Сильнее смерти только любовь…

Когда мне позвонили из Москвы, с телеканала «Россия» и предложили принять участие в обсуждении фильма «Сталинград», я, признаться, опешил.

— Мы только что говорили с вашим отцом, — пояснил мне журналист, — он ведь у вас воевал, и как мы выяснили, на его глазах развернулась удивительная история любви немецкого офицера и русской девушки, партизанки. Что-то подобное показано в фильме. Нам жаль, что ваш папа приехать не может, здоровье ему не позволяет, но он сказал, что вы хорошо знаете эту историю.

— В фильме совсем всё не так, — пытался возразить я, — я бы даже сказал, здесь мало общего.

— Да, конечно, — возразили мне, — нет абсолютно похожих историй, но всё-таки, хотелось бы вас видеть на передаче…

Немного подумав, я согласился. Фильм мне понравился. Пускай показанная в фильме любовь фашистского офицера и простой русской девушки, пытающейся спасти в сталинградском аду свою молодую жизнь, совсем не похожа на ту историю, свидетелем которой стал мой отец. Если есть возможность напомнить людям о той героической и прекрасной трагедии, разыгравшейся в курских лесах, почему бы ею не воспользоваться?

Удивительная вещь – история любви, снятая Федором Бондарчуком, более жизненна и понятна, чем та, которая случилась с Машей и Отто в реальности…

«Отважная юная разведчица по заданию партизан устраивается на работу в немецкую комендатуру и добывает для них ценные сведения. В девушку влюбляется помощник коменданта, тридцатилетний красавец обер-лейтенант. Вскоре он начинает догадываться, что она работает на «врагов рейха». В душе немца происходит мучительная борьба – любовь борется с чувством долга. Но совесть солдата, давшего присягу фюреру и «великой Германии», давно неспокойна, он в глубине души давно понял, что его страна развязала несправедливую войну. К чувству любви примешивается огромное уважение к отважной патриотке, каждый день рискующей своей юной жизнью… И он начинает помогать подпольщице в её нелегкой борьбе».

Не правда ли, похоже на анонс для кинофильма? Но это – взятая из жизни история.

«Дорогая Лина Адам, вашего сына Отто я знала очень хорошо. Он был боевым другом Машеньки, моей единственной дочери, часто бывал у нас дома. Маша и Отто погибли 24 марта 1943 года, сражаясь против фашистов. Наши дети похоронены вместе, но могила их свято оберегается. Знаю, не утешить горе матери словами, но хочу сообщить, что Отто и Маша оставили светлую память в сердцах друзей, В лице Отто они видели достойного сына немецкого народа, боровшегося за новую Германию, за ту, в которой вы сегодня живете».

На фото: Отто Адам

Это строки из письма матери Маши Васильевой матери Отто Адама, написанного спустя полтора десятка лет после гибели их детей… Все это время Лина Адам ничего толком не знала о своём сыне, пропавшем, как ей сообщили без вести.

История Маши и Отто стала достоянием гласности в 1957 году, когда в Курске состоялся суд над фашистским старостой Бондаренко, избежавшим после войны справедливого возмездия. Воспользовавшись документами и орденам убитого им солдата, он уехал подальше от мест, где воевал с партизанами и устроился на работу в коневодческий совхоз одной из южных республик страны. Бывший полицай и предатель даже сумел стать передовиком и был отправлен руководством хозяйства на ВДНХ. Там то и опознала его одна из бывших партизанок Курской области…

На фото: Владимир Фомич Голованов

На процесс пригласили моего отца Голованова Владимира Фомича, как одного из главных свидетелей обвинения, партизана, пострадавшего от рук этого негодяя. В 1941 году, после девятого класса, мой отец поступил в артиллерийское училище, эвакуированное в Красноярск из Киева, закончил его по ускоренной программе, и в августе 1942 года в звании младшего лейтенанта был направлен в Сталинград. После кровопролитных боёв на подступах к городу, он оказался в окружении и попал в плен… Спустя полгода вместе со своим товарищем, Петром Поспеловым сумел бежать, выпрыгнув из теплушки поезда, на котором военнопленных везли в Германию.

Довольно долго они бродили по окрестностям, надеясь наткнуться на партизан, и вдруг услышали окрик: «Хальт!».

— Я чуть не заплакал от отчаяния, — вспоминает отец, – стоило столько вытерпеть, чтобы снова оказаться в лапах у фашистов. Но «гитлеровец» привёл их под дулом автомата к партизанам.

