Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Умное лицо – это еще не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением лица. Вы улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!
Григорий Горин. Тот самый Мюнхгаузен.
Сегодня же речь пойдёт о людях далеко не скучных – известных русских художниках Валере и Наташе Черкашиных, вся жизнь которых является примером воплощения лучших традиций современного искусства, обличенных в яркую, провокационную форму.
Каюсь, первоначально ознакомившись с их творчеством, я счёл его неприкрытым стёбом, обычным для времён Перестройки, и даже откровенным глумлением над историей Советского государства. Лишь некоторое время спустя, познакомившись с авторами и изучив более подробно корпус их работ, мне открылся истинный масштаб усилий этих замечательных людей по сохранению исторически значимого культурного наследия эпохи СССР.
Мы встретились с Валерой и Наташей сразу после открытия их выставки Global underground в московском центре визуальной культуры BETON и, конечно, я не смог удержаться от небольшого интервью.
― Валерий, вы родом из Харькова. Расскажите о том, какое влияние оказал на Вас этот город?
― Это было особое место, овеянное духом свободы, и рай для творческих людей. Я никогда не чувствовал каких-либо ментальных «заборов» и ограничений, отделяющих моё мировосприятие от внешнего мира за пределами СССР. При этом, меня всегда сопровождало ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я знал, что никогда не сделаю чего-то плохого, даже если об этом никто не узнает.
― Расскажите о вашем увлечении культурой хиппи?
― Возможно, на мой порыв повлиял московский международный кинофестиваль шестьдесят девятого года, где была возможность увидеть и пообщаться с известными людьми, представляющими советскую и зарубежную культуру. Тогда я ещё мало знал о движении хиппи, но в один прекрасный день, начал отращивать волосы, ходить в цветастой одежде и домашних тапочках. Несколько раз в таком виде меня забирали в милицию, но всё как-то обходилось.
― Расскажите о вашем образовании?
― По образованию я – художник. Занимался масляной и акварельной живописью, графикой, постепенно переходя к фотографии и различным видам её ручной обработки, как основному предмету моего творчества. Как следствие, в восемьдесят четвёртом году мы уже с Наташей полностью переключились на работу с фотографическим изображением, как с натурой. В какой-то момент меня даже начали причислять к знаменитой харьковской школе фотографов-экспериментаторов.
― С чего началось ваше увлечение фотоискусством?
― Оба моих дяди были полупрофессиональными фотографами, но я никогда не видел, как они проявляли и печатали кадры. Сэкономив на завтраках в школе, я купил свой первый фотоаппарат – «Смена-4». До сих пор жалею, что отснятые плёнки я использовал в качестве топлива для самодельных ракет. Неудивительно, что мой архив негативов берёт начало только с шестьдесят второго года, когда фабрика «Свема» переключилась на менее горючий пластик.
― Насколько важное значение вы уделяете техническим аспектам фотографии?
― Признаться, я до сих пор ничего не понимаю в выдержках и диафрагмах, полагаясь исключительно на своё внутреннее чутьё. Помню, как я достал своими постоянными расспросами известного фотографа Александра Слюсарева. Устав от непрекращающихся звонков, он посоветовал мне записать нужные значения на стене.
― Правду ли говорят, что вам принадлежат слова о том, что вы опасаетесь хорошей фотографии?
― Я считаю, что хорошая фотография теряет всякий смысл для творчества, поскольку в неё уже никак не внедришься, не дорисуешь, не сотрёшь, не нацарапаешь, не стравишь, не сделаешь коллаж.
― Расскажите о ваших первых работах.
― Сначала я мало фотографировал, было дорого покупать плёнки, бумагу. Переключившись на увлечение культуризмом, начал снимать развитие своего тела. Я был молодой, красивый и, конечно, хотел оставить это в своих воспоминаниях. Чуть позже я начал запечатлевать окружающих, друзей и прочее. Следствием этого стала одна из моих первых работ шестьдесят восьмого года, получившая название «Пражский пикник». Никто даже не предполагал, что именно в этом году советские войска войдут в Чехословакию для подавления народных волнений. Затем появились такие проекты, как «Ночь с пионервожатой», «Молитва о восстановлении зрения Рэя Чарльза» и ряд других. Спустя много лет мы встретились с Рэем Чарльзом, и я помню, как он смеялся, узнав о нашей акции.
― Вы ощущали каким-либо образом закат эпохи СССР?
― Думаю, да. Помню, что, когда я ещё жил в Харькове, к нам в гости приехал мой дядя – настоящий коммунист, преданный идеалам социалистического строительства. Вместе с моим отцом они сидели в комнате, рассуждая о будущем нашей страны. Не знаю, что со мной случилось, но вдруг я ни с того ни сего заявил, что коммунизма скоро не будет, собираясь это хоть как-то обосновать. Как выяснилось, аргументы им были не нужны. Помню, как я лишь успел быстро покинуть комнату, когда эти два уже немолодых солидных человека, непостижимым образом перемахнув стол, рванули за мной, пытаясь выломать дверь, за которой я нашёл своё убежище. Что я от них только в этот день не услышал. Даже мой отец, никогда не позволявший себе ругаться матом, пускал такие тирады, от которых мне было не по себе.
