Сегодня про них мало кто помнит – хотя этот документ не только положил конец кровопролитной «алжирской» войне. Суждено было измениться всей Европе.
Штопор «де Голль»
Есть такие штопоры: ввинчиваешь жало в пробку, а по бокам поднимаются две лапки (нажмёшь на них – пробка выдёргивается). Говорят, во Франции этот барменский инструмент шутливо зовут «де Голль». Воспоминание о том, как после подписания франко-алжирских соглашений в курортном городке Эвиан-ле-Бен в Альпах президент-генерал схожим округлым широким жестом воздел руки перед телекамерами: мир!
Уже давно нет «железного занавеса». Поездка в Европу для россиянина не проблема. Но ведь нынешняя Европа – разноцветная, с сильным «исламским фактором», подчёркнуто толерантная – стала обретать современные черты, в том числе и вследствие тогдашних событий. Так что обратимся к ним – если не подробно (газетный объём не позволит), то хотя бы для понимания сути и смысла.
«АН» был интересен взгляд на те времена даже не историка или арабиста, а обычного человека, который хоть косвенно, но соприкоснулся с событиями. Пётр Ростин – геолог (и автор «АН»). Когда-то, после революции, часть его родни оказалась во Франции. В 1960-е семейные связи восстановились, встречи стали сначала возможными, со временем – регулярными. Но бывать в те годы во Франции, говорить с французами и не касаться алжирской темы – такое было невозможно.
Вернувшиеся домой
Естественно, первый вопрос – с чего всё началось?
Пётр Ростин: «Реально – наверное, с того, что перед этим, в 1954-м, Франция проиграла войну в Индокитае. Домой стали возвращаться воевавшие там в составе французской армии солдаты-арабы. Они и стали костяком первых повстанческих отрядов».
Что ж, наверное, политологи назвали бы этот процесс возникновением новых местных национальных элит. Историки, правда, уточняют: с арабской стороны взрыв вызревал давно. Впервые всерьёз антифранцузские силы в Алжире заявили о себе сразу после Второй мировой. 8 мая 1945 г. торжества в городе Сетифе в честь победы над гитлеровской Германией переросли в арабские демонстрации. Полиция открыла огонь. В ответ толпа бросилась убивать всех попадающих под руку европейцев. Погромы переросли в волнения, волнения – в восстание. Его подавили беспощадно. Реакцией на жестокость властей стало появление подпольных организаций, объединившихся во «Фронт национального освобождения» (ФНО). 1 ноября 1954 г. боевики ФНО атаковали ряд французских объектов. Эта дата и считается началом алжирской войны.
Без «руки Москвы»
Но ведь и время какое! 1950-е. Колониальная система трещит. СССР поддерживает «национально-освободительные движения», особенно если их вожди говорят, что хотят строить социализм.
Хотя в данном случае не будем преувеличивать роль «руки Москвы». Да, СССР поддерживал в той войне алжирцев. Но как? Политически, морально. Партизанам через Чехословакию подбрасывали оружие (стрелковое). Но не более. Это не Египет, не Эфиопия – наши не воевали. Связи укрепились уже после обретения Алжиром независимости (Ахмеду Бен-Белле, первому тамошнему президенту, Хрущёв даже присвоил звание Героя Советского Союза).
Алжир стал для Франции головной болью, потому что там была своя колоссальная проблема – местные французы, «черноногие».
«Черноногие»
Откуда пошло прозвище – есть разные версии. Например, что босоногие арабы когда-то дивились чёрной обуви первых поселенцев. Но какая разница! Суть в том, что из восьми миллионов населения «черноногие» в Алжире составляли миллион. И эти люди стали заложниками ситуации. Но признавать себя заложниками не собирались.
Всё было очень неоднозначно.
– Когда я впервые приехал во Францию, – вспоминает Пётр Ростин, – то ситуацию представлял так, как её подавали в советской печати: «черноногие» – злобные угнетатели коренного населения, расисты, фашисты. Вблизи оказалось, мягко говоря, не совсем так. Скажем, немало «черноногих» – потомки некогда высланных в Алжир парижских коммунаров. До алжирской войны многие здесь традиционно голосовали за коммунистов (знаю тех, кто и сейчас, несмотря ни на что, придерживается левых убеждений). Во Вторую мировую «черноногие» были настроены антинацистски, масса людей поддерживала «Сражающуюся Францию», кто-то дрался с Роммелем в английских войсках.
Тут вообще не работает ни одна из чёрно-белых прямолинейных схем. Французы пришли на чужую землю? Но никакой государственности здесь до высадки в 1830 году французских войск не было. Алжирский берег считался окраиной Оттоманской империи, при этом Стамбулу не подчинялся, славился пиратством. Кстати, с точки зрения совсем уж коренного населения, кабилов и туарегов, и арабы – пришлые, только пришли раньше французов. Французы наткнулись на яростное сопротивление местных племён? Но ведь в конце концов договорились, замирились. Белые – богатые, местные – бедные? Да, процент богатых среди белых был больше (но ведь они и образованнее, и квалифицированнее). Только и белой бедноты хватало. Колонизаторов-французов ненавидело всё местное население? Неправда! Во время войны десятки тысяч алжирцев добровольно записались во французскую армию, чтобы воевать с ФНО. Их звали «арки», после Эвиана (постыдная страница!) Франция большинство этих людей бросила, их элементарно вырезали.
