Об экс-главе Роскосмоса Дмитрии Рогозине последнее время слышно, в основном, из сводок из зоны специальной военной операции. В эти дни он участвует в отражении контрнаступления украинских войск в Запорожье, находясь, по его словам, на передовой, со своим народом. О том, в чем заключается его миссия в СВО, а также в каком ключе должна, по его мнению, развиваться сейчас космическая отрасль, мы поговорили с ним во время его кратковременного визита в Москву.
– Что такое частная военная компания (ЧВК), мы за последние месяцы узнали очень хорошо, а что такое ЧВПК – частная военно-промышленная компания, которой вы руководите в зоне СВО?
– Мы, можно сказать, являемся связующим звеном между многочисленными разработчиками необходимых для фронта технологий и армией. У нас же много Кулибиных среди военных и гражданских инженеров. Но система так устроена, что быстро воплотить их уникальную боевую технику в жизнь очень сложно. Например, человек создал новую оборонную систему, к примеру, РЭБ (средство радиоэлектронной борьбы), или пеленгатор, или новый беспилотный летательный аппарат (БПЛА). Но он не знает той двери, за которой его примут, выслушают и проведут боевую апробацию его изобретения. Поэтому одна из задач, которую я принялся решать еще осенью прошлого года, когда я почувствовал нехватку инженеров-волонтеров в войсках и катастрофическую нехватку в армии их интеллектуального продукта, – это пробить им дорогу к фронту. И мы это реализовали. Находясь на фронте, изучая особенности современной вооруженной борьбы, мы осуществляем обратную связь военных с инженерами. Даже создателям штатной техники, которая используется на фронте – беспилотников «Ланцета», «Орлана» и других необходима такая обратная связь, поскольку ситуация на передовой не статична с военно-технической точки зрения, противник тоже постоянно применяет какие-то новшества. Кстати, наш противник на Украине еще с 2014 года стал работать с частными разработчиками, многие их которых раньше занимались исключительно гражданскими технологиями. Возникла потребность в перевооружении ВСУ, и они стали делать это очень активно. Например, тогда при использовании алгоритмов, разработанных инженерами США, была создана автономная система управления боем «Крапива» (программа позволяет интегрировать средства разведки, управления и огневого поражения в единое информационное поле — Авт.).
«Спутниковой навигации уже нет»
– Можете привести пример новшеств, которые требуется вводить по мере появления новых технологий у противника?
– Если, скажем, год назад можно было вполне управлять беспилотниками с помощью спутниковой навигации ГЛОНАСС, GPS или других систем, то сейчас в нашей лаборатории в Донецке инженеры Военно-технического центра извлекают из системы управления беспилотников все, что связано с такой навигацией. Потому что если что-то от нее остается, то «прошивай» – не «прошивай», БПЛА выше семи метров не взлетит, а если взлетит, то будет обнаружен противником и системой РЭБ. В результате его или подавят навсегда или, перехватив управление, перетянут через линию фронта. Поэтому спутниковой навигации в условиях противостояния средств РЭБ армии России и противника уже нет, должна быть другая система передачи данных на БПЛА и совсем другая система определения своего местоположения на местности.
– И что же это за система?
– Система, которая работает по аналогии с космическими звездными датчиками, только вместо опорных звезд у беспилотников – как минимум три ориентира на земле, к примеру, излучина реки, какая-то возвышенность, террикон, поле особой конфигурации – то есть все то, что не является быстро переменным в ландшафте местности. «Увидев» это сочетание своими средствами технического зрения, беспилотник «идет» дальше по заложенному в его карте маршруту. Год назад этого в системах управления дронов еще не было, а теперь и наши, и украинские дроны используют преимущественно подобные системы, а не спутниковую навигацию.
– Сейчас у нашего руководства появилось понимание необходимости использования разработок Кулибиных? Вам помогают?
– На днях опубликован указ президента об образовании президиума Коллегии Военно-промышленной комиссии России. Я еще несколько лет тому назад предлагал это сделать для обеспечения оперативности и повышения персональной ответственности при принятии решений о подготовке оборонной промышленности к мобилизации. Сейчас этот указ позволит как главному заказчику в лице Минобороны, так и аппарату Правительства России принимать оперативные решения по открытию работ в интересах создания крайне востребованной на фронте техники. Однако особый порядок принятия на вооружение инициативных работ частных инженерных компаний до сих пор не разработан. Я тесно сотрудничаю с коллегами в аппарате Правительства по этой теме и надеюсь, что скоро мы услышим о принятии и такого решения.
