От литературы – к «цифратуре»

В преддверии Дня славянской письменности и культуры, отмечаемого 24 мая, «АН» решили сделать ход конём и дать слово не филологу, а технарю – доктору физмат наук Юрию ВИЗИЛЬТЕРУ, профессору РАН, участнику Ассоциации футурологов России. В 2000–2010-х годах он был (под псевдонимом Юрий Ракита) активным участником литературного процесса в Рунете как автор, редактор, критик и организатор литературных офлайновых мероприятий. На основе этого двойного опыта наш гость сформулировал неожиданные и смелые гипотезы о будущем литературы и письменности.

– Cтало общим местом говорить о закате «эры Гутенберга».

– Да, но это обычно рассматривается как чисто техническая проблема: один носитель информации, печатный текст, сменяется другим носителем, электронным текстом. В действительности же происходит нечто гораздо более серьёзное. Уже на протяжении жизни ближайших поколений мы вступим не просто в «постпечатную», а в «постписьменную» эпоху. Нас ожидают мутация и даже естественная смерть целых областей традиционной культуры. И первой жертвой в этом ряду станет традиционная литература.

– Вот так заявление! Глядя на разнообразие современного книжного рынка, этого не скажешь.

– То, что мы наблюдали на книжном рынке в последние десятилетия, это в действительности «предсмертный расцвет». Почему издаётся всё больше наименований книг? Потому что суммарные тиражи падают. Общество в целом стало меньше читать, а младшее поколение (применительно к Западу нужно говорить о двух, если не о трёх последних поколениях) уже практически не читает. В этих условиях требуется не литература «вообще» для массового читателя «вообще», а как можно более адресная, нишевая литература. Отсюда и резкий рост разнообразия книг, и готовность рисковать, издавать книги странные, экспериментальные, откровенно плохие – а вдруг и у них найдётся аудитория, хотя бы и самая скромная? Диверсификация – общий закон поведения производителя на «схлопывающемся» рынке. Но, когда число читателей упадёт ниже критического уровня, книжный рынок окончательно «схлопнется», и работать на нём станет уже и вовсе нерентабельно. Произойдёт это разом, лавинообразно: магазины и лавки закроются, а производители станут выпускать другие товары.

– Допустим. Но это будет означать закат лишь печатного слова, а вовсе не письменности как таковой. Интернет не только не убил её, но и приумножил: люди переписываются, ведут блоги…

– На первый взгляд это так. Если говорить о писателях-любителях, заполонивших интернет-сайты, то счёт, пожалуй, пойдёт на миллионы. А если, как это теперь модно, причислить к родам литературы также блоги, послания в мессенджерах и рекламные слоганы, то, казалось бы, о какой смерти текста можно говорить? Куда ни плюнь, попадёшь в текст. Не только читателями, но и писателями стали почти все. Однако человечество уже не в первый раз переживает нечто подобное: аналогичный «бум» массового текстописания происходил, например, в эпоху регулярных почтовых сообщений. Регулярно и гарантируемо доставляемая почта стала для своего времени не меньшей революцией, чем нынешний Интернет. Если не все, то почти все грамотные люди умели неплохо изъясняться на бумаге. Такое умение считалось обязательным навыком для образованного человека. Причём письма были в среднем достаточно длинными. Если, например, кавалер написал даме короткое письмо, это значило, что дама ему не интересна. То была эпоха всеобщего создания длинных текстов! Как думаете, когда она завершилась?

– Очевидно, с распространением телефонии?

– Именно так. За какие-то 10–20 лет телефония убила эпистолярный жанр как массовое явление. Первое же поколение, выросшее в эпоху всеохватывающей телефонизации, решительно и бесповоротно перестало писать письма. Кстати, и «актуальная грамотность» (в смысле умения не только читать, но и качественно писать тексты) в этот момент радикально снизилась. Нет никаких рациональных оснований предположить, что спустя сто лет аналогичная история будет иметь иной финал. Пока Интернет был «узким» каналом связи, он определял преимущественно текстовый характер передаваемых сообщений. Как только канал связи стал «шире», у пользователей появилась возможность массово просматривать видео, общаться по видеосвязи, а также легко и быстро создавать и передавать аудио- и видеоинформацию. Скоро Интернет сможет с полным правом сказать нынешнему текстовому буму: «Чем я тебя породил, тем я тебя и убью». Видеоблогеры уже гораздо популярнее пишущих блогеров.

– Из всего этого не следует, что люди прекратят читать.

– Давайте задумаемся, почему с появлением телефона, радио и телевидения люди перестали писать (в быту), но не перестали читать. Прежде всего потому, что получение профессионального образования да и сама профессиональная деятельность во многих сферах по-прежнему предполагали усвоение информации из печатных книг, навыков работы с новыми публикациями. Письменный текст оставался наиболее удобной формой хранения и передачи деловой информации. Но сегодня во многих случаях это уже не так! Теперь не только в бытовой, но и в профессиональной сфере мы пользуемся письменными текстами скорее по инерции, а не потому, что иначе нельзя или иначе менее эффективно. Следующее поколение изменит эту практику и полностью откажется от устаревших текстовых средств. Это и будет настоящий закат буквы. Уже сейчас большинство студентов предпочитают получать учебную информацию не из книг, хотя бы и электронных, а из видеокурсов.

– Так мы договоримся до того, что знание букв станет уделом старомодных эстетов. И профессионалов, которым без письменности не обойтись.

