Ночь отбросов

Эта история омерзительна сама по себе – даже если без политики. Лежат в больнице два немолодых, интеллигентных, беспомощных человека. Ночью в палаты врывается какая-то банда, избивает их, душит, затем достреливает…

«Внутри дрожит»

Так в ночь с 7 на 8 января 1918 года в Мариинской больнице в Петербурге революционные матросы убили недавних министров Временного правительства Андрея Шингарёва и Фёдора Кокошкина.

Реакция русской интеллигенции – шок. «Обоих застигли в постелях» – записывала в дневнике З. Гиппиус. «Внутри дрожит» – запись А. Блока. «Мутится мозг» – начало написанных после события стихов Б. Пастернака. И дальше, где речь об убийцах, – «ночь отбросов».

Имена Шингарёва и Кокошкина знала вся Россия. Кое-что об этих людях сказано в нашей справке. В те дни они вдобавок продемонстрировали и личное мужество.

А специфику дней стоит напомнить. Большевики взяли власть, при этом абсолютной поддержки населения не имели. Да, Временное правительство теряло популярность – но Россия всё же ждала, что дальнейший её путь определит Учредительное собрание, представляющее делегатов со всей страны, а не какая-то полумаргинальная партия, воспользовавшаяся общей апатией и слабостью противника. Собрание должно было открыться 28 ноября 1917 года. Большевики боялись, что оно их не признает, грозились разогнать (что и сделали).

Арест

Дальше – цепь случайностей (или закономерностей?). Шингарёва и Кокошкина избрали делегатами Собрания. Место его проведения – Петроград, тогдашняя столица. Но оба в тот момент в Питере не жили, потому за день, утром 27-го, приехали из Москвы. Ничего хорошего не ждали: большевики уже объявили их партию кадетов вне закона, о разгоне «Учредилки» говорили не таясь. Однако «бывают моменты, когда личная безопасность должна отступить перед общественным долгом» – фраза из дневника А. Шингарёва.

Вечером 27-го на квартире активной кадетки графини С. Паниной ЦК партии проводил совещание. Засиделись допоздна. Темень за окном, на улицах неспокойно, шайки, пьяные солдаты… Квартира большая, и троих приезжих – Кокошкина, Шингарёва и П. Долгорукова – хозяйка оставила ночевать. В 7.30 утра в дверь позвонили.

Комиссар Гордон с латышскими стрелками вообще-то приехал за Паниной. Та во Временном правительстве была товарищем (заместителем) министра народного просвещения, и её обвинили (спешно и ложно) в утаивании денег из министерской кассы. Что в квартире окажутся и другие члены кадетского ЦК, не ожидали. Но не выпускать же! Всех повезли в Смольный, графиню оттуда – в тюрьму «Кресты». Как быть с остальными, с ходу не могли решить: знаменитые люди, формально как делегаты – неприкосновенны. А те заявили: пока Панину не выпустят, мы не уйдём! Приставили часовых. Несколько часов Совнарком судил-рядил, как быть. Решили всё же посадить. За что? Придумали быстро – поддержка Корнилова и Каледина… намерение свергнуть советскую власть… И вообще, ваша кадетская партия – вне закона.

Тюрьма и больница

Повезли в Трубецкой бастион Петропавловки, где уже сидели многие из тех, кто сейчас стал «бывшими», – другие недавние министры Временного правительства, царские сановники. В принципе режим не назовёшь суровым – арестанты ходили друг к другу в камеры, общались… Хорошего не ждали, но держались мужественно. Проблема в том, что новички действительно были очень больными людьми. Кокошкин – тяжёлый туберкулёзник. Шингарёв же… У него накануне внезапно умерла любимая жена, на руках остались пятеро детей. Хотел вообще оставить политику, но считал, что сейчас не вправе. Однако на фоне стресса полезли старые хвори – в том числе давняя болезнь печени. Его сестра и жена Кокошкина стали добиваться, чтобы обоих положили в больницу.

Ангелом для узников в те дни стал тогда врач бастиона Иван Иванович Манухин. Известный питерский доктор, он вошёл в Политический Красный Крест. С одной стороны – лечил красных вождей, с другой – пользуясь этим, пытался кого возможно выцарапывать из застенков. Манухин настаивал: если в больницу – то в тюремную, при «Крестах». Тюрьма ведь как-никак охраняется. Однако родственникам очень хотелось, чтобы их близкие оказались наконец в нормальных условиях!

Деньги на извозчика

Конвой для перевозки арестованных выделяла милиция Литейного района. Но какая тогда милиция! Солдаты да красногвардейцы. Манухин знал их настроения. Накануне неизвестные обстреляли машину Ленина. Тот не пострадал – зато появился повод для оправдания «народного гнева». А тут – «министры-капиталисты».

Конвой возглавлял солдат Басов из отряда бомбометальщиков (миномётчиков). Больных разместили на третьем этаже – Шингарёва в 27-й палате, Кокошкина – в 24-й, это напротив. Оставив трёх часовых в коридоре, Басов потребовал у сестры Шингарёва деньги. А чего? Мы извозчиков для доставки арестантов брали? Обратно на них же едем? Оплачивайте! У Шингарёва, вспоминала сестра, тогда «потемнело лицо» – дело отдавало ещё и каким-то вымогательством.