– Расскажите, что вашей компании удалось внедрить за последние полгода?
– У нас есть несколько готовых к применению машин. К примеру, коптер, который мы будем использовать в качестве ретранслятора. У него есть возможность достаточно долго находиться в одной точке, и на него не действует РЭБ противника. Ретрансляция сигналов осуществляется им на другие БПЛА словно с радиовышки - выше применяемого противником поля действия радиоэлектронных средств подавления сигнала.
– У противника тоже есть такие?
– У них дроны управляются с помощью спутников группировки StarLink Илона Маска. Если взять все трофейные дроны, которые мы сбили, на каждом из них вместо плоской крыши — антенны StarLink. Эта система позволяет управлять дронами в любой точке и в любое время. Поэтому они летают на большие дистанции, преодолевая до сотен километров. Мы тоже разработали свой вариант ударного беспилотника, который будет летать на сотни километров вглубь территории противника, определяя свое местоположение через заложенную в «голову» карту местности, о которой я уже вам рассказал. У него достаточно высокая боевая грузоподъемность. Детали раскрывать пока не буду.
– Он может обходить РЭБ?
– Он способен проскочить зону ПВО и РЭБ на большой скорости без включения антенн и передатчиков, будучи практически невидимым для врага. Лишь пройдя опасную зону, он раскрывает свои камеры- «глаза», чтобы привязаться к местности и начать поиск целей. В «голове» у него забито множество «жирных» целей: танки и артиллерия западного и советского производства и многое другое. Это как раз одна из тех работ, которую нам удалось выполнить за счет «обратной конверсии», используя изначально гражданскую разработку для военных целей.
Дрон на леске
– Подобные гражданские изделия, наверное, требуют серьезной переделки?
– Этим занимаются наши инженеры. Но есть другая продукция, которая поступает на фронт большим потоком благодаря волонтерам. Это коммерческие коптеры, закупаемые в основном за рубежом. К примеру, привозят на линию фронта аграрные дроны для опыления полей. Они почти бесполезны, поскольку сразу становятся жертвами РЭБа. Еще осенью мне рассказывали, как наши донецкие бойцы-мудрецы привязывали к дрону-разведчику рыболовецкую леску, чтобы украинцы, перехватив управление, не могли перетащить его на свою сторону. Так и ходили с ним, как с воздушным змеем (улыбается). Чтобы этого не было, все гражданские машинки надо, во-первых, полностью «перепрошивать», во-вторых, обучать работе с ними операторов. Их мы тоже готовим сами, – подготовили в нашем боевом учебном центре около 120 операторов дронов, которые в ходе обучения вместе с инструкторами выезжали на боевые позиции и корректировали огонь донецкой артиллерии. Но их все равно не хватает, для фронта необходимы десятки таких центров как наш, да и потери несем, – на прошлой неделе ранили двух наших операторов... Дай Бог парням здоровья.
– Кто те люди, с которыми вы работаете, опишите примерный среднестатистический портрет.
– Это как профессиональные опытнейшие военные, так и гражданские спецы, в основном молодые люди, обладающие инженерным образованием. Эти специалисты – костяк нашего центра. Вторая группа – это военные советники из числа бойцов спецназа армии и спецслужб. Они обеспечивают безопасность работы центра и его сотрудников и курсантов. Третья группа – это наше КБ в Москве. Четвертая - волонтеры, помогающие нам с логистикой и поставками комплектующих. Пятая – спонсоры, надежные люди, но не афиширующие свою помощь. Шестая группа – волонтеры-переводчики, работающие с украинскими и англосаксонскими военно-политическими и военно-техническими документами и инструкциями, а также с трофейной технической документацией. Седьмое – это наши предприятия, где и создаются изделия. Это и московские цеха по производству БПЛА и средств индивидуальной защиты, это и наша лаборатория в зоне СВО (не буду говорить где), это и заводские токарно-фрезерные цеха, где мы ремонтируем вооружение наших батальонов. Я, кстати, о них еще не сказал, а ведь это главное. Мы обеспечиваем операторами и техническими средствами пять добровольческих батальонов численностью около двух тысяч бойцов. Это очень серьезные бойцы, в массе своей – офицеры, добровольно покинувшие родной дом ради защиты интересов Родины.
