В этом году исполняется 485 лет с момента вступления Ивана IV Грозного на великокняжеский престол. Недавно в Орле установили первый в истории памятник Ивану Васильевичу, и в очередной раз выяснилось, что царь, живший без малого полтысячи лет назад, злободневно актуален, будто участник прошедших президентских выборов. Чаще и ожесточённее в современной России не спорят ни об одном монархе, только о советских и постсоветских руководителях.
Является ли Грозный сооснователем единой страны наряду с отцом и дедом? Он ли завещал потомкам борьбу за собирание, как это теперь называется, русского мира на западном направлении? Оправдан ли грозненский массовый террор против собственного населения? Убил ли государь своего сына, и если да, то что послужило причиной? Справедливо ли, что первый русский царь, да ещё и рекордсмен по сроку правления нашей страной (50 лет) не увековечен на знаменитом монументе «Тысячелетие России» 1862 года в Великом Новгороде?
Слово Дмитрию ВОЛОДИХИНУ, доктору исторических наук, автору книг «Иван Грозный. Бич Божий», «Опричнина и «псы государевы», «Иван IV Грозный: Царь-сирота» (серия ЖЗЛ) и многих других.
Начал за здравие...
– Первой заслугой Грозного, на тот момент 22-летнего парня, стало взятие Казани в 1552 году, положившее впоследствии конец набегам татар-казанцев. Царь не руководил операцией, однако возглавлял тот военный поход и сыграл важную роль вдохновителя. В день решающего штурма некоторые русские отряды обратились в бегство, и тогда, как писал князь Курбский, «опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот… и самого царя, взяв за узду коня его, – волей или неволей – у хоругви поставили». В результате бегство было прекращено. Так всё-таки волей или неволей царь тогда рискнул собой?
– Иван IV на поле боя не раз проявлял личную храбрость, тут и без Казани хватает примеров. В 1552 году во время штурма города не царь лично, а его воеводы рискнули жизнью государя. Что же касается самого царя, то для него значительным риском была сама отправка в поход на Казань, уже, кстати, не первый (первые два похода не завершились попыткой штурма. – «АН»). Отметим упорство, с которым Иван IV выходил с полками на Казань. В конечном итоге всё, что требовалось от православного монарха, было им совершено. И во всех казанских походах, думаю, с его стороны это был осознанный риск, т.е. сознательное проявление смелости. Не напрасно о нём впоследствии писали: «К ополчению дерзостен и за державу стоятелен». Ивану Васильевичу можно инкриминировать безудержную жестокость, но не патологическую трусость. Так, в день, когда русская армия подошла к Полоцку (в Ливонскую войну. – «АН») и начала устраиваться на позициях, именно государев полк прикрывал развёртывание прочих войск. Ради этого Иван Васильевич был готов проявлять мужество и даже рисковать жизнью.
– Другими военными достижениями Грозного (после Казани) стали первые сражения Ливонской войны. Сегодня в свете политической злободневности та война предстаёт борьбой за единство русского мира. Она действительно была таковой (к этому мы скоро вернёмся), хотя начал её царь из других соображений: в России катастрофически не хватало пахотных земель с крестьянством, которые были бы «зарплатой» для служилого слоя. А Ливонский орден немецких рыцарей такими землями располагал, владея большей частью Прибалтики, – вот и решила Россия их присвоить.
– Историки, стоящие на позициях западничества, нередко упрекали царя в «исторической ошибке»: не стоило воевать с Европой, надо было дружить с ней. В подтексте читается: ах, почему мы так варварски набросились на европейцев! Между тем орденские власти проводили враждебную политику: старались не допустить в Москву искусных инженеров и ремесленников (Московская Русь, вопреки современным представлениям, охотно пользовалась услугами западных специалистов. – «АН»), не пропускали стратегически важные товары из Западной Европы, арестовывали товары русских купцов. На западном рубеже всегда ждали войны. Иногда начинали её мы, иногда наши земли подвергались нападению с запада. Можно говорить о том, что Ливония была «больным человеком» в XVI веке, как Османская империя была «больным человеком» в XIX веке (войну за территории Османской империи в XIX веке называли «дележом наследства больного человека». – «АН»). Скверное управление, военная слабость, задиристое отношение к соседям в условиях, когда сама страна вспыхивала междоусобными столкновениями, ставило Ливонию на порог раздела соседями. Тот, кто начнёт делить, мог получить преимущество. Начали мы. И худо не то, что мы начали, а то, что после тяжёлых усилий ничего не приобрели, да ещё и сами многое потеряли.
