Бытует мнение, что по-настоящему прорывные работы в искусстве невозможны без употребления особых психоактивных веществ. Более того, многие искреннее полагают, что они являются неотъемлемыми спутниками творческого человека, в отсутствие которых он обречён на безрезультатные поиски себя и монотонное хождение по кругу.
Приходится признать, что роковой союз творчества и наркотиков, начиная с растительных галлюциногенов, заканчивая современными синтезированными веществами, имеет давнюю историю. Так, по мнению учёных-антропологов, первые следы употребления наркотических средств в изобразительном искусстве встречаются уже в произведениях наскальной живописи. Например, различного рода рисунки, состоящие из особым образом расположенных точек, концентрических кругов, абстрактных изображений людей, животных, растений и даже танцующих грибов. Это можно было бы легко списать на особенности мировосприятия и ритуалов древнего человека, если бы не близкие по содержанию рисунки наших современников, находящихся в прямой наркотической зависимости.
Даже самый поверхностный ретроспективный анализ мировой культуры и, в частности, живописи, воскрешает в памяти имена таких художников, как Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Сальвадор Дали и, по некоторым данным, Иероним Босх, о пагубном пристрастии которых к психоактивным веществам достаточно хорошо известно широкой аудитории. При этом современные исследования взаимосвязи творческой активности и различного рода наркотиков показали обратное – их заметное влияние на снижение творческих способностей. Между тем, самому автору может казаться, что, находясь под их действием, он создаёт нечто по-настоящему уникальное.
На этом фоне особенно интересен опыт людей, сумевших раскрыть свой творческий потенциал без использования каких-либо искусственных «расширителей» сознания вообще. Одним из них является российский художник-сюрреалист – Вадим Дрёмов, работы которого напоминают сны и откровения. О том, как ему удалось достичь столь впечатляющих результатов, мы побеседовали с автором в его творческой мастерской.
- Вадим, глядя на ваши работы, трудно поверить, что они созданы исключительно на волне вдохновения. Не могли бы вы приоткрыть завесу тайны над вашим творческим процессом?
- Невозможно объяснить, как это происходит. Картины в некотором роде рождаются сами, всё приходит само собой. Сюжет картины раскручивается как маховик. В самом начале возникает идея, постепенно обрастая образами. Перед началом каждой новой работы я читаю акафист Иисусу Сладчайшему и только после этого берусь за кисть. Поскольку сюрреализм — это искусство экспромта, первоначальный замысел может меняться несколько раз. Иногда может сложиться впечатление, что мои работы несколько перегружены, но мне всегда хочется вместить в них как можно больше эмоций и смысла.
Довольно часто мне приходится слышать вопросы о том, как я «расширяю» своё сознание, например, какими грибами, чем «задвигаюсь», что покуриваю и т.д. Увы, эти вопросы звучат постоянно. Что греха таить, в своё время я тоже пытался экспериментировать с различного вида «допингом», но каждый раз результат меня разочаровывал: то краски не те, то картина получается недостаточно выразительной. Именно поэтому я больше никогда к этому не возвращался, а другим не советую даже и начинать.
Лучшим стимулятором творческой активности для меня является хорошая музыка, причём я слушаю не только классику, но также рок и современную эстраду. Очень люблю «Пинк Флойд». В своё время для этих же целей художники приглашали музыкантов, а я просто включаю магнитофон. Стараюсь как можно чаще посещать музеи, православные храмы и, конечно, черпаю вдохновение в непокидающей меня любви к природе и морской романтике.
- Приходится ли вам сознательно вмешиваться в творческий процесс?
- Да, обычно это происходит на этапе построения композиции, например, прорисовки архитектурных деталей, ведь архитектура – это не что иное, как симфония логики. Иногда приходится использовать даже линейку, чтобы достичь выверенных пропорций. Кроме того, если у меня возникает хоть малейшее ощущение дисгармонии, я готов вносить сколь угодно масштабные изменения, часто переделывая довольно большие куски работ.
- Как вы пришли к сюрреализму?
- Как-то раз от одного из своих знакомых я узнал о небольшом выставочном зале на Малой Грузинской с предложением его посетить. Побывав там, я уже не мог думать о чём-то ином. Там выставлялся весь московский андеграунд, собиравшийся под эгидой профсоюза художников-графиков. Многие из этих художников впоследствии стали звёздами мировой величины, хотя на тот момент то, что они создавали и, в частности, сюрреализм, считался буржуазным, «упадническим» видом искусства. Находясь там, видя их работы, я впервые начал понимать, что значит создавать собственные миры. Для меня эта встреча стала настоящим откровением и моментом истины, определившим мой дальнейший творческий путь. Надо сказать, что первые мои работы дышали некоторой творческой робостью и отдельными заимствованиями, однако уже тогда они пользовались вниманием аудитории.
