100 лет назад, в 1922-м, большевики подавили как белогвардейское, так и крестьянское сопротивление – завершилась Гражданская война. Одна из главных причин поражения антибольшевистских сил заключается в том, что белые и зелёные не стали единой силой. Почему офицерско-интеллигентская контрреволюция не сомкнулась с контрреволюцией крестьянской? Гость «АН» – доктор исторических наук Антон ПОСАДСКИЙ, профессор Поволжского института управления им. Столыпина.
Третий сноп
– Красная пропаганда изображала беляка барином и карающим казаком с нагайкой, а белая изображала красных босяцким хулиганьём, латышскими стрелками и пленными немецкими солдатами. При этом с обеих сторон воевали преимущественно крестьяне-середняки, в основном мобилизованные.
– Поскольку крестьяне составляли 4/5 населения России, то за этот ресурс и шла борьба между красными и белыми. И те и другие могли быть для крестьян безобразно тяжелы. Мобилизация, изъятие продовольствия. Иногда деревни кормили воюющих добровольно (так было, например, с чапаевскими полками, пока те воевали в родном Заволжье), но чаще происходило иначе. Кроме того, в прифронтовой полосе население нещадно гоняли по всяким повинностям, среди которых наиболее тяжёлой была подводная. Всем нужны были колёса, так что крестьянина с телегой могли угнать на несколько недель, да ещё и в сезон сельскохозяйственных работ, что оборачивалось для него катастрофой.
Важны ожидания. От белых ждали больше, чем от красных. С красными всё было понятно: они шли со знаменем воинствующего разделения – «трудящиеся против угнетателей», «грабь награбленное». Красные не обещали правопорядка. А белые – обещали. От белых ждали нормальной, цивилизованной власти. Казалось, придёт централизованное управление, важные люди, царские генералы – и наведут порядок. А с приходом белых этого не происходило, порядка не возникало. Если белая власть охраняет лишь саму себя в городах и на станциях, а в деревне по-прежнему нет никакой власти – какой же это порядок? Набирать призывников и пороть уклоняющихся – вот и вся власть? Это не могло приниматься с добрым чувством. При красных цивилизованного порядка тоже не было, но, повторюсь, от красных этого и не ждали, а от белых ждали. Соответственно, отсутствие порядка било по белым сильнее, чем по красным.
– Многие историки ставят белым в укор то, что они отказались узаконить «чёрный передел», совершённый крестьянами в 1917–1918 годах, когда те силой прирезали себе помещичьи земли. Оказалось, толку от этого передела мало: средний крестьянский надел составлял пять-семь гектаров, а после передела увеличился лишь на треть гектара. Так что крестьяне получили от этого не столько пользу, сколько головную боль – стали бояться, что белые накажут их за самоуправство. Почему же белые не решились успокоить крестьянина и признать за ним эту жалкую треть гектара? Чего в их принципиальности было больше – правовой культуры или же классовых помещичьих интересов?
– Это не вопрос принципиальности, это вопрос устройства жизни. Если государство решает закрыть глаза на то, что произошло нарушение права собственности, – значит, нужен какой-то новый правовой механизм, чтобы урегулировать ситуацию. В рамках Особого совещания при деникинском правительстве писали проекты, как совместить данность, когда крестьяне уже являются фактическими собственниками земли, и юридическую управляемость. И на юге, и на востоке исходили из того, что крестьяне продолжат пользоваться той землёй, которой пользуются, – вопрос заключался в том, сколько они должны за это заплатить. Деникинская политика «третьего снопа» предполагала, что крестьянин должен отдавать треть урожая владельцу земли. Условия вроде бы щадящие, но для крестьянина малосимпатичные: помещики были для деревни уже перевёрнутой страницей.
Кто-то, конечно, назовёт эту позицию белых излишне щепетильной, но как иначе можно действовать в рамках права? Революция – да, не щепетильничает, она щедро раздаёт чужое. Как результат – в глазах деревни белые проигрывали красным в скоростях: большевики одним махом позволили присвоить помещичьи земли, а белые уже год вымучивают аграрный закон, – и всё никак. Прибавьте к этому красную пропаганду, пугавшую крестьян реставрацией помещичьего строя.
На паёк
– Позволив крестьянам, как те думали, присвоить помещичью землю, большевики вскоре объявили весь земельный фонд государственным. Выяснилось, что из собранного тобой урожая твоё только то, что тебе оставят, – а заберут у тебя гораздо больше, чем каждый третий сноп. Здесь мы подходим к крестьянским антибольшевистским восстаниям, на фоне которых меркнет всяческое недовольство крестьян белыми, – к восстаниям на Тамбовщине (1920–1921) и в Западной Сибири (1921–1922). Участие в них суммарно приняли свыше 150 тысяч человек.
– Крестьяне восставали против большевиков и раньше: в конце 1918-го десятки уездов Центральной России выступили против мобилизации, в 1919-м произошла массовая Чапанная война в Поволжье. Но действительно в 1920-м ситуация стала принципиально иной. Белые фронты к тому моменту исчезли либо отдалились – соответственно, белая альтернатива для крестьян улетучилась. Если кто-то до сих пор мог терпеть красных из опасений, что вернутся помещики, то теперь этот довод потерял силу. Обещанных белых ужасов не будет, господа в Париж уплыли. А красные ужасы – вот они. Вместо помещика – коммуна из петроградских рабочих, то есть чужих и неумелых людей, которые в глазах крестьян часто были хулиганьём. Мужика посадили на паёк в его собственном доме, решили за него, сколько ему нужно для выживания. А если вдруг у тебя осталось больше, чем съешь сам, продать это нельзя, потому что частная торговля запрещена, – военный коммунизм. Да ещё и гонения на церковь.
