В российской глубинке исчезают не только деревни. Малые города, насчитывающие менее 50 тыс. жителей, из-за оттока населения превращаются в сельские поселения. Большинство экспертов полагают, что этот процесс невозможно повернуть вспять: демографическая яма, нет нормальной работы и т.д. Но его можно сделать менее обвальным и болезненным. Мешают традиционные российские проблемы: коррупция и отсутствие самостоятельности на местах.
Осталась только малость
Перепись 2010 г. выявила, что в стране 771 малый город, в которых проживают 16,5 млн. человек (12% населения). Вроде бы не так и много, но нельзя забывать, что малые города образуют становой хребет, вокруг которого крутится жизнь всей сельской округи. В деревнях ведь уже не осталось ни школ, ни детсадов, ни фельдшерско-акушерских пунктов. Всё это можно пережить, если в 15 км есть городок с нормальной инфраструктурой. А если он сам превращается в село? За 70 км в райцентр не наездишься, особенно если плохо с дорогами. Старики, конечно, будут доживать натуральным хозяйством, а работоспособные жители рванут в большие города, которые всегда нуждаются в дешёвых ремонтниках и водителях.
Действия властей напоминают лебедя, рака и щуку. С одной стороны, они заявляют, что исчезновение малых городов является «непреодолимой глобальной тенденцией», с другой – запускают неуклюжие программы их поддержки, которые выглядят пустой тратой средств. Ещё в 2009 г. Дмитрий Медведев, будучи президентом РФ, провозгласил политику «нового огораживания»: мол, нет смысла поддерживать пришедшие в упадок малые города, посёлки и деревни. Тогда возрастёт трудовая мобильность населения, поскольку всё сельское население будет искать работу. Что в этом хорошего, до конца непонятно: города и так переполнены, а эффективного сельского хозяйства не создано. Согласно исследованию экономиста из Пятигорска профессора Сергея Слепакова, единственным общим признаком «огораживания» в странах Западной Европы в XV–XIX веках и нынешних российских процессов являются «нарастание депопуляции населения, его массового пауперизма».
По данным переписей населения, с 2002 по 2010 г., число городов и посёлков городского типа сократилось на 554 населённых пункта (или на 23,2%). Больше всех пострадали Костромская, Тверская, Ярославская, Вологодская, Псковская области, находящиеся вблизи «магнитов» – Москвы и Петербурга, где социальное неравенство чувствуется острее. Взять, например, город Дно (Псковская область), где за три года закрыли большинство сельских школ и «укрупнили» больницу. Население с 2011 г. сократилось почти на тысячу человек – а здесь это 12%. Если так пойдёт дальше, древний город, где в 1989 г. насчитывалось 13 тыс. жителей, к 2030-му станет селом.
Власти не первый год реализуют программу поддержки моногородов. Но она с самого начала была «потёмкинской»: в 2010 г. из 440 моногородов России госпомощь получили лишь 35, в 2011 г. – уже 15. В Тихвинском районе Ленобласти, с которым граничит знаменитое Пикалёво, вероятно, самые страшные дороги в России. Всё ушло на вылизывание недовольного моногорода, а в Тихвине вдруг резко затормозились инфраструктурные проекты. И этот старинный город, знаменитый своей чудотворной иконой, скоро тоже может стать «малым»: население с 1989 г. сократилось с 71 тыс. до 58 тыс. жителей.
В конце 2013 г. Минрегион вынес на обсуждение ФЦП «Развитие малых городов России», которая до сих пор так и не заработала. Хотя в программе признано, что почти во всех «малых городах» население сокращается – вопреки наметившейся в целом по России тенденции увеличения. В среднем в небольших городах число жителей убывает на 3% в год, а в 48 наиболее неблагополучных – на 5–11%.
На реализацию программы до 2020 г. предполагается выделить 168,6 млрд. руб., половина которых поступит из внебюджетных источников. Через шесть лет планируется увеличение суммарного валового регионального продукта в 1,8 раза,денежных доходов жителей – в 1,7 раза, доходов консолидированных бюджетов на душу населения – в 1,6 раза,общего объёма инвестиций на ту же душу – в 1,7 раза.