- Расскажите о своём видении сюрреализма, как одного из направлений живописи.
- Условно сюрреализм можно разделить на несколько стилистических направлений, каждое из которых в своей основе имеет некоторые законы, направленность и образы. Как правило, это видения, сны, которые человек считывает, касаясь «информационного банка», о котором мы имеем пока очень мало представлений.
На мой взгляд, наивно полагать сюрреализм явлением, возникшем только в начале двадцатого века. Хотя бы потому, что такие художники как, например, Иероним Босх или Фабулл, украшавший стены Золотого дома императора Нерона сюрреалистическими фресками, творили задолго до этого.
Сюрреализм, как нечто надсознательное предполагает встречу с неведомым, и что это будет за встреча во многом зависит от самого человека и его внутреннего мира. Не случайно, в работах художников-сюрреалистов так часто встречается тема монстров и буквально пульсирующей негативной энергии. В то же время для меня очень важно, чтобы работа несла в себе любовь и добро при полном отсутствии негатива.
- Имеет ли сюрреализм какие-либо пределы своего развития?
- Это направление в искусстве неисчерпаемо. У него нет пределов, как нет границ пространству человеческой фантазии. Оно позволяет уноситься в космос, нырять в Марианскую впадину, создавать новые миры и многое другое. Самое главное «распахнуть» свою душу, сделав её по-настоящему свободной.
- Должна ли, на ваш взгляд, картина нести какой-либо смысл и какой вы видите свою сверхзадачу?
- Нет, конечно. Своими работами я, прежде всего, пытаюсь пробудить в зрителях творческое начало, донести до них, что они не просто функциональные единицы социума, а творцы, способные создать нечто по-настоящему новое. К сожалению, многие художники-сюрреалисты также обрастают штампами и клише. Наверняка вы видели многочисленные шахматные доски, фигуры, переход неба в воду и прочее, кочующее из картины в картину. В отличие от прошлых лет, сегодня людей довольно сложно чем-то удивить. При этом я никогда не ставлю перед собой задачу понравиться зрителю, прежде всего, ориентируясь на движения своей души.
- Кто из художников оказал наиболее сильное влияние на ваше творчество?
- В первую очередь, это Сальвадор Дали, Макс Эрнст, Фукс, Варо, Паркес, Йерка, Исачов, хоть я и не могу сказать, что мне нравятся все их работы.
Кроме того, моими заочными учителями были художники-классики прошлых времен. Я тщательно изучал их технику, время от времени прибегая к их приёмам. Довольно часто они писали какие-то, на первый взгляд, понятные вещи, но обволакивали их невероятным флером загадочности. Например, череп, погасшая свеча, стеклянный сосуд и цветы, как символы бренности и скоротечности жизни или дети, пускающие мыльные пузыри, как символ иллюзий и несбыточных надежд.
- Не могли бы вы рассказать при каких обстоятельствах у вас появился интерес к живописи и что оказало на вас наибольшее влияние в процессе творческого становления?
- Я родился в Москве. Мои предки, жившие в родовой усадьбе Зимёнки, недалеко от города Шуя Ивановской области, очень хорошо рисовали. Отрадно, что многие работы им удалось сохранить, пронеся через огненный шквал событий двадцатого века. Сохранились рисунки, карандашные портреты. До сих пор вспоминаю, как хорошо рисовала моя бабушка и первое впечатление от удивительных узоров, создаваемых капелькой краски, растекающейся по листу мокрой бумаги.
В детстве я мечтал стать моряком. Может, именно поэтому я и начал рисовать. Вспоминаю, какое грандиозное впечатление произвели на меня парусники. Неслучайно в моих работах и по сей день так много парусных кораблей. По окончании художественно-оформительское училища активно увлёкся русским зодчеством, которое также охотно писал. Параллельно с этим изучал старинную европейскую архитектуру с особым акцентом на устремлённую ввысь готику и восхищающее своей декоративностью барокко.
Конечно, нельзя не отметить гигантское влияние, которое оказала на моё творчество Москва. Вряд ли в центре и среди исторической застройки найдётся хотя бы один двор, в котором мне не довелось побывать. Более того, по каждому из этих мест – усадьбе, храму, дому я старался найти хоть какие-то документальные и литературные источники. Значительная часть моих работ была сделана во время путешествий по Подмосковью: в Дмитрове, Коломне, Сергиевом-Посаде. Очень хотелось увидеть города, в которых осталась историческая застройка и понять, что осталось от культурного наследия прошлых поколений.
Одновременно с этим я активно посещал различные музеи и выставки, а в ГМИИ имени Пушкина пропадал месяцами. Признаюсь, меня куда больше интересовало западное искусство, в особенности итальянцы и «малые голландцы» с их ювелирной техникой живописи.
