Писатель, телеведущий и театральный режиссер Андрей Максимов рассказал в интервью газете «Аргументы недели» о том, почему учеба на факультете журналистики продолжалась 14 лет, какую типичную ошибку допускают родители в воспитании детей и что такое «терапия желанием» в системе «психофилософии», над которой ведущий работает уже более десяти лет.

 

— Вы человек с интересной биографией и, вероятно, много чего видели за прожитые годы. Какое одно из первых воспоминаний из детства в Вашей памяти отложилось наиболее ярко?

 

— Я человек с совершенно обычной биографией. То, что я проучился на факультете журналистики МГУ четырнадцать лет – совсем не рекорд. Юра Щекочихин, по-моему, восемнадцать лет учился. У меня совершенно обычная биография: в 14 лет я поступил в «Школу юного журналиста», сочинение отобрали среди лучших в «Комсомольской правде», с тех пор работаю журналистом. Ничего необыкновенного, мне кажется, нет. Я не ходил на войны ни на какие, не летал в космос. А что касается воспоминаний, очень трудно ответить, поскольку вспоминается не что-то конкретное, не какие-то события определенные, а атмосфера защищенности, замечательной жизни.

Книга Андрея Маскимова "Соль неба"- роман светского верующего человека о жизни и спорах двух священников в Храме небольшого города. Роман-притча о том, что такое Вера, что значит верить, а значит, доверять Богу. Заказать можно онлайн или по тел.: 8(495)980-45-60, 8(958)636-51-80.

 

— Насчет МГУ: известно, что заочный факультет журналистики МГУ Вы окончили в 1989 году. В связи с какими обстоятельствами учёба в университете продолжалась в течение такого долгого срока?

 

— Это было совершенно бессмысленное занятие, оно ничего не давало. А надо было учиться, потому что нужны были корочки. Я уже в это время работал, сначала в журнале «Пионер», в «Комсомольской правде», потом уже был редактором отдела в «Собеседнике». Ко мне пришла заместительница Ясена Николаевича Засурского и предложила преподавать. Я ей сказал: «Вас не смущает то, что я буду преподавать и одновременно учиться?». Она взяла меня за руку, стала водить по преподавателям, и так я окончил университет.

 

— Вы упоминали о том, что совершенно не «ладили» с правописанием на тот момент, когда Вы впервые начали печататься в «Алом парусе» и «Комсомольской правде» как раз-таки…

 

— Я всегда не ладил, и сейчас не лажу. Со временем появился компьютер, который стал подчеркивать ошибки, поэтому стало проще. То есть, когда не было компьютера, а была пишущая машинка, она не подчёркивала ошибки. Ты должен был сидеть и думать, буква «а» тут пишется или «о», сейчас же такой проблемы нет.

 

— Что, на Ваш взгляд, являет собой писательство — ремесло или все же искусство?

 

— Литература – то искусство, которое стоит на ремесле. Человек все равно должен знать основные ремесленные вещи, а дальше начинается то, что мы называем искусство, вдохновение, Господь Бог. Либо начинается, либо нет.

 

— Как давно из-под Вашего пера стали выходить стихи, и почему они получили такое непритязательное название – «бредятинки в рифму»?

 

— Потому что я не отношусь к этому, как к стихам, хотя многие знакомые говорят, что это неправильно. Мне очень нравится слово «бредятинка», потому что, на мой взгляд, все, что касается литературы – «бредятинки». Не сравниваю себя ни в коей мере, но любой великий писатель бредит, в этом состоянии рождаются какие-то персонажи. Как правило, писатели изображают то, чего не было никогда, или же очень сильно дописывают то, что было. Я начинал как молодой поэт, мне было 16–18 лет. Помимо всего прочего, есть несколько поэтических онтологий, составленных мною же. Одна из них – онтология лучших лирических произведений XX века о любви. В течение нескольких месяцев я прочитал лучших поэтов ХХ века, и после этого трудно читать произведения остальных. «Бредятинки» – вроде как можно.

