Последний выстрел последнего латышского стрелка

В истории Советского Союза лишь двое министров внутренних дел ушли из жизни добровольно: Николай Щелоков и Борис Пуго. Первый – запутавшись в собственных коррупционных сетях, второй – пытаясь спасти убиваемый Горбачевым СССР.

А судьи кто?

Перед началом сессии Верховного Совета РСФСР в 1991 году Генпрокурор ПФ Степанков сообщил депутатам о трагической кончине Пуго, но в зале, вопреки человечной нравственности … раздались овации!

Хлопали и радовались люди, облечённые законодательной властью тому, что застрелился человек, который не смог предотвратить распад Советского Союза и для которого слово «долг» никогда не было материальным и монетизированным. Теперь – по порядку.

Борис Карлович Пуго родился в печально известном 1937 году в семье латышского стрелка, затем – первого секретаря рижского горкома КПСС Карла Яновича Пего. Мальчик рос в атмосфере партийного чинопочитания и партдисциплины. В семье категорически было запрещено хоть как-то обсуждать или, тем паче – осуждать действия властей по избавлению от собственных же соратников: вчерашних латышских стрелков (тоже наломавших дров во время революции – АН) в окружении старшего Пуго становилось всё меньше. Самого отца Пуго не трогали. Может потому, что в начале 30-х ещё до партийной работы Карл Янович и сам служил в органах НКВД?

По традиционной советской поговорке «Яблоко от яблони», молодой Борис Пуго тоже начал строить карьеру через партийные структуры, со временем заняв тот же кабинет первого секретаря Рижского горкома, в котором когда-то трудился и его отец. В 1980 году он становится главой Латвийского КГБ, а с 1984 года – первым секретарем ЦК Компартии Латвии, хоть в республиканском масштабе, но повторив карьеру Юрия Андропова: из чекистов – в партаппаратчики!

Кстати, сам Андропов, внимательно следивший за ростом своего коллеги, к Борису Пуго относился с нескрываемым уважением, понимая деликатность его должности: в Прибалтике всегда были сильны антисоветские настроения. Пуго об этом знал, конечно, очень хорошо, как и о том, что именно в прибалтийских республиках, ставших чуть ли не официальной резиденцией ЦРУ, зреют и националистические планы по выходу из СССР, о чём он регулярно информировал Андропова. По сути, Пуго уже тогда вступил в борьбу за сохранение Советского Союза. Но одно дело – бороться с агентами зарубежных спецслужб, совсем другое – с генсеком ЦК КПСС Горбачёвым.
                                 

«Демократ советского разлива».

По воспоминаниям многих латышских коллег Пуго, он никогда не был «внуком Дзержинского» и ортодоксом коммунизма. В своей работе чаще обращал внимание на демократические изменения, например, в Болгарии или ГДР, что, кстати, было близко и самому Юрию Андропову. Ненавидел бюрократизм в работе. Но был нетерпим к любому проявлению антисоветских настроений, чего, как известно, в прибалтийских республиках всегда было предостаточно.

В 1988 году Горбачёв назначает Бориса Пуго председателем Комитета партконтроля при ЦК КПСС. Когда-то этот пост долгое время занимал еще один латыш – Арвид Пельше, положив начало некой традиции. Переезжать в Москву Пуго очень не хотел, как бы что-то предчувствуя, но… партийная дисциплина была выше личного! Как писал знавший его историк Рой Медведев, «Пуго производил впечатление человека чрезвычайно пунктуального и порядочного, но несколько нервного и крайне чуткого к умалению роли тех органов партийной власти, которые он представлял…»

Безусловно, занимая такие высокие посты и обладая умением анализировать ситуацию, Пуго не мог не замечать, что основную роль в «умалении» партийных органов СССР играет не кто иной, как сам… Генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев!

Более того, Пуго конечно понимал и то, что Горбачёв в своих метаниях несамостоятелен: уж слишком явно в его решениях просматривались «советы» из-за океана.

Когда в 90-х близкая Пуго Прибалтика открыто заговорила о выходе из СССР, он лично воспринял это с болью. Объективно понимая, что известная «революционная ситуация» в тех республиках уже созрела и без помощи самого Горбачёва, он тем не менее пытался уговорить Генсека разрулить обстановку мягкими дипломатическими способами. Генсек, будучи человеком слабым и трусливым, тем не менее, на это не пошёл, но приказал другу Бакатину, бывшему строителю, назначенному… министром внутренних дел подавить настроения силой! Бакатин правда вводить ОМОН и бронетехнику в Прибалтику не стал, понимая – сколько крови там при этом прольется. Впрочем, экс-строитель испугался скорее того, что все это затем тот же Горбачёв запишет лишь на его личный счёт. Взбешенный Генсек снял Бакатина с поста министра МВД и 1 декабря 1990 года назначил министром Бориса Пуго. С этого момента жизнь последнего «латышского стрелка» начала обратный отчет.
                                    

