Макушка лета. Солнце жарит. Впору доставать льняные панамы, соломенные канапе, повязывать хлопковые банданы и натягивать на нос козырьки бейсболок. Но представьте себе лихого донского казака, величественного горца или задумчивого азиатского чабана. Мужественные обитатели жарких регионов, скорее всего, привидятся вам в… меховой шапке.
Знаки времени
Вот ведь штука какая – папаха! Вроде летом в ней должно быть жарко. Зимой наверняка уши мерзнут. В автомобиль садиться, вероятно, тоже неудобно. И еще в период Русско-японской войны офицеры из числа казаков составили список мешающих в сражении предметов собственной традиционной экипировки. Первым пунктом значилась объемная меховая шапка, признанная слишком заметной мишенью для снайперов: стоит только приподнять голову казаку – тут ему и конец. Но ведь и по сей день именно этот головной убор остается воплощением мужской чести, достоинства и значительного статуса.
Шесть лет назад высший командный состав нашего министерства обороны – полковники и генералы – вновь обрели официальное право на ношение папах. Нынче на их пошив идет серый каракуль, который поставляют в Россию овцеводы Средней Азии. Отменяли же эти меховые шапки за последние полторы сотни лет отечественной армейской истории пару раз и сравнительно ненадолго. Удивительное дело, меняется у нас в стране строй, и величественная каракулевая шапка вдруг становится пережитком! Сначала в послереволюционные годы в Красной армии папаху признали атрибутом белогвардейщины. Но уже в 1936 году ее вернули донским казачьим частям, в 1940-м предоставили головному убору возможность зимой согревать головы генералов и маршалов, а в 43-м уже и полковников.
В новой России в 1994 году папаха опять попала в немилость и была выведена из военного обмундирования на дюжину лет.
Фуражка – не вариант!
Казакам прошлого века переменчивость нынешней генеральской моды было бы не понять. Терские, донские, сибирские, амурские, уссурийские, забайкальские рубаки из поколения в поколение лихо заламывали свои меховые шапки, некогда заимствованные у горцев. Поговаривают, что разновидностей казачьей папахи не менее десятка. И аккуратная кубанка – родная дочь высокого кавказского головного убора. На попытку заменить меха легкими фуражками атаман Кубанского казачьего войска в 1905 году в своем письме к штабному начальству отреагировал так: «Папаха имеет за собою долгий опыт как военного, так и мирного времени и составляет традиционный головной убор не только форменный в частях Кавказских казачьих войск, но издавна принятый и кубанским казачьим населением; папаха предохраняет голову от теплового воздействия солнечных лучей, почему и носится круглый год туземцами самых жарких частей Кавказского края, поэтому замена на летнее время папахи солдатскою фуражкой с чехлом не вызывается необходимостью и представляется нежелательною. Ссылка на негигиеничность грязной папахи может быть в одинаковой степени отнесена ко всякому грязно содержимому головному убору, не исключая и грязной фуражки…»
Если голова цела, на ней должна быть папаха
Следуя предписаниям Корана и своим куда как более древним, чем ислам, традициям, горцы действительно никогда не снимали головного убора при посторонних. Привычка с малых лет носить высокую шапку вырабатывала гордую манеру держаться и особую, полную достоинства, осанку. Папаху носили целыми днями, даже в жару. Дома обнажали голову неторопливо, соблюдая целый ритуал: папаху бережно обхватывали руками, снимали и аккуратно ставили на ровную поверхность, а порой еще и оборачивали тканью. А перед тем как надеть, шапку непременно нужно было осмотреть, стряхнуть видимые (или никому незаметные) соринки, расправить мех и буквально двумя пальцами натянуть на затылок. Конечно, можно предположить, что столь трепетное обращение просто продлевало папахе жизнь – ведь чем реже касаешься меха, тем дольше он не вынашивается. Но уважающий себя джигит мог иметь и пятнадцать (!) меховых шапок для разных выходов и поводов.
Знаменитые на весь мир сыны Кавказа прославляли и свои родные «шапочные» традиции. Король танца неподражаемый Махмуд Эсамбаев, чеченец по национальности, везде и всегда – даже на заседаниях Верховного Совета СССР – появлялся только в папахе. А лезгинский композитор Узеир Гаджибеков, отправляясь в театр, видимо, допускал, что его высокий головной убор будет мешать сидящим за ним в зрительном зале, и потому покупал два билета – для себя и для папахи.