– Весьма вероятно. Лично мне, как человеку книжной культуры, такое развитие событий не слишком по душе, но и особо пугаться этого не стоит. Массовая утеря грамотности, т.е. способности писать и читать буквы, вовсе не равносильна утере языка и языкового мышления. Ближайшая аналогия – всеобщая любовь к музыке при массовой нотной безграмотности. Разве незнание нот мешает нам наслаждаться музыкой? Более того, многие музыканты-творцы – барды, рокеры, рэперы – не в состоянии без помощи профессионалов записать свои произведения нотами. В нашей общеобразовательной школе учат музыке, но не сольфеджио. Нотной грамоте учат в специальных учебных заведениях – музыкальных школах. Вполне возможно, что настоящим чтению и письму (длинных содержательных текстов, а не вывесок и рекламы) скоро будут учить лишь в специальных «словесных» или «литературных» школах. При этом традиционная литература всё равно будет создаваться и потребляться определёнными группами людей (подобно тому, как существуют и доныне, например, конный спорт, конный туризм и даже конная полиция), но окажется на периферии человеческой культуры.

– Если продолжить эту вашу аналогию с лошадьми, то на смену их массовому использованию пришла техника – соответственно, что-то должно прийти на смену литературе. Как говорится, свято место…

– Совершенно верно. Должны же как-то реализовываться все те души прекрасные (и прочие разнообразные) порывы, которые всегда толкали людей на сочинение литературных произведений. Зачем пишет писатель? Некогда я провёл опрос на эту тему среди знакомых мне литераторов, и в большинстве случаев получил в ответ стандартную фразу: «Пишу, потому что не могу не писать!», которая на самом деле означает либо «Я так привык», либо «Я всё равно больше ничего не умею». Также были популярны псевдоциничные ответы типа «Пишу ради денег» и кокетливо-гендерные типа «Стал писателем, чтобы привлекать внимание противоположного пола». Все эти ответы по очевидным причинам не относятся к теме обсуждения специфических функций литературы. Лишь два представляются мне действительно ответами по существу вопроса.

– Какие же?

– Первый: «Я хочу что-то сказать людям» (вариант: «Я люблю рассказывать истории»). Второй: «Я пишу для себя. Так я выговариваюсь, решаю свои внутренние проблемы». Писатель первого типа (писатель-экстраверт) всегда нацелен создать бестселлер, поскольку в этом случае его слова достигнут максимально возможного количества умов и сердец. По той же причине он никогда не откажется от экранизации своего бестселлера. Иногда, конечно, автор не без оснований опасается, что в ходе экранизации режиссёр и продюсер могут существенно «извратить» произведение. Но уж если бы писатель мог сам руководить экранизацией своих произведений, это был бы истинный предел его мечтаний.

Уже не как литературный критик-любитель, а как специалист в области анализа изображений, компьютерной графики и систем виртуальной реальности я со всей ответственностью заявляю: в течение ближайших 10–20 лет на рынке появятся программы-генераторы виртуальной реальности, при помощи которых любой человек на своём домашнем персональном компьютере сможет без особых финансовых затрат – самостоятельно или при участии технического специалиста – создавать полнометражные цифровые виртуальные фильмы. Причём качество анимации и визуализации персонажей будет сопоставимо с игрой реальных актёров и реальными киносъёмками. Соответственно, все те писатели, кто творит для публики, кому не безразлично число читателей и слушателей, – все они в наступающую постписьменную эпоху превратятся в представителей нового искусства, сочетающего элементы литературы, театра и кинематографа на базе компьютерных технологий. Как будет называться это новое искусство – «виртуатура» или «литератограф» – не суть важно.

– А куда податься писателям второго типа – тем, которые выговариваются? Они хоть и пишут в первую очередь для себя, но всё-таки нуждаются в читателе, пускай и не массовом (в противном случае они пишут в стол, и никто не знает о том, что они писатели).

– Если люди перестанут читать, тогда писателю-интроверту для публикации «внутреннего монолога» останется единственная адекватная форма – звучащее слово, записанное и распространяемое в цифровом виде. Таким писателям придётся стать хорошими рассказчиками, иначе ничто из сказанного не будет понято слушателями. Впрочем, может быть, кому-то как раз интереснее слушать бессвязный, почти бессмысленный, зато предельно эмоциональный монолог. Правда, это, пожалуй, уже мало похоже на прозу. Скорее это некий спектакль или даже… стихи? Заметьте, кстати, что поэзия уже пошла по мультимедийному пути: поэты активно снимают видеоклипы на свои стихотворения. Поскольку проза в основном относится к первому типу литературы (для других), а поэзия – ко второму (для себя), то в постписьменную эпоху пути прозы и поэзии, ранее искусственно объединённые понятиями «книги» и «публикации», вновь и окончательно разойдутся.

– Никакие аудио- и видеотехнологии не смогут дать человеку то, что даёт письменный текст, – ощущение, что ты сам в своей голове думаешь этими словами, что эти слова возникают изнутри, а не вовне.

– Именно этим свойством литературы объясняется её поразительная способность вызывать эмпатию даже к заведомо отрицательным персонажам. Конкуренцию этой магии может составить в перспективе лишь современная «техномагия». Например, нейроинтерфейсы, которые позволят искусственным образом транслировать любые «псевдособственные» мысли, а равно и «псевдособственные» ощущения непосредственно в мозг человека. Но это уже выходит далеко за пределы нашей сегодняшней темы.