Тем не менее вечер в обеих палатах прошёл удивительно хорошо: Кокошкин читал жене стихи, Шингарёв не мог наговориться с сестрой. Между 20.00 и 20.30 обе женщины ушли. А в 21.30…

«Толстомордый»и другие

Больничный сторож Марков потом показал следствию: к зданию больницы пришло около трёх десятков человек – солдаты и матросы. Барабанили в ворота, орали. Сказали, что они – смена караула. В общем, Марков испугался, отпер. У него забрали керосиновую лампу (электричество не работало), толпой пошли на третий этаж – явно зная куда. Выделялся «толстомордый» амбал-матрос, говоривший с прибалтийским акцентом.

Это он через пару минут душил избитого Шингарёва – пока другой матрос не всадил в того несколько пуль из револьвера (впрочем, стреляли и остальные). Прихватив шингарёвскую кожаную куртку (трофей!), перешли в палату Кокошкина. Его «толстомордый» схватил за горло спящего, а добил всё тот же с револьвером – выстрелами в рот и в сердце. Когда прибежали врачи, Кокошкин был мёртв. Шингарёв ещё стонал, но – сам медик! – понимал: дело безнадёжно. Попросил морфия, чтоб не мучиться, через два часа тихо умер.

Розыск убийц

Шингарёва и Кокошкина называют «первыми жертвами красного террора». Но прав, видимо, один из ведущих знатоков эпохи д.и.н. В. Булдаков: нельзя сказать, что большевикам в тот момент убийство было выгодно. Они повинны в другом – что разбудили злую стихию, что потом «умыли руки»… Но – потом! А сначала сами испугались.

По приказу Ленина была создана следственная комиссия. Вошедший в неё нарком юстиции левый эсер И. Штейнберг (мы писали про этого случайного в тогдашней власти идеалиста-правозащитника («АН» от 1.11.2012) потребовал привлечь к расследованию опытных спецов из разогнанной царской полиции. С их помощью убийц нашли быстро.

Выяснилось: Басов о доставке бывших министров доложил командиру отряда Куликову. Тот психанул: у нас революция, не понимаешь, что ли?! Такие жирные твари в руках были, а ты… Ну и топай сейчас за матросами, они круче. Басов пошёл. Экипажи кораблей «Чайка» и «Ярославец» идею «кончить гадов» поддержали радостно: «Правильно! Вырезать! Две лишние карточки на хлеб останутся!» Добровольцы вызвались идти в больницу. Похоже, часть из них состояла в анархистском отряде Железнякова (брата того, что разогнал «Учредилку») – там подобрались свихнувшиеся от крови, вечно пьяные типы, которые охотились на питерских улицах на офицеров. Среди них были и непосредственные убийцы – матросы Оскар Крейс (эстонец, душитель-«толстомордый») и Яков Матвеев (который стрелял).

«Жертвам революции»

Ну, выявили преступников – а дальше что? Ничего. Крейса и Матвеева братва не выдала. Оба сбежали. Восемь человек взяли под стражу. Известно, что был суд, его даже сняли на кинохронику. Но также известно, что Куликову и Басову наказание заменили отправкой на фронт. Штейнберг добился распоряжения, чтобы арестованных «за политику» (если не предъявлены конкретные обвинения) начали из тюрем выпускать, требовал участия в расследовании представителей других партий. Но началась эпопея с Брестским миром, в знак протеста против него левые эсеры вышли из ленинского правительства, строптивый наркомюст – в их числе.

Убитых похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Могилы сохранились. Окажетесь рядом – поклонитесь.

Памяти Шингарёва и Кокошкина тогда ещё юный композитор Дмитрий Шостакович посвятил написанный траурный марш. В советские годы он именовался «Траурным маршем памяти жертв революции».

Что ж, можно сказать и так.

«Светочи русского либерализма»

Андрея Ивановича Шингарёва и Фёдора Фёдоровича Кокошкина называли «светочами русского либерализма». Видные деятели партии кадетов, знаменитые думские ораторы. Даже противники признавали: искренние радетели за Россию, люди безусловной личной порядочности.

А. Шингарёв (1869–1918) с блеском закончил физмат Московского университета, но решил «помогать народу». Выучился на доктора, жил в своей Воронежской губернии на селе, лечил крестьян со всей округи за символический гонорар в пять копеек. Работал в земских структурах (тогдашнее самоуправление). В 1901 г. выпустил нашумевшую книгу «Вымирающая деревня». Вступил в Конституционно-демократическую партию (кадеты), добивавшуюся перемен эволюционным путём. Избирался в Государственную думу. В 1917-м занимал ряд постов во Временном правительстве, разработал программу земельной реформы, но реализовать её не успел.

Ф. Кокошкин (1871–1918) – учёный-правовед (говорили, что «все конституции мира он знает как свои пять пальцев»), энциклопедист. Депутат Думы всех созывов. Его идеалом было правовое государство, а реальной задачей считал постепенный (чтобы не развалить государство) переход к конституционной монархии. Человек науки, он неохотно вошёл во Временное правительство, на разных должностях (в ранге министра) занимался главным образом подготовкой к выборам в Учредительное собрание.