– В ходе этого дележа царь столкнулся с вековечным врагом русских – поляками. Костомаров писал: «Русские и поляки… не могли ужиться между собою так, чтобы и у тех и у других сохранилось своё независимое государство. Завязался такой узел, что либо Русь должна была покорить Польшу, либо Польша – Русь». Намеревался ли Грозный раздавить Польское государство?
– Изначально – нет, такая задача не ставилась. На первом этапе войны поляки вообще не мыслились как враги, т.е. был шанс, что Россия с ними разойдётся мирно. Когда Речь Посполитая (федерация Королевства Польского и Великого княжества Литовского. – «АН») заключила с ливонцами соглашение, по которому земли Ливонского ордена перешли под руку её королей, возникла почва для конфликта, поскольку часть ливонских земель уже была занята царскими гарнизонами.
Русский мир
– Тогда-то царь и начал борьбу за русский мир, за ту его часть, что находилась под властью Речи Посполитой, если быть точным – Великого княжества Литовского (ВКЛ). Здесь мы подходим к тонкому вопросу: а правильно ли считать русское население в составе ВКЛ оккупированным населением? В исторической публицистике собирание русских территорий под началом литовских князей рассматривается порой как русский объединительный проект, аналогичный и альтернативный московскому.
– Объединение русских земель под властью великих князей литовских нельзя рассматривать как русский проект, поскольку правили ими Гедиминовичи, т.е. никак не славяне (литовцы относятся к балтским народам. – «АН»), а политические условия вызывали восстания, в том числе Гражданскую войну 1430-х годов и большое Смоленское восстание. Главенствующая конфессия в этом государстве была – католицизм, и время от времени по восточным, т.е. православным областям прокатывались волны попыток «окатоличивания», воспринимавшиеся русскими негативно. Православные не имели равных прав с католиками. Это неравноправие и эти попытки принудить к смене веры были то интенсивнее, то слабее, т.е. литовская (а затем польско-литовская) власть вовсе не являлась «кромешным адом», особенно поначалу. Но с течением времени элементы угнетения усиливались, вплоть до того, что у православных стали отбирать храмы.
– Как вели себя московиты на русских землях, отнятых у ВКЛ, – как освободители или как завоеватели?
– Самым крупным (по населению) русским приобретением в ходе Ливонской войны стал для России город Полоцк, взятый в 1563 году (под личным командованием Грозного. – «АН») и потерянный в 1579-м. Полоцк был когда-то столицей одного из крупнейших княжений Древней Руси. При наступлении войск Ивана IV на полоцкой земле у него нашлось множество сторонников. Что же касается термина «московит», то я не считаю возможным его употреблять в русской исторической литературе, поскольку мы не «московиты», а русские. Отношение Москвы к Полоцку и русским полочанам было как к части России, равноправной иным частям России.
– Итог Ливонской войны вы оцениваете с позиции высоких ожиданий. А если в оценке исходить из возможности худшего? Ведь вы отмечаете, что при отражении польской атаки на Псков в конце войны решался вопрос – быть или не быть России. Царь не участвовал в той битве, но лично подбирал военачальников для неё.
– Итог Ливонской войны я оцениваю как безусловно отрицательный из-за территориальных потерь России. Мы ведь покинули не только области, завоёванные кровью русских ратников, но ещё и собственно русские православные земли, несколько областей в Северной Новгородчине. Что касается Пскова: государь отвечает за все неудачи своего правления и разделяет все его успехи. За поражение в Ливонской войне на Ивана IV ложится тень общерусских потерь, а за победу под Псковом – отсвет общерусского успеха.