Были среди «черноногих» экстремисты, негодяи? Разумеется! Были хорошие люди? Ещё бы! Как везде… Но ведь не в личностях дело. Слова «родина» и «родиться» – одного корня. Несколько поколений французов родились и жили на этой земле. Считали её родиной. При этом – частью Франции. И вдруг им говорят: нет, вы чужие, убирайтесь. Схватишься тут за оружие! Потребуешь у Парижа помощи!
И армия пришла защищать «черноногих».
Проиграть в Париже
Формально алжирская война длилась восемь лет (реально – шесть). Была жестокой, мерзкой, кровопролитной. Алжирские источники говорят о миллионе жертв, французские – о 300 тыс., считается, что реальная цифра посередине. Гуманитарный счёт можно предъявить обеим сторонам. Французская армия пытала пленных, бомбила деревни. Боевики ФНО практиковали «городской террор», взрывая, скажем, кафе с ни в чём не повинными людьми. Или доказывая, «кто в доме хозяин», отрезали носы у алжирцев, куривших французские сигареты (не укрепляй экономику врага!). С обеих сторон – изнасилования, бесчинства.
Но парадокс – де Голль заговорил о праве Алжира на самоопределение в сентябре 1959-го, когда сугубо военные задачи уже успешно решались: партизан громили, блокировали, ситуация находилась, в общем, под контролем. Но вместе с тем…
Во второй половине ХХ века немало примеров войн, когда войска-то свою задачу выполняли, но общество в целом (по крайней мере – немалая часть) устало и жаждет мира: Вьетнам для США, Афганистан для нас… Алжирская война в этом ряду, наверное, первая. Франция тогда разделилась.
Пётр Ростин: «Вспомните конфликт двух крупнейших французских писателей, двух друзей, двух нобелевских лауреатов – Жана-Поля Сартра и Альбера Камю. Сартр настаивал: борьба алжирцев справедлива! Камю, сам из «черноногих», отвечал: «Я верю в справедливость, но буду защищать свою мать прежде всякой справедливости».
Генерал Шарль де Голль, национальный герой, после череды тяжелейших политических кризисов ставший президентом под лозунгом «Алжир останется французским!», не мог не учитывать перемены настроений.
Цитата кстати
«Именно сейчас, в ночь с 18 на 19 марта 1962-го генерал де Голль подпишет бумагу, и будущее начнёт становиться настоящим. (…) Если не подпишет, будет другое. Возможно, Алжир станет французским Афганистаном; Франция увязнет в алжирской трясине; только что восстановленная де Голлем государственность рухнет. Европа вмешается в конфликт и тоже увязнет; Советский Союз временно укрепится, а потом всё равно обвалится. (…) И вокруг будет не спорный Евросоюз, а бесспорный рассадник несчастий. Америка сойдёт с ума ещё раньше, и каша заварится ещё круче. Другая череда других следствий. Таких же непредсказуемых, но гораздо более опасных».
Александр Архангельский, «1962».
Победа или поражение?
Армия и «черноногие» почувствовали себя преданными. Дальше ещё много чего было: попытка военного путча, создание ОАС (антипрезидентской террористической организации), покушения на де Голля, референдумы о будущем Алжира... И наконец (18 марта 1962 г.) – Эвиан.
Алжир стал независимым. «Черноногим» пришлось убраться во Францию. Они потеряли всё имущество, дома, им платили компенсации. Кому-то возместили ущерб, многим – нет. Пётр Ростин: «Помогали подыскивать жильё, частично его оплачивали. Это серьёзно, жильё во Франции дорогое. А с работой – нет, не помогали. Капитализм же, как хозяина заставишь? Потеря родины для «черноногих» до сих пор – рана».
Однако на мои слова, что Франция тогда потерпела поражение (национальное унижение, утрата территории, беженцы), собеседник ответил неожиданно.
– Как сказать! Кончилась война – и деньги пошли в экономику. Начался стремительный рывок французской промышленности, стал расти уровень жизни.
Но добавил: именно в связи с экономическим ростом Франции вскоре понадобилось огромное количество дополнительных рабочих рук: на стройки, на конвейеры. И Париж разрешил въезд на заработки людям прежде всего из бывших колоний – меньше языковых проблем. Из Алжира – в том числе. А дальше – свой механизм. Через какое-то время к «трудовым мигрантам» поехали жёны. Стали рождаться дети, автоматически получавшие французское гражданство. Дальше (отдельный разговор – почему) эта модель распространилась на всю Европу.
Правда, лет через двадцать выяснилось: французский паспорт одно, а готовность принимать французскую культуру – другое. Так что нынешние проблемы Франции с местными мусульманами – тоже корнями из алжирской войны. Но это уже, как говорится, совсем другая история.
Только бывает ли так, чтобы одна история не уходила корнями в предыдущую?