 

— Вероятно, Вы не раз встречались не только с рациональной, но и не с самой конструктивной критикой. Какова была Ваша реакция на высказывания разного рода в начале творческого пути?

 

— Сначала я очень расстраивался, обижался, хотел подавать в суд, потому что мне казалось, что меня оскорбляют. А потом успокоился и в какой-то момент мне стало на это наплевать, поскольку я понял, что крайне редко критики мотивируются желанием написать то, о чем они думают. Должен сказать, что критика очень сильно испортила мою жизнь – сейчас я столкнулся с ситуацией, когда довольно большое количество театральных деятелей очень презрительно ко мне относятся, не видя ничего, что я сделал. Они не видели мои спектакли, не читали мои пьесы и не видели то, что по моим пьесам поставили другие люди. Но поскольку критики меня очень не любят, то они ориентируются на чье-то мнение, и это очень портит мою жизнь. В этой ситуации не знаю, каким образом можно что-то сделать, поскольку я обращаюсь к людям, которые ко мне изначально относятся высокомерно. И вот это, конечно, очень обидно. Потому что, если бы ко мне пришёл какой-нибудь руководитель театра, посмотрел спектакль и сказал: «Знаете, Андрей, это плохо очень», – было бы понятно. А так не происходит. И я не могу добиться у очень известных театральных деятелей того, чтобы они просто прочитали то, что я предлагаю. Но это, наверное, даже отчасти моя проблема.

 

— На одном из интервью Вы выразили несогласие с теми людьми, кто считает, что вопросы веры и религии — не те темы, о которых нужно говорить. Почему, на Ваш взгляд, это вещи, необходимые для широкого обсуждения?

 

— Я не считаю, что они необходимы для широкого обсуждения. Если ты хочешь об этом говорить – говори, если не хочешь об этом говорить – не говори. Не понимаю именно того, почему это не обсуждают. Не вижу в этом ничего такого невероятного. Вот отношения с женой можно обсуждать, а отношения с Богом – нельзя. Мне кажется, что вопросы веры – не только веры в Бога, но и вообще веры как таковой – это очень важные вопросы, которые, по-моему, необходимо понимать. И без этого довольно трудно.

 

— С каким самым необычным вопросом к Вам приходили на психофилософскую консультацию?

 

— У меня есть книга «Так любят люди», роман, который состоит наполовину из придуманных историй, а наполовину из историй, которые люди мне рассказывали. Можно его почитать. А любой вопрос, с каким приходит человек, для него необычно важен. Если я выделю кого-то одного, то, получается, остальные – обычные? Все вопросы – из ряда вон выходящие. Ко мне не приходит человек, у которого все в порядке и которому нужно со мной потрепаться. Так не бывает. Если ко мне обращается кто-то, значит, у него серьёзные проблемы, и они для него чрезвычайно важны.

 

— В разговорах о психофилософии Вы упоминали о таком явлении, как «волюнтатерапия», что в переводе с латыни означает «терапия желанием». Не могли бы Вы рассказать, что она собой представляет?

 

— Волюнтатерапия – это основное понятие в психофилософии. Очень просто: voluntas – это желание в переводе с латыни. Если ты делаешь то, что тебе хочется, то твоя психика регулируется сама по себе. Если ты делаешь то, что тебе не хочется, то она сама по себе начинает болеть. Это очень важный момент – стараться делать по жизни то, что согласуется с твоими желаниями, и то, к чему у тебя лежит душа. Начиная от того, чем ты завтракаешь, чтобы не лишь бы чем, продолжая тем, во что одеваешься, и заканчивая тем, с кем ты живешь и какую работу хочешь. Желательно все делать так, чтобы, выполняя это, человек удовлетворял свои желания. Так работает волюнтатерапия.

