8 августа исполнилось бы 85 лет Святославу Фёдорову. В этот день по инициативе коллег Святослава Николаевича в его клиниках вместе с другими офтальмологическими центрами мира проводят бесплатные консультации и операции.
Фёдоров был не только великим офтальмологом, талантливым врачом. Ещё и прекрасным управленцем. Выстроенная им система массового лечения стала уникальной – не лечить болезнь, а не допустить её!
Фёдоров оставил своим близким, друзьям и коллегам главное дело его жизни – МНТК «Микрохирургия глаза». Перед вами лишь некоторые фрагменты его биографии, взятые из книги «Открытие доктора Фёдорова», написанные Ирэн Фёдоровой о муже.
Многие годы я проработала врачом-акушером. В офтальмологию окунулась лишь в начале семидесятых, когда в мою жизнь вошёл Фёдоров. Помогать ему при операциях, особенно за границей, мне приходилось немало. И всё, что на долю его выпадало, словно через себя пропускала. Уж я‑то знаю цену этим нагрузкам.
Помните, как ответил Маркс на вопрос: «Что вы более всего цените в женщине?» – «Слабость». Однако Фёдоров так бы не сказал. Это не про него. И не про меня. Слабой быть или слабой казаться рядом с ним – не хочется. Равно как не хочется и подчёркивать его силу либо другие достоинства. Вообще мне кажется, что потребность иных мужчин в славословии близких – от неуверенности, от невостребованности своих достоинств. Мне представляется абсурдной мысль о важности говорить мужу: «Ты талантлив!» – как это делают многие женщины. Фёдорову это не нужно. У него абсолютно нет комплексов.
Может быть, я его изучила недостаточно. Но сам себя он знает абсолютно. И изучать в себе ему нечего. Многие смотрят на себя как бы со стороны. Он – никогда. Это ему неинтересно.
...Обратили бы вы внимание на то, как он говорит по-английски. Ведь никакого уважения к английской фонетике, к произношению. Фёдорову всё равно, как он выглядит, благозвучен он или нет. Ему важно доносить мысль. Однажды он целый час выступал перед профессорами и студентами Оксфорда! Говорил им о нашей жизни, наших проблемах. И я видела по лицам слушателей: это их язык, они принимали его как своего. А ведь со стороны – руки в карманах брюк, никаких реверансов ни этой чопорной публике, ни властям, своим, чужим, всё равно. Когда человек говорит то, что думает, люди всегда это чувствуют.
Он вообще всегда говорит то, что думает. Вы скажете: такой человек уже может позволить себе подобную роскошь. Но я знавала и очень нелёгкие его времена. Гордым он был всегда. А потому не врал. И не врёт. От гордости. Из гордости.
Я часто задумывалась о природе его неприхотливости. Причём у него это свойство с вполне обоснованной целевой направленностью: отмести всё лишнее ради главного, ради дела. Именно поэтому он, пропуская через себя огромные потоки информации, отсеивает лишнее, не оставляет его в себе, не запоминает. И в этом я вижу проявление колоссального инстинкта самосохранения: важно беречь мозг, иначе он просто взорвётся. Да, я объясняю это инстинктом самосохранения. Но вот что тут интересно: Фёдорову абсолютно неведомо чувство страха. Например, во время сложнейшей и ответственейшей операции. Или когда (особенно в прежние времена) система душила, давила его, создавала пиковые ситуации. Он только возгорался.
А падения с лошади... Господи, как же он падал – расшибался, уродовался. Только всё это, хотя и оставляло следы, подчас и тяжёлые, но на теле, на лице. Однако не в сознании. Тут же снова он на коня и – вперёд. Где же здесь инстинкт самосохранения? – спросите вы. В чём?
В огромной вере в себя, в Божьем даре подчинять своей воле обстоятельства.
Два раза он попадал в тяжелейшие автомобильные катастрофы. Знаю, что после такого потрясения любой водитель мучительно и долго приходит в себя, с трудом возвращает прежние навыки. Но и эта закономерность не для Фёдорова. Это опять же не про него. А ведь он и эмоционален, и чувствителен. И порой сентиментален. Но не за рулём. Не в операционной. И не в политике.
Впрочем, водитель он лихой. Азартный. Однако, если с кем-то я обычная трусиха, а не боюсь ездить – так это с ним. И дело тут даже не в его мастерстве. Ещё давно-предавно он, почувствовав мой страх, сказал мне: «Иди за мной. И не бойся». И всё! И навсегда!