И тогда-то, видя, что всё зашло куда-то не туда, многие красные командиры поворачивают оружие, становятся на защиту крестьянства. Выходцы из низов, сделавшие в РККА генеральские карьеры. Те самые, кто вытягивал на себе первый период красной борьбы, создавал партизанские отряды. Они видят: у власти «портфельщики»-бюрократы, и вообще всё не так, как мечталось в восемнадцатом году, – нужно это исправлять! И вот тогда вспыхнуло – сначала на Тамбовщине, а затем в Западной Сибири. А ещё в Приуралье, в Поволжье – вся Нижняя и Средняя Волга оказалась в огне восстаний. Здесь же упомянем и махновцев. А в менее горячей форме сопротивление было практически везде: акции неповиновения, разграбление ссыпных пунктов… Последняя фаза Гражданской войны – это главным образом не борьба красных с белыми, а борьба красных с так называемыми зелёными. И борьба эта далась большевикам крайне нелегко. Настоящая крестьянская война – шутка ли!
– Своим ответом вы заставили меня взглянуть на эти восстания по-новому. Я привык интерпретировать их так: под красными народу оказалось хуже, чем под белыми. А вы говорите, самая ожесточённая борьба крестьянства против красных вспыхнула отчасти из-за того, что другая (белая) сторона практически ушла со сцены. Получается, если бы белые победили красных, то затем аналогично столкнулись бы с крестьянской войной?
– С войной – сомневаюсь. Но с необходимостью военного умиротворения разгулявшейся страны – да, столкнулись бы, вне всякого сомнения. Тут не нужно гадать – вспомним гражданскую войну начала XVII века, называемую Смутным временем. Конец Смуты принято относить к 1613 году, когда наконец произошло избрание на царство новой династии, однако на успокоение страны ушло ещё пять-шесть лет как минимум. Тогдашняя разномастная вольница – это казаки. Пришлось кого в сыру землю зарыть, кого в степь выгнать, а кого на службу взять. Белые были бы вынуждены заниматься примерно тем же.
Не срослось
– Мы подошли к главному вопросу: почему офицерско-интеллигентская (белая) контрреволюция не сомкнулась с контрреволюцией крестьянской (зелёной)? Ваш коллега К. Александров объясняет это так. Заблаговременно осознать, что несут с собой красные, могли в первую очередь не середняки, а зажиточные крестьяне. В Испании и в Финляндии таких крестьян оказалось достаточно, поэтому гражданские войны там закончились иначе. А в России этот слой был малочисленным, что обусловлено запаздыванием крестьянских реформ, осуществлённых сначала Александром II, а затем Столыпиным.
– Убедительная схема. Добавлю, что произошло ещё одно запаздывание: не успела сложиться русская политическая нация. Она частично явила себя именно в белом движении. Учащаяся молодёжь, в том числе совсем юная, гимназического возраста, целыми классами уходившая на юг, к Деникину, считая, что в опасности сама Россия, – это пример граждан, осознающих себя частью большого целого. С крестьянами было иначе: их патриотизм обычно не простирался дальше губернии. На фронтах Первой мировой войны уже в 1917-м у офицеров порой руки опускались. «Братец, если мы сейчас с тобой отступим – немец скоро до Днепра дойдёт!» – говорил офицер солдату из мужиков, на что мужик отвечал: «А мне-то что, я вятский». Массовая школа – вот что воспитывает в людях общенациональное гражданское сознание. И хотя к 1917 году до 70% молодых мужчин на селе были грамотными, этого оказалось недостаточно – лозунг белых «За единую Россию!» крестьяне в массе своей не восприняли.
– Кстати, приверженность белых лозунгу о «единой и неделимой» сегодня кто-то тоже ставит им в укор. Мол, проявили негибкость, когда отказались от сотрудничества с какими-либо сепаратистами – польскими, финляндскими, украинскими… В свою очередь, президент В. Путин в своей громкой прошлогодней статье «О единстве русских и украинцев» противопоставил белых и красных: одни сражались за единство России, а другие реализовали проект «Украина», с которым мы вынуждены иметь дело сегодня.
– На мой взгляд, белый подход «ни пяди земли Антанте за помощь» – это то, что стоит назвать принципиальной позицией, а вот неготовность сотрудничать с представителями окраин действительно можно понимать как негибкость. Согласен, большевики реализовали проект «Украина», навязали русским людям украинскую идентичность. Но справедливости ради заметим: авторы проекта – не большевики. Стоит «благодарить» Александра I, который, присоединив к России основную часть коренной польской территории, не присоединил (хотя имел очевидные возможности в 1809 и 1815 гг.) австрийскую Галицию – последний элемент древнерусского наследия, остававшийся за пределами Российской империи. Александр зачем-то оставил её Австрии, при поддержке которой там и возникнет проект «Украина». Но это уже тема для совсем другого разговора.