 

— В некоторых интервью Вы делились мыслью о том, что во время назревающей ссоры с кем-либо во избежание серьезного конфликта не нужно отвечать человеку грубостью на грубость. А стоит сделать непростую для нашей психики вещь — его пожалеть. При каких обстоятельствах Вам удалось сделать такой вывод?

 

— Это не то, что что-то один раз произошло, и я стал всех жалеть. На таком отношении все строится, потому что любое общение, которое не нравится, либо должно прерваться, либо ты должен пожалеть своего собеседника. Ричард Гир говорит, что он, когда начинает общение с человеком, внутренне говорит ему: «Я тебя люблю». И настраивает таким образом себя на любовь к нему. Я не настолько высок, и у меня на любовь не получается настроиться, но получается людей жалеть. Это не однажды случилось, оно пришло со временем. Я стараюсь не ругаться, и не «воевать» с людьми даже тогда, когда они делают то, что мне кажется неправильным. Первое: надо пытаться найти все то хорошее, что в человеке есть, оно должно перевесить все плохое. И второе: должно быть его жалко, поскольку это же – человек…

 Андрей Максимов. "Не МОЛЧИ, или книга для тех, кто хочет получить ответы" - о том, как сделать общение более легким и полезным. Заказать можно онлайн или по тел.: 8(495)980-45-60, 8(958)636-51-80.

— В Вашем сообществе в социальной сети ВКонтакте, недавно была опубликована Ваша цитата, которая звучит так: «Мы, родители, должны заслужить уважение наших детей». Реакции на эти слова последовали самые разные, один из комментариев звучит следующим образом: «Да уж! Перевожу: Курица должна заслужить уважение... снесенного ею яйца». Что бы Вы могли ответить этому пользователю?

 

— Родители совершают огромную ошибку, считая, что они – курица, а дети – яйцо. Тот, кто так говорит, считает, что родители – это один человек, а ребёнок – другой. Ведь дети – совершенно такая же курица, как и они, только маленькая. На самом деле – это такие же люди. Сейчас у меня в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга про Песталоцци, заканчиваю про Корчака. Потом хочу написать про Монтессори. Будет, надеюсь, три книги про великих педагогов ХХ века. Все эти педагоги – гении, которые очень сильно повлияли на развитие педагогической науки. Они говорили, что дети – это люди, и это важнейший вывод. К сожалению, родители этого не понимают и считают, что дети – это «недолюди» такие, некоторые существа, способные только впоследствии стать людьми. В результате подавляющее большинство тех, кто приходит ко мне на разговор, – это родители, детям которых исполнилось 13–15 лет. И они, как правило, начинают встречу со мной такими словами: «Так все было здорово, мы с Машей были друзья, а теперь что-то изменилось». А изменилось вот что: Маша, пока была маленькой, терпела, что она – не человек. А потом в какой-то момент она стучит кулаком по столу и говорит: «Я – человек, я – личность, отстаньте». Вот это грозит тем, кто пишет про яйцо и курицу.

 

— Один из людей, которых Вы упомянули, – Януш Корчак, на данный момент Вы работаете над книгой о нем. Почему для Вас, как для педагога, личность именно этого человека оказалась наиболее привлекательной?

 

— Потому что великих педагогов чрезвычайно мало. По сравнению с великими писателями, актёрами, художниками их очень мало. На мой взгляд, в ХХ веке было три великих педагога. Ну, четыре, ещё Макаренко. Песталоцци, Корчак, Монтессори и Макаренко – вот, собственно, они были гениями. И Корчак для меня в первую очередь не писатель, а всё-таки педагог. Хочу написать триптих про трёх великих людей ХХ века, потому что их открытия могут пригодиться сегодня именно родителям, а не школе. Школа не будет с этим возиться, а родители будут заниматься воспитанием детей.

Читайте также:

Писатель и телеведущий Андрей Максимов: «В присутствии Бога жить проще»

Писатель Андрей Максимов: одну половину счастья составляет любовь, другую — призвание