Парадоксально, но запрет мата в культурной жизни заставляет задуматься о главном законе мироздания: причинно-следственной связи. Второй день запрещено следствие, а причина где была, там и осталась – только выйди на улицу.
Обняв тощей рукой за плечи милую девушку, тщедушный всклокоченный мужчина произносит вдохновенную речь, которую сегодня можно процитировать только в виде «Пи-пиппи-пипипипипипить, пипидь и пипц, мать и пип», а девушка смотрит на него с восторгом и обожанием – что-то же видит она в этом существе, понятна ей его душевная мука?
У магазина хлюпик и амбал обсуждают наиважнейшие экономические вопросы, относительно цензурно звучат только «пипдь процентов», на лавочке юная школьница, прислонившись к помятому джентльмену весьма средних лет утверждает печально: «Все пипиня, Валек.... Налей…». Где же все эти люди научились так выражаться? Неужели в театре или книгах? А малыши, которые, как известно, в театр ходят на «Три поросенка», каким образом обнаруживают эти слова в детском саду и в песочнице?
Вряд ли те, кто орет по ночам слова «пип-пи-пи» под окнами или пишет их в общественном туалете, ходят в театр или смотрят авторское кино, которых в основном коснулся депутатский запрет – специальные произведения, выпускаемые на экран телевизора для публики, использующей язык «пипи» прекрасно обходятся без соответствующей лексики – все уже заложено в сюжетах, гриме и манере актеров.
Мат – естественная трансформация запретной, священной лексики культа плодородия в обсценную, после утраты религиозных смыслов, и ничего в нем ужасного, на самом деле, нет.
А вот когда герой артиста Нагиева в фильме «Два отца, два сына» говорит пожилой актрисе, исполняющей роль его коллеги, которую ревнует муж: «Да мне чтобы тебя нахлобучить, два литра выпить надо» - лучше бы он матом ругался, это было бы менее чудовищно.
Так что все-таки причина мата – неужели пьесы современных авторов или кино? Может быть, все-таки наоборот? Логичнее было бы, кажется, запретить вначале произносить слова языка «пиппипи» на улицах, и разработать государственную программу разработки прибора пипкометр (не подумайте, не для измерения предмета, наличие коего у предков породило культ плодородия и стало косвенной причиной возникновения обсценной лексики), а для измерения интенсивности матообразования и частоты его колебаний в речи, чтобы вовремя подать сигнал законопослушному гражданину заткнуть уши. Самый крутой прибор мог бы издавать в нужные моменты громкий «пип-пип». Депутаты явно не продумали свою выгоду – сколько тендеров замаячили бы…
Экстремальное творчество адресуется, как правило, людям образованным, которые ни до, ни после похода в театр запрещенную лексику и так не особо употребляют, и детей ей не учат, и стены в туалетах марать не имеют привычки. Первоисточники вдохновения художников и писателей вряд ли различают обсценную лексику от обычной (слово «обсценная» для них звучит непристойнее), и без пипкометра смысл закона вообще не ясен.
На помощь приходит наука психология – острые, щекочущие нервы произведения предпочитают граждане законопослушные, начитанные, жизнь их размерена, комфортна, спокойна и обеспечена. В скандинавских странах, в Голландии все разрешено – а поди ж ты, более тихих и приличных не найти, улыбаются и вежливо уступают друг другу дорогу. А тот, чья жизнь – пот, грязь и низменные инстинкты, как раз любит слащавые мелодрамы, и чтобы «было красиво, со стразиками». А судя по тому, что депутатов самих порой приходилось запикивать…
Художники из группы «Газгольдер» отлично доказывают, что те, кто против запретов, говорят весьма богатым литературным языком.