– Многомиллиардные частные инвестиции в умирающие городки – это околонаучная фантастика, – говорит Игорь Неменчинский из Санкт-Петербургской академии бизнеса и финансов. – Отток капитала из России бьёт все рекорды, инвестиций уже не хватает и городам-«магнитам». Как вы представляете себе инвестора, который начнёт вкладываться в инфраструктуру условного Железнозадовска, где половина жителей пенсионеры, половина алкоголики, а молодёжь бежит, не окончив школы? Если он не шёл туда в благополучные 2006–2007‑е, то с чего вдруг пойдёт сейчас? Тем более реализация предыдущей госпрограммы 1996–2001 годов на ситуацию не повлияла никак.
Требуют большего
Очевидно, что без частных инвестиций бюджетные миллиарды улетят на ветер. Тем более какое может быть «развитие малых городов», если параллельно с ФЦП в них сокращают школы, больницы, детские сады, клубы, библиотеки, почтовые отделения? Проверено, что жители детородного возраста бегут из таких мест валом. Кто и что собрался развивать за 168 млрд. в условиях массового исхода?
– Основная статья расходов малых городов – это ветхие коммуникации ЖКХ. Чтобы привести их в порядок, необходимо тратить в масштабах страны по 2 триллиона рублей ежегодно в течение 10 лет, – говорит профессор Владимир Лексин из Высшей школы экономики. – Желающих вложить такие средства не видно. Если уж кто-то рискнул открыть производство в глубинке, он выберет райцентр, где сидит начальство, есть минимально приемлемые дороги, электроэнергия, банки. Проблема ещё и в том, что малые города трудно классифицировать сверху – у них очень разные проблемы. А делегировать полномочия на места власть опасается – уровень провинциальных управленцев невысок. Также нельзя сбрасывать со счетов коррупцию и ставку на властную вертикаль.
Один городок находится у трассы, другой сохранил старинную архитектуру, третий сохранил преуспевающий кирпичный завод. К ним же нельзя подходить с одной линейкой. Если это моногород с единственным производством, вовсе не значит, что этот завод нужно срочно возрождать. Европейский опыт показывает, что моногорода часто выходили из кризиса, когда предприятие закрывали, –и население, как ни странно, не разбегалось. В любом случае каждый случай должен разбираться индивидуально, на местах, а не окриком из Москвы.
Наша вертикаль выражается в том, что государство по максимуму выгребает из субъектов налоги, а потом часть из них возвращает в виде дотаций. И даже эффективное управление де-факто мало меняет уровень жизни.
– Когда обезлюдевшие районы Нечерноземья дотируют на 90%, это ещё можно понять. Печально, когда и успешное поселение получает в виде дотаций три четверти своего бюджета, – говорит Татьяна Нефёдова, ведущий сотрудник института географии РАН. – Акцент на развитие подразумевает риски: надо брать кредиты, создавать инфраструктуру под инвестора. Местные чиновники часто делают вывод, что в этом нет смысла лично для них. Прогорит затея – они во всём виноваты. А если всё получится – от новых налогов в районе останутся крохи.
У госпредприятий есть ограничения на помощь местным властям, которую можно счесть «нецелевым расходованием средств». Да и по ряду показателей городу выгодно стать селом: это означает налоговые льготы, скидки на коммуналку и сельские надбавки бюджетникам. Например, врач на селе получает на 25% больше, чем в райцентре. Федеральную трассу, проходящую через деревню, ремонтируют за счёт федерального же бюджета, а через город – из местного. Правда, городской автобусный маршрут обязан ходить каждый час, а деревенский ездит как попало.
Правительственные экономисты говорят, будто провинцию нужно дополнительно «разгружать». Мол, если ещё миллионов десять россиян переберутся в города, сельское хозяйство может наконец стать эффективным. Но эти умники так договорятся, что и всю страну нужно разгрузить на 100 млн. человек. Оставить 35 млн., как в Канаде, и спокойно жить за счёт нефтегазовой ренты. Правда, что канадцу хорошо, русскому – смерть. Россия может и развалиться, если между городами-миллионниками окажется безлюдное пространство с нитками дорог и трубопроводов. А если и уцелеет, то будет уже не Россией.