Это и был Отто Адам, уже тогда перешедший на нашу сторону…

К тому времени Отто уже полностью и окончательно стал партизаном. Надев форму гитлеровского офицера, он проникал в расположение немецких воинских частей и приносил в отряд ценные разведывательные данные. Сопровождали его Маша Васильева, изображавшая переводчицу, а затем и мой отец, назначенный в маленькую разведгруппу извозчиком… Под соломой, на санях у них были наготове гранаты и оружие.

Перебежчик Отто Адам в то время активно разыскивался Рыльской комендатурой, за его голову была назначена награда – 15 тысяч немецких рейхсмарок и корова. Поэтому можно только удивляться бесстрашию, с которой действовала эта тройка…

Что двигало Отто, почему он принял столь непростое решение и перешёл на нашу сторону? Об этом сегодня можно только гадать – сухие документы тут бессильны. Пожалуй, понять и разобраться в этом под силу только большому писателю...

Свет на то, что происходило в душе Отто, не проливают ни его письма с фронта, военная цензура не позволяла быть откровенным, ни догадки и предположения очевидцев. Идя на столь непростой шаг, он понимал, что в Германии у него остаются родные – мать, жена, дочь… И всё-таки он его сделал. Пожалуй, на этом пути в своих сомнениях остановился и герой фильма Бондарчука. Но только в самом его начале – ведь он так и остался врагом, матёрым и опасным… А Отто сделал тот решающий и единственно верный шаг.

Когда в 33 году к власти пришли фашисты, отец Отто Адама радостно стучал пивной кружкой по столу, и говорил: «наконец-то наша семья разбогатеет…». Но этого не произошло. Всё больших жертв требовала «Великая Германия» для своей победы от простых бюргеров… А в один, далеко не прекрасный момент, она забрала у герра Адама и любимого сына Отто…

Молодой человек не писал домой про тяготы службы, не слишком любил он жаловаться и во время редких побывок. Лишь однажды, в сороковом году, еще до нападения на СССР, по воспоминаниям матери, Отто во время отпуска сказал родным: «Хорошо, что я здесь, а не в Варшаве. Там приходится расстреливать людей...».

Во время своей последней побывки, в 1942 году, Отто подолгу беседовал со своим дядей, Фрицем Байером, человеком, считавшемся в нацистской Германии неблагонадёжным, и даже посидевшим за свои неосторожные высказывания в тюрьме… После «отсидки» дядюшка Фриц стал осмотрительнее, но послушав откровения племянника о том, что творится на фронте, всё-таки высказал своё мнение:

—- Тебе надо решиться, Отто,— сказал Байер, — увы, правда не на нашей стороне, и тех, кто воевал за Гитлера рано или поздно заставят отвечать за то, что они натворили… ты меня понимаешь?

Был такой разговор, или додумал его после войны журналист, написавший статью в германскую газету «Вохенпост» сказать трудно.

Но факт остается фактом – после возвращения на фронт из этой, последней для него побывки, Отто начинает форсировать отношения с Машей. Каждый вечер, после работы в комендатуре он провожает её домой, неся в руках её пухлый портфель… Поинтересоваться, что в нём, кто позволил русской переводчице «брать работу на дом», ни полицаям, ни охранникам в голову не приходило. Ведь девушку сопровождал сам заместитель коменданта, герр обер-лейтенант...

В свою очередь, местные жители, встречая Машу, разгуливавшую с немцем, с ненавистью смотрели им вслед. Никто и не догадывался, что эта хрупкая девушка пошла учиться на курсы переводчиц, а потом работать в комендатуре по указанию командира партизанского отряда имени Щорса, секретаря Глушковского райкома партии Афанасия Яковлевича Синегубова, а в портфеле, который несёт немец, похищенные на складе патроны и гранаты…

Долго так, разумеется, продолжаться не могло – недостачу гитлеровцы вскоре обнаружили, началось следствие, и Отто с Машей, во избежание провала, ушли к партизанам…

Командир отряда верил рыльской комсомолке и отличнице как себе, поэтому Отто хоть и настороженно, но был принят в отряде. Вскоре он доказал искренность своих намерений. Сведения, добытые им всегда были точны, и принесли много пользы партизанам.