Встать! Путч идет…

За короткими оргхлопотами незаметно подкрался роковой август 1991 года. В тот месяц Пуго с семьей только что вернулся из отпуска, который проводил в Крыму. На подмосковной даче был накрыт обеденный стол, собрались все близкие. Внезапно зазвонил телефон кремлёвской связи. На проводе был председатель КГБ Владимир Крючков: «Приезжайте срочно в Кремль! Вас все ждут». Пуго собрался и уехал. Как оказалось, навстречу своей судьбе!

Забегая вперед скажем, что уже позже, очевидно поняв – во что его втянули и приняв решение о самоубийстве, Пуго в кругу близких обронил странную фразу: «Умный у вас папочка. А купили его за пять копеек…»

В Кремле его ждали члены ГКЧП – самостийного органа, призванного то ли просто освободить трон Генсека для кого-то из собравшихся (Дракон умер! Да здравствует дракон?), то ли действительно для предотвращения гибели Советского Союза и последующего мирового хаоса. Пуго сразу все понял: у собравшихся не было ни четкого плана, ни единой стратегии, ни внутреннего единства. Их объединял лишь животный страх: трясущиеся руки Янаева, бегающие глазки Павлова, мало вообще, что понимавший маршал Язов… Пуго, которого эти люди заочно, по сути, обманом записали в свой список, принял самое правильное в тот момент решение: максимально дистанцироваться от происходящего. Так лишь формально, но отнюдь – не идейно, Пуго стал членом печально известного ГКЧП, попал с ними во все кинохроники, на фото, экраны ТВ и новостные блоки. Единственный бескровный приказ Пуго отдал союзному ГАИ: сопровождать колонны военной техники, которые уже получили приказ Язова войти в Москву, чтобы предотвратить хаос и ЧП на столичных улицах.
                                       

«Лебединая» песня путча.

Госпереворот не удался. «Лебединое озеро» на экранах советского ТВ сменили гневные выступления тех, кто пересидел все дни смуты под столами в служебных кабинетах. Начались аресты членов ГКЧП и их сторонников. Борис Пуго, прекрасно знавший нравы своих соратников, иллюзий не строил...

Вечером 21 августа у него дома была отключена вся спецсвязь. Утром 22-го по городскому телефону Пуго позвонил глава КГБ РСФСР Виктор Иваненко и сказал, что лично едет к нему. Пуго прекрасно понял, что едут «за ним»…

Прошёл к жене Валентине Ивановне, с которой прожил всю жизнь. Достал подаренный ему пистолет «Вальтер». Сначала выстрелил в супругу, второй выстрел – себе в голову. Этим решением он спасал себя и близкого человека не от допросов или каких-либо издевательств над ними, спасал от позора! Спорное решение, которое сегодня обросло массой конспирологических версий, но это было решение осознанное и подвластное лишь человеку сильному и совестливому.

P.S. Танцевали на гробах богохульники…

Владимир Высоцкий был, конечно, провидцем, еще при жизни написав эти строки: власть, служению которой Пуго отдал жизнь, стала глумиться над его памятью и его семьей лишь после его гибели.

Жена Пуго Валентина Ивановна тем роковым выстрелом была лишь тяжело ранена. Скончалась уже в больнице. Никто (!) из медперсонала не стал сообщать близким об этом: мертвые сраму не имут! А живые?

Чтобы достать гробы для похорон родителей, сын Пуго Вадим объехал почти все погребальные конторы Москвы. Везде – отказ. Во многих – даже с улыбкой (стоит ли удивляться тому, что на слова Степанкова даже в Верховном Совете раздались овации – авт.).

Главврач «цековской» больницы категорически запретил родным и близким попрощаться в зале церемоний с покойными. Разрешили сделать это лишь… в подвале морга. Долго не хотели выделять место на кладбище. На кремацию пускали лишь… по пропускам.

Слава Богу, у кого-то из чиновников обнаружились вкрапления совести: урны с прахом захоронили на Троекуровском погосте. В общем, слава КПСС!