Историк Наталия Таньшина — об истоках и природе многовековой западной русофобии

Слово «русофобия» ещё несколько лет назад объявлялось в нашей стране неподобающим, маргинальным, а теперь без него невозможно представить российский политический дискурс. О многовековой ненависти, питаемой западными элитами к русскому народу, в интервью «АН» рассказывает Наталия ТАНЬШИНА – доктор исторических наук, профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, автор книг «Русофобия. История изобретения страха», «Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только» и многих других.

– Не все учёные принимают слово «русофобия» в качестве научного термина, так ведь?

– Действительно, вплоть до недавнего времени в нашей стране постоянно раздавались упрёки в отношении тех учёных, которые изучают русофобию: мол, это ненаучно, приличные люди таким не занимаются, это удел маргиналов, городских сумасшедших. Современный историк С. Сергеев отмечает: «Есть слова, после произнесения которых одной стороной в адрес другой взаимопонимание и дружеское сотрудничество между ними становятся невозможными. Русофобия – эталонный образчик подобного разъединяющего слова».

Много где можно прочесть, что слово «русофобия» впервые употребил Тютчев. Из этого утверждения делается вывод, будто явление выдумано – выдумано русскими. Но на самом деле мы встречаем это слово раньше – и не в отечественных источниках, а в английской прессе. Самое раннее его употребление, которое мне известно, относится к 1836 году: английские либералы-виги высмеивали страх Великобритании перед так называемой русской угрозой и назвали его русофобией. Именно тогда, в 1830–1840-е, русофобия в Европе окончательно оформилась в качестве идеологии. Эта антироссийская риторика была использована политическими элитами Франции и Великобритании для нагнетания страха перед Россией накануне Крымской войны (1853–1856), и чашу весов в пользу войны склонило именно русофобское общественное мнение. Американский историк Л. Вульф называет это «страхами фантазии», или страхами воображаемыми, которые намеренно создаются элитами для формирования образа врага.

– Вы сейчас обмолвились, что русофобия – это идеология. Напомним читателю: идеологией являются не просто идеи, а идеи систематизированные, концептуально оформленные.

– Именно. Я разделяю подход историка О. Неменского, сформулированный в его программной статье «Русофобия как идеология» (2013). Автор рассматривает русофобию, цитирую, «не просто как проявление негативных чувств в отношении России и русских, но как довольно цельную идеологию, то есть особый комплекс идей и концепций, имеющий свою структуру, свою систему понятий и свою историю генезиса и развития в западной культуре, а также свои типичные проявления. Наиболее близкий аналог такой идеологии – это антисемитизм». И далее: «Трудно признать за антисемитизмом просто традицию этнической и религиозной враждебности, скорее это система специфических представлений о евреях как особой этнической общности, особая идеология со своим генезисом и историей развития. Представляется, что в случае с западным отношением к России и русским мы имеем дело с явлением подобного рода».

Суть этой идеологии известна: русские – безвольный и бесправный народ с рабским менталитетом, а Россия – деспотическое государство, имеющее тягу к постоянной внешней экспансии. Автором, который стоял у истоков того, что станут называть мифологемами, а потом и идеологемами русофобского образа, стал Сигизмунд фон Герберштейн, известный благодаря своей книге «Записки о Московии» (1549). Он был дипломатом Священной Римской империи германской нации и посетил Россию в 1517 и 1526 гг. с посольскими миссиями, цель которых заключалась в том, чтобы склонить Москву к участию в совместных антитурецких действиях, для чего требовалось в том числе примирить её с Литвой. Обе миссии не увенчались успехом, и их провал Герберштейн попытался обосновать свойствами самих московитов и невозможностью союзных отношений с ними.

Русский и советский историк И.И. Иванов так комментировал записки Герберштейна: «Почему же Герберштейн, перечитывая русские летописи, всё-таки не вычитал основных фактов нашей истории? Почему он точно не знает, когда началась русская земля, а о монгольском иге рассказывает прямо небылицы?.. Вы знаете, что в Киеве в XVI веке не было ни одной целомудренной девочки старше семи лет? Вы знаете, что во всём Московском государстве нет другой дичи, кроме зайцев, никаких ягод и плодов, кроме орехов?.. А то, что русские преисполнены продажности, хитрости, клятвопреступлений, разврата, пьянства, нечего и говорить. Удивительно, как послы целыми уехали из этого разбойничьего становища и ещё в другой раз навестили его!» Добавлю, что Герберштейн был прекрасно образованным человеком и знал историю славян, но даже в калаче он обнаружил символ рабства: это же форма хомута!

В то же время стоит подчеркнуть, что отзывы европейцев о России того времени неоднородны. В XV-XVI веках Запад открывал для себя Русское государство и видел в нём не только антиутопию, но и утопию. В Европе бушевали протестантская Реформация, потрясения, войны, а Россия была стабильна, она обрела спокойствие и уверенность, наконец-то преодолев ордынское иго, в ней не было религиозных распрей. Поэтому некоторые европейские путешественники, особенно католики-итальянцы, смотрели на неё как на пример для подражания.

– Но почему же возобладала негативная точка зрения на Россию?