– Является ли борьба за единство русского мира завещанием Грозного?
– «Государем всея Руси», т.е. всех областей, издревле, на протяжении многих веков населённых русскими, объявил себя Иван III, дед Ивана IV. Это его завещание, а не внука.
Большой террор
– От внешней политики Грозного – к внутренней. Она, увы, местами выглядит как оккупация. Имею в виду «северный поход» царя по России (Клин, Тверь, Новгород и т.д.). Вы пишете об этом: «Опричные отряды сеяли разорение и убийства. Города подверглись страшному грабежу. Бесстыдного разграбления не избежали и храмы. Государь велел забрать даже колокола по церквям и монастырям». Спрашивается: Грозный вообще воспринимал эту территорию как собственную страну? И вопрос в довесок: насколько мирно дед Грозного присоединил северные русские земли к Московскому государству?
– Новгородская земля, Вятка и некоторые другие регионы, расположенные восточнее границ Новгородской вечевой республики, были присоединены (до Ивана Грозного. – «АН») к Московскому государству силой оружия. Однако у Москвы было немало союзников на этих землях. В том же Новгороде существовала сильная промосковская «партия». Очевидно, правление боярской олигархии в Новгороде заметным процентом населения Новгородчины воспринималось как тяжёлое бремя. Кроме того, необходимость общерусского единства, на мой взгляд, воспринималась в XIII-XV столетиях очень значительной частью русских как дело времени, и объединителем таким мог стать лишь великий князь Владимирский (или великий князь Московский как преемник Владимирского. – «АН»). Объединение вокруг Вильно означало бы подчинение иноплеменникам и иноверцам.
В XVI веке Иван IV, разумеется, не видел в Новгородчине земли чужие и вовсе не чувствовал себя оккупантом. Он был государем этих земель и решил подвергнуть их жесточайшему наказанию, полагаю, за сопротивление опричным порядкам. Другое дело, что невозможно оправдать столь масштабное кровопролитие никакими политическими резонами, никакими «прогрессивными» планами. Количество жертв «северного похода» исчисляется тысячами. Строго документированные потери составляют около 2500–3000 человек (население тогдашнего Новгорода – порядка 25 тыс. человек. – «АН»).
– Грозному часто приписывают достижения, имевшие место после него (покорение Сибири) или до него (объединение Руси). Вот и вы утверждаете, что из эпохи Грозного страна «вышла спаянной одной важной идеей: существует единая православная Российская держава, которая развалиться не может и не может вернуться во времена раздробленности». Разве это заслуга Грозного, а не его деда Ивана III Великого?
– Да процесс-то длительный! Начал Иван III, завершение же падает на времена Ивана IV, а в каких-то моментах даже на царствование Фёдора Ивановича. Задача со времён Ивана III стояла двоякая: не только объединить Русь, но и удержать, а потом упрочить это единство. Дед начал, внук и даже в какой-то мере правнук закончили.
– «Некоторые страницы грозненского царствования – очень высокая плата за это единство, порой слишком высокая. Но безо всякой платы вряд ли удалось бы его обрести», – пишете вы. Лучше было «пересолить», чем «недосолить»?
– Нет, лучше было бы всё-таки избавить страну от столь тяжёлых жертв. Иван III Великий умел быть суровым правителем, но не жестоким чрезмерно. Иван IV Грозный столь сложным и многогранным стратегическим мышлением не обладал; в том нет его вины: он рос сиротой, науке царского правления его было некому учить. Рост прерогатив боярско-княжеской знати при дворе и в армии мог стать очень серьёзной проблемой. Иван IV пригасил его, задавил. Но использовал при этом самые грубые, силовые методы, не стесняясь большой крови. Полагаю, был возможен несколько более мягкий путь: через политическую эволюцию, не столь стремительную. Для государя он был бы менее удобен, но для страны – менее «затратен».