– Какова численность ваших бойцов и как называется их специализация?
– Специалистов по артиллерии нового типа у нас около двухсот человек, то есть каждый десятый наш доброволец является оператором дронов. Кстати, всех людей мы бережем особо: школа операторов находится в защищенном помещении, которое может выдержать прямой удар артиллерии. Как я уже говорил, из учебного центра мы периодически вывозим будущих бойцов на боевые испытания по разведке и корректировке огня. У нас расширенная система операторов, – одну и ту же картинку видят сразу несколько наблюдателей в разных точках, – это резерв на случай, если кого-то выведут из боя.
– Как много дронов задействуют боевики ВСУ?
– У них их очень много, на несколько порядков больше, чем у нас. Мне недавно командир одного из отделений сообщил, что его позиции были атакованы целым роем дронов в количестве не менее 60 штук.
«Машина НАТО против нас»
– То есть, у нас не хватает беспилотников?
– Не хватает.
– Кто виновен в этом?
– Давайте разбираться. Как может хватать БПЛА, если мы воюем со всем западным миром?! Мы не могли предположить, что это произойдет. Мне еще мой отец (Олег Константинович Рогозин — генерал-лейтенант, заместитель начальника службы вооружений Министерства обороны СССР – Авт.), который отвечал за всю науку в советской армии, говорил: «Не дай Бог нам воевать с НАТО!». Ведь экономика Запада больше нашей. Когда я работал постпредом России при НАТО и случился осетино-грузинский конфликт – 08.08.08 (8 августа 2008 года — Авт.), я сделал все, чтобы на три-четыре дня сдержать принятие НАТО решения по поддержке Грузии. Мне тогда это удалось, и я считаю это моей личной заслугой. В этот раз нашему внешнеполитическому ведомству, к сожалению, это не удалось, и мы получили колоссальный фронт коллективного неприятеля. Как можно было это предположить? Я могу чего-то не знать, не понимать, почему так получилось... Но фактом является то, что сегодня консолидированная машина НАТО выступила против нас. А ведь одни только Соединенные Штаты по своему экономическому потенциалу в 10 раз нас больше. Силы-то неравны, потому и приходится включать смекалку и быть дерзким, готовым идти до конца. Именно поэтому на днях я сделал заявление о возможности применения тактического ядерного оружия по скоплению войск противника. Ведь в нашей ядерной доктрине написано, когда и при каких условиях мы вправе применить ТЯО. Оно для этого и создавалось, чтобы уравнять наши силы с силами намного превосходящего нас по силе противника. Если же мы морально не готовы идти до конца в такой битве, то зачем ее надо было начинать?
– А экономические рычаги, такие, как полное перекрытие нефтяного и газового кранов, прекращение всех договоров между олигархами мы пробовали?
– Это тоже, безусловно, сыграло бы роль, но я говорю о нынешнем моменте, исходя из того, что имеем прямо сейчас. Ели мы столкнемся с тем, что против нас пойдет армада, поддерживаемая всем западным миром, мы должны быть готовы, что страна потеряет своих лучших мужчин – отцов, братьев, мужей, детей. Но есть вариант, что наша страна не положит на поле брани всю свою армию, применив тактическое ядерное оружие по наступающим силам противника. Я работал в Роскосмосе, возглавлял военно-промышленную группу по созданию стратегического ракетного комплекса «Сармат». Я гарантирую, что он прилетит куда надо, но я его не предлагаю использовать, я осознаю, что его применение – это «конец света». Но удар тактическим ядерным оружием по скоплению войск противника совершенно точно охладит горячие головы на Западе и спасет жизни наших бойцов. Если же США в ответ на это попытаются уничтожить наш Черноморский флот, то мы уничтожим их силы в Европе, при этом избегая дальнейшей эскалации, способной перерасти в глобальный ядерный конфликт. Но только надо наконец понять, что ядерное оружие – это оружие, а не страшилка для особо нервически настроенных наших блогеров, то и дело пугающих Запад красными линиями и при этом ни на что не влияющих. Хватит уже болтать, пора побряцать оружием.
– Можете расшифровать, что такое тактический ядерный удар, чем он может быть опасен?