– Потому что интерес европейцев к России (к Московии, как они её называли) был не только познавательным, но и практическим. Элиты условного Запада не добились от неё того, чего хотели. Во-первых, им не удалось втянуть её в общеевропейскую войну с Турцией (к слову, именно тогда, в условиях противостояния османам, Европа осмысляла себя как некую единую общность). А во-вторых, Россию убеждали вступить в унию с католичеством, то есть перейти под духовную юрисдикцию папы римского. Это был не только духовный, не только религиозный вопрос, но и политический: Римская церковь испытывала серьёзнейшие проблемы из-за протестантской Реформации (от папской курии отпадали целые государства) и, как никогда, была заинтересована в освоении новых территорий. Однако Россия ответила ей отказом – в результате взгляд на московитов как на других сменился взглядом на них как на чужих.

Восточная, азиатская, деспотичная, дикая, варварская, агрессивная – Запад представляет Россию таковой, потому что для него это удобно, функционально. Мы сказали, что русофобия является идеологией, но не менее важно, что она является также технологией – технологией конкурентной борьбы. Это очень просчитанное и рациональное нагнетание страха перед Россией, средство дегуманизации и демонизации противника, метод борьбы за политическое лидерство, экономические ресурсы и международное доминирование.

Отношение к русским на Западе встречается разное, даже восторженное, но политически востребовано чаще именно такое, русофобское. А потому нынешнее отношение западных элит к России – не какое-то особенное. Оно сохраняется на протяжении многих веков и лишь изредка меняется в лучшую сторону из конъюнктурных соображений – так бывало в периоды, когда мы были нужны как союзники, а то и спасители, или в случае нашего ослабления, как при Горбачёве и Ельцине.

– Однако и в горбачёвско-ельцинский период, когда Москва отказалась от всех внешнеполитических амбиций и даже вывела без какой-либо правовой необходимости войска из Германии, НАТО всё равно расширялось на восток. Получается, окончательное решение русского вопроса для Запада – это прекращение российской государственности? Развал России?

– Совершенно верно. И в этом тоже нет ничего нового. Такие мысли можно встретить уже у Альфонса Рабба (французский историк. – Прим. «АН») в его книге об Александре I под названием «История Александра» (1826). Автор стращает соотечественников «русской угрозой», говорит, что европейцы могут быть завоёваны «легионами воинственных варваров», ссылается на аналогичные утверждения Руссо, которые, как считает Рабб, не были услышаны современниками. «Гунны, готы и вандалы заполонили своим варварством римский мир», а теперь это будут «варвары Севера». И какой же выход предлагает Рабб? Революцию в России, распад России.

Или взять более известных авторов – Маркса и Энгельса. Маркс писал: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства… Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Пётр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира». А Энгельс, рассуждая о постпетровской эпохе, делал особый акцент на стремлении России овладеть Константинополем: «Царьград в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом, – это означало бы, однако, не только духовное господство над восточно-христианским миром, это было бы также решающим этапом к установлению господства над Европой». И как же быть? «Таковы те обстоятельства, в силу которых Западная Европа вообще и западноевропейская рабочая партия в особенности заинтересованы, весьма глубоко заинтересованы в победе русской революционной партии и в свержении царского абсолютизма», – заключает Энгельс. Ведь если в России разразится революция, то у власти не будет «ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства».

– Мы начали с беседу с того, что термин «русофобия» не является общепринятым для науки. Под конец самое время спросить: есть ли у вас определение русофобии, которое вы готовы предложить в качестве научного?

– Краткое определение может быть таким. Русофобия – это комплексная идеология западного происхождения, сформировавшаяся в XIX столетии, но корнями уходящая в глубь веков, разновидность расизма, основанная на презрительно-высокомерном отношении к России и русским, утверждающая злую природу и ущербность русского народа, в рамках которой русские и Россия как государство воспринимаются исключительно в негативном ключе как антипод и угроза ценностям западного «цивилизованного» мира, основанная, с одной стороны, на архетипических, иррациональных страхах перед Россией и неприятии чужеродного мира, с другой стороны, являющаяся рациональным механизмом конкурентной борьбы с Россией, технологией её подчинения, а также средством решения собственных национальных проблем и оружием борьбы за международное доминирование Запада.

Всё течёт, всё меняется, происходят перемены в жизни нашей страны, но в восприятии Запада мы являемся вечной и неизменной Россией. Не важно, идёт ли речь о Московской Руси, о России Петра Великого, об имперской России последующих столетий, о Советском Союзе или современной России – для Запада мы, как правило, остаёмся варварской, деспотичной страной, с рабски покорным населением и неизменно стремящейся к экспансии. Такой образ, который начал формироваться во времена «открытия» европейцами Московского государства, почти в неизменном виде сохранился до наших дней.

Психология человека как биологического существа на протяжении эпох меняется весьма медленно, поэтому страхи, стереотипы, образы, мифы, сформировавшиеся столетия назад, «работают» и в обществе XXI века, а идеология русофобии по-прежнему даёт простые ответы на сложные вопросы, играет на самых низменных струнах человеческой души. Оттого и в наши дни русофобия является испытанным и проверенным веками способом борьбы за ресурсы, но уже в условиях гибридных и информационных войн.