― Расскажите о вашем внутреннем ощущении от ухода в небытие великой страны?
― Когда мы почувствовали, что Советский Союз уходит, возникло понимание глобальной драмы. Это отражено в одной из наших работ, посвящённой первому и единственному президенту СССР – Михаилу Сергеевичу Горбачёву. Самое удивительное, что она увидела свет за несколько дней до путча девяносто первого года.
― Напомните, что за акции у вас прошли в музее Ленина и Большом Кремлёвском Дворце?
― Это был наш с Наташей перформанс девяностого года «Осязательный принцип как основной принцип искусства для народа». Мы раздали бюсты Ленина группе людей в непрозрачных очках, предложив понять, что же находится у них в руках. Мнения были самыми разными, включая набалдашник для металлической кровати.
Затем, в музее Ленина при содействии двойника Ильича, с которого последние двадцать лет лепили бюсты, мы раздали участникам перформанса подписанные им дипломы. К ужасу бабушек, следящих за порядком в залах, он провёл для нас экскурсию, возмущаясь «проституткой Троцким» и рассказав ряд замечательных историй из жизни своего прототипа.
Недалеко оттуда мы устроили «торжественный завтрак в Кремле» в честь Наташиного дня рождения, притащив в Государственный Кремлёвский Дворец десятилитровую кастрюлю кашу британского двора – овсянку, Кремль всё-таки! Поскольку каши было гораздо больше, чем приглашенных, мы поехали в Дом кино, где при участии Лидии Федосеевой-Шукшиной угостили кашей собравшихся на очередное творческое мероприятие.
― Почему для ряда своих наиболее известных проектов вы выбрали именно метро?
― Метро очень много значит для нашей семьи, хотя бы потому, что наше знакомство с Наташей состоялось именно там. Кроме того, столичный метрополитен – это один из наиболее значимых символов уходящей эпохи и культуры СССР, наряду со сталинскими высотками и комплексом ВДНХ. Более того, одно время ходили слухи, что эти сооружения могут уничтожить. Это же касается и медных статуй на станции метро «Площадь Революции», которые, по нашим данным, хотели демонтировать и переплавить на металл.
― Расскажите о вашем с Наташей проекте «Любовь народа к искусству для народа».
― Это была одна из наших первых совместных работ. Съёмки проводились на упомянутой станции метро – «Площадь Революции». Мы довольно долго выбирали девушку для фотосессии, пока не познакомились с русской моделью, позировавшей для самых известных журналов мод. Она честно призналась, что считает эти журналы «макулатурой» и хочет оставить свой след в искусстве.
― Насколько я знаю, с этой же станцией связан ваш перформанс девяносто третьего года «Подземная свадьба».
― Перед этим в этом же месте мы провели перформанс «Приватизация», предлагая желающим оформить документы на какую-либо из украшающих эту станцию медных статуй, а затем, устроив другую акцию – «Субботник», где каждый из «владельцев» собственной статуи мог смахнуть с неё пыль и протереть тряпочкой.
В какой-то момент одна из наших знакомых сказала, что ей нравится типаж статуи бронзового рабочего. Нам ничего не оставалось, как предложить ей «выйти за него замуж», тем самым соединив воедино наше время и тридцатые года прошлого столетия. Поскольку к этому моменту, зная о наших акциях, в метро нас уже не пускали, пришлось пойти окольными путями. В итоге нам удалось решить вопрос проведения акции, сославшись на подготовку детского образовательного проекта с участием детских персонажей – Хрюши и Степашки, о правилах поведения в метрополитене. Надо отметить, что «супруга» до сих пор счастлива тем, что всегда знает, где находится её «муж».
― Расскажите о вашей знаменитой инсталляции девяносто первого года «Похороны СССР».
― Мы провели её в одной из комнат полуразвалившегося здания на Кадашевской набережной. В полу зияли дырки, стояла бетономешалка, потолок того и гляди мог обрушиться, окна были заложены фанерой и кирпичом. Внутри помещения был вскопан пол, сделано некое подобие могил, посажены цветы, вывешены наши работы, а каждому посетителю предлагалось помянуть уходящее государство водкой и хлебом.
― Я знаю, что вы оформляли премьеру фильма «Дом под звездным небом» российского режиссёра Сергея Соловьёва.
― Это был один из первых проектов, которые мы решили сделать за деньги. Презентация проходила в Малом зале, а выставка – в фойе кинотеатра «Россия». Всё пришлось делать буквально на коленях. Оператор фильма Юрий Клименко публично заявил, что, если бы он видел их раньше, то снимал бы фильм совсем иначе. Его слова были крайне негативно восприняты самим Соловьёвым, вследствие чего он даже не упомянул наши с Наташей имена в ходе состоявшейся премьеры.