Неужели государь Иван Грозный боролся с такими заговорами и решал такие проблемы, перед которыми изощрённый ум его деда Ивана Великого спасовал бы? А ведь тому приходилось создавать Россию из крошева удельных владений, преодолевая враждебность воинственных соседей и нелады в собственном семействе! Но дед обходился без массовых казней и завещал преемникам колоссальное процветающее государство. А у внука почему-то не получилось. Даже если допустить, что все заговоры, которых коснулось калёное железо террора при Иване IV, действительно существовали, даже если убедить себя в более значительном их объёме, нежели во времена его великого деда, всё равно останутся вопросы. Заговорщической деятельностью могли заниматься высокородная аристократия, дворянство… может быть, богатое купечество. Но казнили-то ещё и священников, монахов, крестьян в далёких северных деревнях, женщин, детей – эти-то слыхом не слыхивали о господских пакостных затеях, если таковые существовали!
– Почему русский народ не восстал против грозненского террора?
– Сопротивление опричнине было, просто у нас не хватает данных, чтобы понять его масштабы. К тому же первые три года своего существования опричнина не знала массовых казней, и сопротивление ей могло возникнуть лишь в 1568 году, когда они начались. А уже в 1572 году, примерно в сентябре, опричнина была царём ликвидирована. Таким образом, сопротивление попадает в очень незначительный промежуток – около четырёх лет, который освещён источниками крайне слабо.
– Вы отмечаете, что, вопреки стереотипам об «отатаривании русских порядков», массовые репрессии никогда – обратим на это внимание читателя – не были характерны для русской власти до Грозного. Высказывая предположение, что он заимствовал массовые репрессии из Европы, вы тем самым хотите оправдать Русь?
– Никого не хочу оправдывать. «Просвещённая» Европа оскоромилась, впала в дикое варварство, вандализм, вспомнила те времена, когда к рубежам Римской империи шли в беспощадные набеги какие-то тупые волосатые германцы. А вслед за нею и Святая Русь поддалась соблазну решать политические проблемы через массовое смертоубийство. Нашли что импортировать! Обе цивилизации – «хороши». После Ивана IV репрессии массового характера были в равной мере присущи и русской, и европейской политической культуре. Это очень печально. Обе стороны донесли до XX века чудовищный груз политической культуры, позволяющей в критической ситуации (а иногда и не очень критической) крайне жестокие, бесчеловечные методы. В равной мере подобное «позволение», к сожалению, присуще немцам, англичанам, русским, полякам, французам, бельгийцам… да множеству народов, далёких от азиатчины.
Весы истории
– Грозный – сыноубийца?
– Я считаю доказанным то, что царевич Иван умер от смертельной раны, которую нанёс ему посохом отец. Значительное сходство трёх иностранных сообщений о смерти Ивана Ивановича, не имеющих единого происхождения, говорит об одном: почва под ними всё-таки была. Та же версия содержится как минимум в трёх абсолютно независящих друг от друга по происхождению русских источниках.
В ситуации тяжёлого кризиса на фронте, при осаде Пскова, воля царя и воля царевича столкнулись в противоборстве. Под Псковом ждали свежего войска во главе с царевичем. А царь не считал необходимым бросать лёгкую рать на полчища Стефана Батория (король польский и великий князь Литовский. – «АН»), да ещё и рисковать наследником. Стратегически прав был Иван Васильевич. К началу 1580-х, после целого ряда нанесённых поляками поражений, после тяжёлых потерь в городах, взятых неприятелем, после эпидемий, после того, как опричнина «выбила» целый ряд опытных воевод, после ослабления боевого духа в русской армии, затея ещё раз попробовать мощное полевое соединение поляков на меч, рискнуть полками выглядела (да и выглядит) авантюрой.