– Тактическое ядерное оружие предназначено для поражения крупных целей и скоплений сил противника на фронте и в ближайших тылах. Тротиловый эквивалент у тактических боезарядов небольшой и обычно не превышает одной килотонны, но этого достаточно, чтобы одним выстрелом из ствольной артиллерии поразить тысячи солдат противника и его сотни боевых машин, которые сейчас готовятся напасть на нас. На сем война и закончится. Но на такой шаг надо решиться. Если же по каким-то неведанным мне причинам такое решение в принципе не рассматривается, то у нашей страны есть масса иных способов быстро завершить противостояние с ВСУ, которые ничего не стоят без массовой подпитки западной техникой. Она перебрасывается по нескольким маршрутам: через тоннели, порт, мосты. Это стационарные объекты, их координаты нам известны с сантиметровой точностью. Чем разнести их в клочья, легко преодолев ПВО и ПРО противника, тоже есть. Я вам даже подскажу, если кто запамятовал. Речь идет о возможности применения стратегического ракетного оружия в его неядерном исполнении. Его мощь будет такова, что объекты будут разнесены в крошку, которая вторым ударом превратится в пыль. Может все же начнем использовать всю нашу мощь для скорейшего достижения победы?
Где наша «Сфера»?
– Если бы у нас была такая же большая группировка спутников, как у США, нашим воинам было бы сейчас гораздо легче воевать. Кто-то ответит за срыв этой программы?
– НАТО использует не только американские, но и европейские спутники, а у нас – только те, которые позволил нам построить Минфин с Минэком...
– Вы были инициатором создания многофункциональной орбитальной группировки «Сфера», которая могла бы сейчас поддерживать наши беспилотники, но ее не дал разработать Минфин?
– В свое время, когда стало ясно, что StarLink – это не столько про бизнес, сколько про глобальную связь в интересах Пентагона, я делал несколько заявлений, прямым текстом просил, чтобы в правительстве согласовали «Сферу». Меня переубеждали, говорили: «У нас оптоволоконная сеть, наземный интернет, мы сейчас проведем его к каждой школе, а то что вы предлагаете, – это дорого и не нужно». Я им говорил, что они не видят дальше своего носа, – наша страна может остаться без необходимой, прежде всего военным, спутниковой группировки, но меня не слушали. Теперь вы сами видите, как серьезно мы отстаем, – на орбиту выведен только один демонстрационный образец спутника системы «Сфера» - «Скиф-Д».
– Но хоть какие-то спутники связи у нас имеются?
– Есть. Несколько больших спутников связи на геостационарной орбите и некоторое количество низкоорбитальных спутников. Всего у нас более 160 космических аппаратов на орбите. Теперь вы понимаете, почему я 5 марта 2022 года запретил запуск в космос на нашей ракете-носителе аппаратов европейской спутниковой группировки OneWeb? Вместо создания своей группировки спутников мы помогали создавать европейскую! Меня упрекали, что я сорвал выгодную сделку... Да, сорвал, но замедлил развёртывание спутниковой группировки, которая бы сейчас дополнительно обеспечивала связью подразделения противника!
– OneWeb после этого договорился об отправке своих спутников фирмой-конкурентом Илона Маска...
– Это так, но вряд ли он будет выводить их с рвением.
«На войне понял, что многого не знаю»
– Вы говорите, что в Москве не надолго. А вообще ваше присутствие на линии фронта обязательно? Я намекаю на серьезное ранение, которое вы получили 21 декабря в ресторане Донецка...
– Без меня там не справятся. Я это знаю и говорю на полном серьезе. Я там нужен. Там мой народ, и я должен быть с ним. «Чего я туда поперся», – спрашиваете вы меня? А я ведь не мальчик, мне в конце декабря будет 60 лет, для меня это уже третья (!) война. На первую я попал в 1992 году, мне еще 30-ти лет не было. А сейчас другая ситуация, – я понял, что, несмотря на опыт, многого не знаю. Пошел как-то со снайперской винтовкой укрощать одного польского пулеметчика, – как будто первый раз на войну попал. Когда начался прилет современных польских мин, оказалось их не слышно совсем... Если не слышишь, значит в тебя летит, когда слышишь свист, – мимо.
– Вашего опыта, по идее, должно было хватить, чтобы не попасть под бомбежку в ресторане.
