страх и всеми силами забивая под шконку – только бы не допустить по-настоящему массового пробуждения. В этой картине мира есть значительная доля правды. Но довольствоваться таким простым объяснением – тоже инфантилизм.
Мы хотим не столько правдивых, сколько простых и понятных объяснений. Например, поделить 147-миллионное население на национальности, классы, группы, либералов и патриотов. Мол, эти за то, а те за это, одни развиваются, другие деградируют. Но даже у корифеев общественных наук так давно не выходит. Психолог Анастасия Никольская из исследовательской «группы Белановского» признаёт, что «палитра общественных настроений не монохромная, а цветная». А предлагаемая ею классификация оценивает, с одной стороны, идеологический базис людей, с другой – их психологический статус. Среди тех, кто играет на власть, выделяются «пожилые», «великодержавники», «хранители status quo», «аполитичные». А критически настроены «псевдоаполитичные», «саудадисты», «оппозиционеры». И это только «большие группы», за пределами которых осталась уйма народу.
Кстати, одно из самых простых и спорных объяснений нашего общества гласит, что в течение 2010-х мы как раз утратили признаки народа. Нет никаких групп и подгрупп, есть десятки миллионов индивидуумов («единственных», как сказал бы Макс Штирнер). Они центрированы на себе, своём здоровье, комфорте и счастье, критичны к авторитету власти, церкви и старших. Они неплохо справляются без алкоголя, наркотиков и непрекращающейся болтовни. Конечно, быть совсем «единственным» психологически непросто – отсюда и стремление к кооперации (обычно, краткосрочной), и поиск корней в генеалогии и локальном патриотизме.
За эту теорию говорит довольно спокойная адаптация людей к «режиму самоизоляции» во время пандемии коронавируса в 2020 г., которую невозможно себе представить в 1990-м. А против – научные представления о формировании сознания, из которого нельзя, как с флешки, стереть одни представления и записать новые. А это значит, что если сегодня ночью инопланетяне похитят солнцеликого и его опричников, мы, оставшись безотцовщиной, скорее всего, воспроизведём прежнюю систему. Но она непременно будет эволюционировать: быстрее или медленнее – зависит тоже от нас.
Равнение на гадание
Из выводов социологов складывается портрет легковерного домоседа. Каждый шестой взрослый россиянин никогда не жил отдельно от родителей. Ответственность за происходящее в семье чувствуют 93% россиян, в доме – 47%, в городе – 18%, в стране – 11%. В 2000 г. втрое больше людей ощущали ответственность за Россию (34%). Это говорит о сохранении советской психологической модели, которой и добивается гибридный режим.
Согласно опросу «Левада-центра», астрологическим прогнозам верят 36% россиян, в вечную жизнь – 26%, в инопланетян – 32%. В 1990-е, объявленные властью мутными, лихими и кромешными, в сглаз и порчу верили 38% россиян. В 2012 г. таких стало в полтора раза больше – 59%. Год спустя опрос Института социологии РАН показал, что к магам, гадалкам и экстрасенсам обращались 67% российских женщин и 4% мужчин. В колдовство верит больше людей, чем в честность думских выборов, – 48 и 47% соответственно. А магическое сознание означает отказ от современной формы мышления, построенной на понимании причинно-следственных связей.