― Как появился цикл работ «Миражи империи»?
― В девяносто четвёртом году, работая над новой серией, я никак не мог добиться желаемого результата и в сердцах скомкал одну из фотографий, швырнув её на пол. Когда я её развернул, сразу понял, что это нечто принципиально новое. Поскольку тема империй не ограничивается Россией, мы сделали одноименные циклы работ, посвященных другим странам, включая Германию, Великобританию и США.
― Я знаю, что для некоторых выставок вы активно использовали воду.
― Для фотографии очень важна среда. Одна из наших выставок проходила в бассейне берлинского стадиона Олимпия, где небезызвестная режиссёр и фотограф Лени Рифеншталь в тридцать шестом году снимала пропагандистский фильм «Олимпия», посвященный немецкой Олимпиаде. Спустя некоторое время, мы предложили Всемирному банку в Вашингтоне сделать инсталляцию, посвященную прощанию с традиционными европейскими волютами и связанной с ними культурой портретов на банкнотах. Мы увеличили портреты знаменитых людей с уходящих в прошлое купюр, разместив их в бассейне штаб-квартиры банка.
― Расскажите о цикле работ «Глобальный андеграунд»?
― В этот проект вошли тридцать три крупнейших метрополитена мира. Естественно, самое красивое метро находится в Москве, хотя некоторые станции в Стокгольме, вырубленные в скалах, также производят весьма сильное впечатление.
― Почему в своих работах вы активно используете газеты?
― Это только кажется, что газета — не более, чем распечатанный лист бумаги. На самом деле, она генерирует совершенно особую энергетику. Даже если сделать тоннель из газет и идти сквозь него, то ощущение тишины меняется каким-то шорохом, шумом, звуками.
― Каким образом отражена в вашем творчестве современная Россия?
― Как-то раз, уже в двухтысячном году, будучи на ВДНХ, мы увидели девочку, которая попросила свою подругу сделать кадр на фоне фонтана «Каменный цветок», назвав его «классным бэкграундом». По сути они уже воспринимали ВДНХ вне исторического и политического контекста, как необычный, запоминающийся фон. В нашем сознании что-то «щёлкнуло», и мы сделали цикл работ, вошедший в серию «Время Путина».
― Складывается впечатление, что в вашей жизни всё всегда происходит гладко, вовремя и к месту, а попадали ли вы в какие-нибудь форс-мажорные обстоятельства?
― Да, как-то раз после трёхнедельного отсутствия, вернувшись в нашу однокомнатную квартиру, мы почувствовали резкий запах. Оказалось, нас залили горячей водой соседи. Многие работы были безвозвратно утеряны. Что-то удалось сохранить и даже использовать потекшие краски в качестве изобразительного эффекта. Отчасти это перекликается с уже упомянутой темой «плохой фотографии», когда различные недостатки фотоизображения дают совершенно особое качество восприятия.
― А были такие моменты, когда вашей жизни что-то угрожало?
― Начнём с того, что, когда я родился, врач был близок к тому, чтобы констатировать мою смерть. Затем меня Вселенная для чего-то «оставила». Перед школьными выпускными мне сломали челюсть. Потом я несколько раз умирал, тонул, разбивался на мотоцикле и многое другое. Получается, что я всё время касаюсь грани жизни и смерти. Этой теме посвящен большой цикл работ, который называется «Эволюция хаоса».
― Как так случилось, что вы отказались от столь желанной для многих грин-карты, будучи весьма успешными и признанными в Соединённых Штатах художниками?
― В Америке мы чувствовали себя комфортно, широко общаясь с американскими университетами, художниками, кураторами музеев и т.д. В две тысячи седьмом году мы получили грин-карту и предложение остаться. В девяносто четвёртом году, после нашего трёхмесячного путешествия по США, вернувшись в Россию, мы её буквально не узнали, осознав, что уезжали совсем из другой страны. Прожив в Москве некоторое время, мы поняли, что наше место именно здесь. Спустя год пребывания в России, нам уже не хотелось возвращаться в Америку. Начав новую жизнь, мы пошли в посольство США и сдали грин-карту, ощутив себя по-настоящему свободными людьми.
― Насколько я понимаю, у вас поистине необъятная и исключительно занимательная творческая биография, краешка которой мы лишь коснулись в этом интервью. Существуют ли какие-то связанные с ней публикации, доступные широкой аудитории?
― Да, мы сейчас трудимся над этим. Нам с Наташей пришлось проследить нашу жизнь с самого начала. Ориентировочно будет до десяти томов. К этому времени уже напечатано пять. Первый том, получивший название «Ночь с пионервожатой», в котором описаны наши хеппенинги, перформансы и акции, был напечатан в 2018 году и его пока ещё можно найти в московских магазинах.
С разрешения авторов в публикации использованы фотографии из книги Валеры и Наташи Черкашиных «Ночь с пионервожатой» и персонального сайта авторов: www.cherkashinart.com.