– Понимаете, я на Донбассе воюю. И у меня нет возможности ради личных праздников и годовщин покидать фронт. В тот день мы были на полигоне, обучали группу снайперов, потом поехали в гостиницу, где я жил еще в октябре, зашел в номер переодеться, снял камуфляж, спустился вниз встретить премьера Хоценко (на тот момент председатель правительства ДНР Виталий Хоценко – Авт.), и тут – первый прилет. Всего было семь прилетов высокоточных снарядов. Шестой и седьмой вошли в землю в 12 метрах от меня и не разорвались.
– То есть, вы еще и за стол сесть не успели?
– Нас было всего 14 человек, телефоны были выключены, мы соблюдали все меры предосторожности. Я анализировал потом ту ситуацию. С моей стороны одна ошибка была: я недооценил себя в глазах врага. Я приехал как рядовой боец, думал: «Я уже не на госслужбе, кому я нужен?» Контрразведка мне потом сообщила, что по мне работала агентура противника, на протяжении четырех дней за мной следила. Еще у противника ритуал есть: убивают в какие-то праздники. Например, удар по штабу Росгвардии они нанесли в день основания Росгвардии, когда все собрались на встречу, Крымский мост подорвали в ночь после дня рождения нашего президента, меня вот в день рождения решили «поздравить». Они постарались бы меня ликвидировать в тот день в любом месте, где я бы ни находился. Зря они так поступили. Убив моих товарищей и ранив меня, они меня очень сильно разозлили и мотивировали. Теперь это личное. Напомню, что боевой расчет установки Caesar, из которой, скорей всего велся огонь, был выслежен по космическим снимкам и уничтожен.
– Шпиона удалось вычислить?
– Вычислили.
– Можете рассказать поподробнее, кто – откуда?
– Нет. Могу лишь сказать, что на фронте ликвидируют тех, кто сдает информацию противнику.
– Жестко.
– Зато я знаю жизнь не понаслышке, и когда приезжаю в Москву, захожу в кабинеты и рассказываю, меня внимательно слушают, поскольку я не готовлю надуманные доклады, а говорю, как есть, как все обстоит в реальности. Я на фронте, а те, кто должны быть здесь, продолжают кайфовать в тылу.
О снарядах и колбасе
– Так почему же на фронте не хватает снарядов?
– Давайте поставим так вопрос: «Может ли, в принципе, хватить их на войну с НАТО?» Армия, которая до 24 февраля 2022 года позиционировала себя как армия мирного времени, неожиданно столкнулась с этим фактом. Ни армия, ни тыл оказались не готовы. Сразу обнажились все проблемы, которые раньше ретушировались беспредметным пиаром. Что со снарядами? В течение десятилетий их заказывали ровно столько, сколько требовалось для мирного времени. Аналогичная ситуация со спутниками, никто заранее не заказывал их из расчета необходимости обеспечения круглосуточного наблюдения зоны СВО. Если обобщить: мясной цех не может бесплатно производить колбасу, чтобы ей были забиты все склады, чтобы она валялась на полу и выпадала из окон. Объемы всегда производятся под конкретного заказчика, под его требования и за его деньги. То же самое касается снарядов и спутников. Сколько заказали, столько и получили. А если кто-то мне скажет, что это было не так, то пусть ждет от меня дополнительных фактов. А тут заказчик вдруг говорит: вместо 200 тысяч нам надо 2 миллиона снарядов в год. Так не бывает! Снаряд - это не только железная болванка, это еще порох, а порох – это русский лён или хлопок, который надо посеять, вырастить, причем не у нас, а в Узбекистане...
– Но ведь в публичном поле заявлялось, что снаряды лежат на складах...
– Есть стратегические резервы, которые тоже надо заполнять, потому что война может обрести характер эскалации, и понадобится еще больший расход боеприпасов. Чем дальше затягивается война, тем больше потребность в расходных материалах. Проблема в том, что под войну должна быть другая экономика, надо переводить страну на мобилизационный режим, что я предлагал еще 25 февраля прошлого года. Но... официально мы войну не ведем, до сих пор говорим о некой локальной по времени и пространству специальной военной операции... Но от этого легче не становится, – потому что всем понятно, что война то идет, нам давно надо это понять. Я говорю непопулярные вещи. Сейчас скажу еще одну непопулярную вещь про мобилизацию. Надо было ее проводить раньше – в конце мая прошлого года, а не в сентябре, тогда нам бы не выкосили младший офицерский состав в большом количестве. Погибли очень видные офицеры, сержанты. А потом еще в декабре и сейчас в марте нужны были новые наборы в армию.