Святославу Николаевичу сейчас шестьдесят шесть, но лишь последние десять лет он живёт, что называется, в человеческих условиях. До этого времени у нас была небольшая квартирка на Соколе в Москве, и было нас там много. Но лишь на пятьдесят седьмом году жизни у Фёдорова наконец появился в квартире личный кабинет. А для меня это был праздник и души, и тела. Долгие-предолгие месяцы с раннего утра и до позднего вечера я обустраивала наше жилище, освоив с добрый десяток рабочих профессий. И, конечно, доставала, выбивала, улаживала, уговаривала.
Но вот наконец всё было готово. Всё сверкало и сияло. Стол накрыт, праздник сыгран. Можно жить... Целую неделю Фёдоров приходил домой в шесть часов вечера. Целую неделю у меня был праздник. Впрочем, разве он закончился?
...Конечно, тут бы в самый раз спросить меня про домработницу, которой у нас нет. А ведь в нашей семье и вопрос о ней как-то не возникал. Всегда жила в труде, так живу и сейчас.
Десять лет назад я ушла с работы, которую очень любила. Но пришлось целиком посвятить себя мужу, его делам. Они и дом – вот моя жизнь, которая заполняет всё моё время. Мне его, как и Святославу Николаевичу, всегда остро не хватает. Только не нужно думать, что я принесла себя в жертву. Я поступила так осознанно, легко. И даже радостно.
Представляете, у него никогда нет ключей от нашей квартиры, никогда он не берёт их с собой. Но однажды всё-таки взял. Это когда я решила повидаться с подружками по прежней работе. Сказала ему: приду в восемь часов, и если тебе вдруг случится приехать раньше, то вот ключ от верхнего замка, а этот – от нижнего.
Вернулась, как обещала. Подхожу к дому и ещё издали вижу: сидит на лавочке, портфельчик рядом стоит. Сидит себе, рассматривает носки ботинок. Спрашиваю: «Ты не сумел открыть дверь?» «Да нет, – отвечает, – я и не пытался. Позвонил, ты не открыла, я и пошёл вниз... А что мне без тебя дома делать?»
Он удивительно умеет влиять на людей, на обстоятельства. Если б ещё только он сумел убедить меня в том, что с ним всегда всё в порядке. Но, когда я не знаю, где он и что с ним, трясусь, места себе не нахожу, курю одну сигарету за другой, мечусь по квартире, звоню куда только возможно. Нет-нет, не в ревности дело, ревность здесь ни при чём. Просто я такая, нужно только позвонить мне и сказать, что всё в порядке...
...Да, курю, немного, но курю. Как он это воспринимает? А никак. И никогда он, некурящий, не сказал мне, что это ему неприятно.
Важно, что никто из нас не пытается перевоспитывать друг друга, подгонять чужие привычки под свои. Конечно, каждый интуитивно или осознанно «подгоняет» себя под близкого, родного человека. Но – сам, естественно, радостно. Мне кажется, очень важно, чтобы каждый при этом оставался самим собой, а близкий человек помогал бы ему в этом. Помогал выражать самого себя. Свой стиль. Стиль поведения, общения с людьми. Стиль мышления.
Или даже стиль в одежде. Слава уверен, что здесь во всём полагается на меня, на мой вкус. Я же для себя знаю, что свой стиль в одежде заложил он сам. Пусть и сделал он это не вполне осознанно, но это так. Если говорить упрощённо, то это сухие, строгие линии, облегчающие тело формы, отсутствие припусков, ничего свободного, всё – точь-в-точь. Я это чувствую внутри себя и этим руководствуюсь при подборе его одежды. Только и здесь, дорогие женщины, мне кажется, не стоит нам с вами быть навязчивыми, пусть решающее слово всегда останется за ними. Как хорошо всё-таки быть ведомой!
Сейчас мы живём с ним вдвоём. Но семья-то у нас большая. Мы всегда говорим, мы так и считаем: у нас четыре дочери. Никто никогда не уточняет: это ваши общие или?.. ОБЩИЕ!
Он создал большое и важное дело, главное дело своей жизни. Это, пожалуй, единственное, на что он всё-таки смотрит со стороны. А как же иначе? Нужно быть на острие, нужно быть впереди всех. Нужно всегда спешить. Как его на всё хватает, не знаю. А ведь хватает. И всё делает основательно. Ни разу я не сказала ему: «Хватит. Остановись. Жизнь катится к закату. Оставь что-нибудь пусть не для меня – для себя». Не сказала. И не скажу. Я знаю, что таким он останется, таким будет всегда. Иным я его не представляю. И – ужас, что я говорю! – не хочу...