Партизаны вспоминают, что Отто хотел остаться в СССР, они с Машей мечтали о том, что после войны будут учиться в Москве…

Можно представить себе, с какой болью слушал эти разговоры командир отряда. Ведь кроме него никто не знал, что с «Большой земли», из областного НКВД поступил приказ «на всякий случай» расстрелять немца... Приказ Синегубов выполнять, конечно, не собирался, но понимал, что вряд ли Отто, Машу да и его самого по ту сторону фронта встретят с распростёртыми объятиями – если уж не расстрел, то арест, долгие допросы и проверки им гарантированы. Об этом Афанасий Яковлевич спустя много лет рассказал моему отцу, а тогда, ни о чем не подозревающие Отто с Машей и мой отцом добросовестно выполняли задание командира – ездили на санях вдоль прифронтовой полосы, и пытались найти «коридор» через который партизанский отряд с минимальными потерями мог бы прорваться к своим.

А потом был бой – против двух сотен партизан был брошен целый полк гитлеровцев, специально для уничтожения отряда снятый с фронта…

— Отстреливались мы отчаянно – вспоминает отец, — много наших полегло, в том числе Петька Поспелов, мой дружок, с которым я бежал из плена. В какой-то момент я почувствовал сильное жжение в груди, все поплыло перед глазами… Ко мне подполз Отто и куда-то потащил. Потом помню: сани, на которых я лежу, будто плывут по ледяной воде. А надо мной улыбающееся лицо немца:

— Карашо, Фолодя, фсё будет карашо…

Наши выстояли, немцы, потеряв несколько сотен бойцов, вынуждены были отступить. А отец мой, с простреленным лёгким, был спрятан в избе тёти Саши Бойченко, женщины, много помогавшей партизанам. Молодой организм победил – отец пошёл на поправку… Однажды, спустя где-то недели две, тётя Саша рассказала ему, что Отто и Маша погибли:

— Говорят, отстреливались сколько патронов было, а потом Отто приложил голову Маши к своей, и одной пулей они убили себя… Говорят, был приказ брать их живыми, поэтому каратели очень разозлились, кто-то из местных видел, как уже мёртвые тела пинали. У Отто палец отрезали, наверное, золотое кольцо на нём было… Местные, потом похоронили их там же, на берегу Сейма…

«Сдал» их гитлеровцам, как выяснилось впоследствии, Бондаренко, староста села Званое. Он же вскоре после этого и арестовал моего отца – кто-то из доброжелателей донёс. Его долго избивали в гестапо, но отец мой так и не сознался в том, что он – партизан. Дескать, дальний родственник тёти Саши, приехал погостить и попал под случайный обстрел…

Вряд ли ему поверили, но расстреливать не стали – отправили в концлагерь. Германия нуждалась в рабочих руках. А местные жители, видевшие, как гитлеровцы увезли куда-то молодого партизана, не сомневались, что его уже нет в живых. Когда пришли наши, и всех павших перезахоронили в братской могиле, среди прочих на памятнике был упомянут и мой отец…

А об Отто и Маше не то, чтобы забыли, но как-то особо в первые послевоенные годы не вспоминали. Командир отряда знал, что ослушался приказа, не расстрелял немца-перебежчика, и вовсе не горел желанием давать объяснения по этому поводу в НКВД…

Жителям же освобождённых сёл было не до воспевания павших героев – надо было восстанавливать разрушенные хозяйства.

О юной разведчице и немце-антифашисте заговорили во время суда над предателем Бондаренко. Процесс был открытым, на нём было много журналистов, и эта история облетела все газеты. Не без «творческой жилки» оказался и главный обвинитель процесса – прокурор Курской области Олег Викторов. Добившись для изменника Родины расстрела, он решил написать пьесу под названием «Это было под Курском». Впрочем, серьёзные театры ставить её отказались – слишком по-дилетантски она была написана, в основном она шла на любительской сцене, и в партизанских местах, там, где хорошо помнили историю Маши и Отто, принималась тепло.

Тогда же, в начале шестидесятых, встретились, обнялись и поплакали матери Маши и Отто, пожилые уже женщины…

На этом в красивой истории любви немца и русской девушки можно было бы поставить точку – пошумев в начале шестидесятых по страницам газет и журналов, она осталась лишь в памяти тех, кто имел к ней непосредственное отношение.

Поэтому я благодарен фильму «Сталинград», и тому, что обсуждая его, вдруг решили поговорить и про Машу и Отто. Да, на экране показана совсем другая история, обычная, житейская, лишённая какого бы то ни было героического ореола, история, каких, наверное, на той войне хватало. Но вольно или невольно, она вдруг заставила вспомнить нас о высокой, по настоящему героической и трагической любви, вспыхнувшей на той войне… И это, мне кажется неспроста. Стираются детали, забываются подробности… В памяти людской остаётся любовь… Высокое и светлое чувство, победившее вражду и ненависть.