Но можно было бы избежать волн мобилизации, если бы решились создавать Русскую добровольческую армию. Она бы много задач решила на фронте, стабилизировав его. И вообще, есть только две идеологии, которые могут победить украинский этнический национализм бандеровского разлива. Это советский коммунизм и русский национализм. Русские добровольцы несравнимо крепче духом противника и на фронте создают дух уверенности в победе. А это очень важно.
«Заканчивать с МКС»
– В свою бытность гендиректором Роскосмоса вы были согласны с тем, что России нужно оставаться на МКС максимум до 2025 года, а после – переориентироваться на Российскую орбитальную станцию – РОС. Сейчас речь идет о продлении жизни российского сегмента станции. Как вы к этому относитесь?
– Я мотивации нынешнего руководства не знаю. Длительное время в официальных докладах эксплуатантов российского сегмента станции фигурировало, что МКС износилась и вот-вот посыпется, что создает угрозу жизни и здоровью экипажа. Пилотируемая космонавтика – это наша гордость, безусловно, череда подвигов. И это всегда опасная история. Я был единственным руководителем Роскосмоса, который лично возглавлял госкомиссию по пускам, то есть брал на себя личную ответственность за запуск космонавтов и спутников. Но могу сказать и другое: история подвигов закончилась тогда, когда мы перестали совершенствовать нашу технику. Мы дошли до определенного логического конца, а дальше пошли рутинные полеты. Я продавливал решение о том, что новая станция должна быть в основном автоматической, чтобы снизить участие человека, но через сопротивление консерваторов не пробился.
– Предлагали сделать станцию необитаемой?
– Почти. Моя идея заключалась в том, что космонавты должны лишь на очень короткое время прилетать на нее, обслуживать, устанавливать аппарату и сразу возвращаться.
– И при этом она должна быть высокоширотной?
– Не обязательно. Концепция высокоширотной станции была нужна, когда не было конфликта на Земле. Для жизни экипажа она сложна с точки зрения пересечения сходящихся линий магнитного поля и повышенной радиационной опасности. Для обеспечения грузами такое наклонение съедает часть полезной нагрузки, то есть уменьшает эффективность запусков к ней. Да и по функционалу себя не оправдывает: основная задача - наблюдать за полюсами, за Севморпутем. Учитывая текущую ситуацию, станция нужна как автономный носитель различной разведывательной аппаратуры. А летать она, соответственно должна над зоной наших военно-политических интересов. Всем понятно где они расположены.
– А как же наука? Ведь война войной, но человечество должно двигаться вперед, к освоению Луны, Марса. В преддверии этих полетов и планируется создать высокоширотную станцию, с наклонением в 98 градусов, где радиационный фон будет приближен к лунному.
– Какая Луна?! Нам сейчас не до Луны. Заниматься этим, не имея при этом необходимых для земной жизни спутников? С учетом нынешней ситуации именно станция с наклонением 51 градус, как сейчас МКС, позволит нам каждые 1,5 часа проходить над зоной наших повышенных оборонных интересов. То есть, видеть Украину и страны НАТО почаще, а не раз в двое суток, как после создания высокоширотной станции.
– Чем космонавты могли бы помочь сейчас спецоперации?
– Космонавты должны сейчас стать по сути военными людьми, разведчиками, инженерами. К тому же, многие из них боевые летчики, с которыми я горд быть знакомым. Они нужны там, где у нас нет робототехники для решения важных задач. А не передавать приветы школьникам и начальникам по заявкам Земли.
– Как тогда, по-вашему мнению, надо сейчас действовать?
– Заканчивать с МКС, побыстрей развивать РОС. В этом плане модуль МЛМ (Многофункциональный лабораторный модуль – Авт.), который мы запустили в 2021 году, можно использовать как первый модуль новой станции, а потом уже присоединять к нему НЭМ (Научно-энергетический модуль – Авт.) и все остальное. Еще один аргумент: из-за необходимости согласования своих действий с партнерами мы даже некоторые научные эксперименты на МКС не можем провести в том виде, как нам бы хотелось.