- Когда появилась первая работа, в которой вы выступили как художник-сюрреалист и первая выставка?
- Это был конец восьмидесятых. Работа называлась «Театр абсурда». Она уже давно находится за границей в одном из частных собраний.
Приблизительно в это же время состоялась моя первая выставка в небольшом уютном зале на проспекте Мира. В общей сложности, мной было выставлено пятнадцать акварельных и ряд работ в смешанной технике, созданных акварелью, карандашом, пером и тушью. За образец были взяты старинные гравюры, преимущественно, Джованни Баттиста Пиранези. А первой персональной выставкой стала экспозиция в Российской государственной библиотеке искусств на Большой Дмитровке.
- Кого вы считаете своей аудиторией?
- Прежде всего – своих единомышленников. Люди очень разные и большинстве своём склонны воспринимать нечто понятное, то, что они видят в окружающем их мире. В противном случае, как правило, звучит сакраментальный вопрос о том, что хотел сказать художник. Некоторые чувствуют красоту работ, но их смущает то, что они не в состоянии понять их содержание. И действительно, как можно языком разума объяснить то, что происходит в подсознании. Более того, я и сам часто не до конца осознаю содержание моих работ и содержащиеся в них символы. Они приходят без объяснений. Можно объяснить, как пишется пейзаж, но, согласитесь, если попытаться объяснить смысл пейзажа, то тоже могут возникнуть серьёзные проблемы.
- Вы говорили о том, что увлекаетесь старой русской архитектурой. Не могли бы вы объяснить, как повиляла на ваше творчество русская культура, энергетика русского пространства?
- Наверное, своей широтой и мощью, ведь если взглянуть на нашу страну, то это, прежде всего, необъятные просторы. Возможно, я говорю немного с пафосом, но только русская душа и в поэзии, и в живописи, впитывая в себя эти качества нашей природы, могла создать нечто доселе неведомое. Не меньше меня впечатляет русская храмовая архитектура. Русские люди редко строили по чертежам, да и знаменитых архитекторов было не так много. Было такое понятие, как мера и красота, а также напрямую связанное с этим «золотое сечение». Каким-то неведомым чутьём наши предки создавали подлинные произведения искусства, поражающие своей гармонией, наполняя наши души неизречённой красотой.
- Насколько современному художнику-сюрреалисту важно иметь классическое художественное образование?
- Очень важно. Я уверен, что талант и мастерство должны идти рука об руку. Хотя картину можно считать состоявшейся, если у неё есть хотя бы один почитатель и этот почитатель непосредственно вы сами.
- Как вы относитесь к критике?
- Я всячески приветствую конструктивную критику. Довольно часто те или иные рекомендации мне дают друзья-художники, но, пожалуй, самым главным и строгим критиком является моя супруга, которую я очень люблю и к мнению которой всегда прислушиваюсь. Она обладает удивительной способностью видеть. А кроме того, она пишет совершенно замечательные стихи.
- Что, на ваш взгляд, является критерием значимости художника-сюрреалиста для современников и будущих поколений?
- Прежде всего, это не столько высокий уровень мастерства, сколько способность создать нечто новое. А самое главное, – это время, ведь если к художнику на продолжении многих лет не теряется интерес, значит, он создал что-то по-настоящему выдающееся.
Вот интересно, Чехова будут читать в следующем веке или нет. Есть модные художники и писатели, взошедшие на Олимп и уже через несколько лет забытые, никому не нужные. Так было, есть и будет. Гениальность – вопрос времени. Оно подобно ситу просеивает через себя огромное число персоналий, оставляя лишь глыбы. Если о вас вспомнят через сто или хотя бы через пятьдесят лет, то это уже хороший показатель. Как сказал Марк Твен: «Слава — дым, успех — случайность; единственное, что надежно на земле — безвестность».
- Будучи состоявшим художником, какие рекомендации вы могли бы дать начинающим авторам, выбравшим своей творческой стезёй сюрреализм? Не секрет, что многих прельщает богемный образ жизни и связанная с ним специфическая культура.
- Слово «богемный» берёт своё начало от области в Центральной Европе, где исторически жило много цыган. Проще говоря, изначально «богемный» переводится как «цыганщина». Не встречал по-настоящему талантливых художников, тяготеющих к этому. Конечно, в творческих тусовках нет ничего плохого, но если они становятся самоцелью, то это путь в никуда. Прежде всего, надо быть готовым много и тяжело работать, полагаясь исключительно на чувство гармонии, красоты, вдохновение и, конечно, Божий промысел, ни при каких обстоятельствах не прибегая ни к чему другому.