Нацонализм уральского разлива: грозило ли «опорному краю державы» заболеть «украинством?»

В июле нынешнего года исполнилось тридцать лет недолгому, но яркому, как челябинский метеорит, явлению под названием Уральская республика. Тогда, в 1993 году, руководство Свердловской области во главе с Эдуардом Росселем захотело сменить статус субъекта федерации с области на республику, и за примерно полгода, с апреля по октябрь, регион прошёл путь от референдума до утверждения Конституции республики.

Авторы проекта видели в этом всего лишь способ улучшить социально-экономическое положение региона, но «наверху» углядели в этом сепаратизм и попытку развала страны. В ноябре 1993 года президент Ельцин отправил Росселя в отставку, и Уральская республика канула в небытие. А ответ на вопрос «а что было бы, если бы Уральскую республику разрешили?» не найден до сих пор.

Популярная версия возможных последствий тех событий – «задавили и правильно сделали, а то получили бы Украину в центре России». Мол, это сначала у них были сладкие речи про исключительно экономические интересы. А потом – моргнуть не успеешь – своя конституция, гимн, флаг, «уральский язык», Бажов как певец горнозаводской самостийности и свои учебники истории про то, как клятые московиты угнетали несчастный Урал и идеи «а не послать ли нам Москву куда подальше». Мол, мало ли что они там заявляли, сепаратистский камень за пазухой точно был – просто потому, что без него затевать это всё не имело смысла. Версия на первый взгляд логичная, но лишь на первый взгляд. Если копнуть чуть глубже, ситуация будет выглядеть совершенно иначе.

Начать стоит с того, что смысл затевать Уральскую республику действительно был без всякого национально-сепаратистского контекста. В марте 1992 года руководители всех субъектов РФ (кроме Чечни, которая потом свалилась в войну, и Татарстана, с которым отношения пошли по особому пути) поставили свои подписи под Федеративным договором – документом, регулирующим разделение полномочий между «центром» и «местами». Позже примерно половина регионов, начиная с Татарстана (включая ВСЕ национальные республики), дополнительно подписала с центром свои, отдельные договоры. И получилось так, что республики (и по федеративному договору, и по своим собственным) получили гораздо больше полномочий и прав, нежели области и края – в том числе, например, дополнительные возможности распоряжаться природными ресурсами, бюджетные льготы и многое другое. Это было объяснимо. Молодая Россия, с одной стороны, унаследовала советскую боязнь кого-нибудь ущемить «по национальному признаку». С другой – прекрасно видела «боевую стойку» того же Запада, который не преминул бы воспользоваться даже малейшим недовольством «националов» для раскачки ситуации внутри страны. Так родилось вполне ощутимое неравенство регионов.

Немудрено, что некоторые руководители областей и краёв задумались о несправедливости такой ситуации и захотели вывести управление и обеспечение своих территорий на уровень республик. Ход мысли того же Росселя был прост: республику вместо области элементарно будет проще прокормить и ей будет спокойнее управлять. При этом смена статуса региона в таком контексте вообще не подразумевала выпячивания национальной идентичности. В штормовые девяностые руководителям было чем заниматься и кроме «нациестроительства» на исконно русских территориях: к примеру, в проекте конституции будущей УР не было ни слова даже об отдельном республиканском гражданстве, которым тогда обзавелись некоторые национальные субъекты. И вопрос на референдуме в апреле 1993 года, на котором 83% населения области высказались за Уральскую республику, был сформулирован предельно ясно: «Согласны ли вы с тем, что Свердловская область по своим полномочиям должна быть равноправна с республиками в составе Российской Федерации?» Вот и весь «национализм».

К огромному сожалению, в тот момент в «верхах» в истинную суть идеи Росселя вникать не захотели. Как признавался один из тогдашних влиятельных помощников президента Ельцина (к слову, товарищ до сих пор в политике и имеет немалый аппаратный вес), проект конституции Уральской республики не только не показали руководителю страны – даже сам этот помощник его не читал и не собирался. Что, впрочем, вполне понятно. В стране шла активная делёжка как ещё не раздербаненного советского экономического наследия, так и кресел в нарождающейся государственной структуре, и всякие там проекты, нацеленные на реальное улучшение положения территорий, вполне закономерно пошли побоку. К тому же Ельцин был напуган «свежим» противостоянием с Верховным Советом, которое вылилось в расстрел Белого дома в октябре 1993 года. Поэтому ему достаточно было лишь понастойчивее шепнуть про требование кем-то там дополнительной самостоятельности – и Борис Николаевич, вначале поддержавший идею Росселя и даже лично заверивший его в одобрении, в один момент зарубил всё на корню. Девятого ноября 1993 года Росселя отправили в отставку, а все решения по Уральской республике объявили ничтожными.

И всё-таки есть основания полагать, что существование Уральской республики всё же оставило свой след в государственном строительстве России. В декабре 1993 года, уже после её разгрома, была принята действующая Конституция нашей страны. И в пятой её главе предельно чётко написано, что «во взаимоотношениях с федеральными органами государственной власти все субъекты Российской Федерации между собой равноправны». В том, что эта формулировка появилась бы, не случись демарша Свердловской области, полной уверенности нет – а значит, вполне возможно, что она, проиграв в моменте, выиграла на стратегическом уровне. И Уральскую республику не только не стоит демонизировать, но и есть за что благодарить.