Причина безвременной кончины царевича – не склоки семейные, не буйная ярость, возникшая из-за мелочи, не раздражительная придирчивость родителя, нет! Отец убил сына, не увидев в нём союзника по делам государственным. Убил, явно не желая того, случайно. Применил силу, как того требовал дух времени, как поступали в XVI веке многие отцы, как сам государь мыслил воспитание детей, и не рассчитал силы своей, перейдя меру наказания, поддавшись – на мгновение – тёмной страсти. Горе! Нельзя таким страстям поддаваться, Бог не велит…
– Выскажите, пожалуйста, своё отношение к отсутствию Грозного на монументе «Тысячелетие России» 1862 года в Великом Новгороде и к его памятнику 2016 года в Орле.
– Ставить памятник в Орле надо было царю Михаилу Фёдоровичу, поскольку древняя крепость Орловская, поставленная Иваном IV, подверглась разрушению и заново родилась при первом государе из династии Романовых. Вот ей-то, второй крепости, и наследует город Орёл. Так что вышла историческая ошибка… А относительно отсутствия Ивана IV на памятнике «Тысячелетие России»… что ж, наши предки сделали свой выбор, и у меня нет оснований считать их людьми легкомысленными или глупыми.
- Вы приводите примеры авторов, которые утверждают, что государя оклеветали европейские ненавистники и что нет отечественных источников, которые подтверждали бы многотысячные жертвы грозненских репрессий. Как вы полагаете, почему желание обелить ту или иную историческую личность толкает вроде бы серьёзных исследователей к совершенно несерьёзным и ненаучным заявлениям?
– Всегда есть соблазн подчинить правду факта интересам текущего момента. Судить то, что наше время требует осудить, не глядя на факты. Или возвеличить «полезное», если оно полезно сегодня и сейчас, не думая о завтрашнем дне. Историку вляпываться в такие вещи нельзя, это отлучает его от ремесла… А что касается источников, то тут никаких вопросов нет: синодики репрессированных (списки умерших для поминовения в храмах. – «АН»), составленные по приказу самого Ивана IV, т.е. источники вполне официальные, приводят имена тысяч жертв. Если присоединить к их данным достоверные сведения из других источников, итоговое количество получится примерно четыре-пять тысяч.
Но и опасность чистого «негатива» в отношении Ивана IV и его эпохи очевидна: это отступление от исторической истины. При Иване IV кроме жути кровавой творилось и немало полезного. Например, введение книгопечатания, в чём Иван Васильевич принял участие лично (первопечатник Иван Фёдоров не бежал из России, как многие думают, а был отправлен на Западную Русь с важной книгоиздательской миссией – противостоять напору католичества и протестантизма. – «АН»). Или, скажем, обновление Судебника. Или введение земских соборов. Да и русский народ работал, сражался, просвещался – так что ж теперь целую эпоху, извините, спустить в толчок? Пятьдесят лет русской жизни? Это абсолютно непродуктивный подход.
– А нельзя ли назвать Грозного первым большевиком? Ведь опричнина подобна Чрезвычайке. Уничтожались знатные люди руками менее знатных.
– Нет, нельзя. Опричнина – попытка реформы, непродуманной, торопливой и в конечном итоге не удавшейся, но всё-таки именно реформы. «НКВД XVI века» она никогда не была, и карательные функции являлись лишь одной из многих граней её существования. Да и… не много ли чести большевизму – рядом с царским саном постоять? Слон может быть болен, но от этого он не уподобляется псу.
– Тогда позвольте другую историческую аналогию: правильно ли считать кадровый принцип современной российской власти – предпочтение лояльности профессионализму – опричным принципом?
– Полагаю, в наши времена это простой карьеризм, ничто иное. Среди опричников были персоны, поднимавшиеся до вершин власти, не имея никаких способностей, помимо навыков карателя. Тот же знаменитый Малюта, например, или Грязные. Но были и талантливые полководцы (князь Д.И. Хворостинин), и толковые дипломаты, и даже одарённые книжники (скажем, М.А. Безнин). Так что нынешние социальные язвы нельзя оправдать мнимыми корнями, уходящими в опричнину.