В этом году исполняется 40 лет реанимационному отделению Семилукской районной больницы. Оно открылось первым в Воронежской области и одним из первых в России. Как работается врачам с самыми тяжёлыми больными, особенно сейчас, в условиях пандемии? Как избежать эмоционального выгорания? Есть ли в профессии место романтике? Об этом и о многом другом корреспондент «АН» поговорила с заведующим отделением Михаилом Никишиным.
- Михаил Фёдорович, когда вы начали работать в отделении?
- С самого начала, то есть сорок лет назад. После института я работал в Орловской области, а потом переехал сюда. В 1981 году по инициативе главного врача Александра Васильевича Гончарова и заведующего кафедрой анестезиологии и реаниматологии Воронежского медицинского института Леонида Фёдоровича Косоногова было создано наше отделение, куда и я перешёл работать.
- Получается, в Семилуках оно открылось одним из первых в области?
- Первое в регионе на базе районной больницы. Более того – одно из первых в стране.
- А почему вас так интересовала именно эта специализация?
- Служба только-только начинала развиваться тогда. Было очень интересно. Возьмём анестезиологию – что значит позволить больному человеку во время тяжёлой операции не чувствовать боли? Это же замечательно!
- Ну, в то время, наверное, вообще был такой всеобщий подъём – создавали что-то новое, работали на стройках века…
- Понимаю, вы о романтике… Ну, может, какой-то дух её и присутствовал. Но медицина не совсем романтическая профессия. Здесь больше нужны знания, опыт и желание работать.
- Врач – это миссия?
- Да. И очень хотелось бы, чтобы в эту профессию шли люди, которые выбрали её раз и на всю жизнь. Чтобы случайных людей в медицине не было.
- Бывают?
- К сожалению, да.
С горячим сердцем и холодной головой
- Говорят, у каждого врача есть своё кладбище. У врачей вашей специализации оно по объективным причинам больше, чем у других, ведь вы чаще всего лечите именно тех пациентов, которые находятся на грани жизни и смерти. Это тяжело. Но как не выгореть, не износить сердце, не сойти с ума, наконец? Или же не впасть в другую крайность – не стать бесчувственным?
- Да, есть такой термин – «эмоциональное выгорание». Но я уже говорил, что в медицину нужно идти, когда призвание есть у человека. И несмотря на долгие годы работы в тяжёлых условиях – допустим, в том же отделении реанимации, когда видишь много смертей, много тяжелых больных, много горя, тем не менее, ты должен сохранять спокойствие и выдержку. А также постоянно совершенствовать свои знания. И цель должна быть одна – вылечить тяжёлого больного. Но спокойствие и выдержка при этом не означают бесчувствия.
- То есть нужно работать с горячим сердцем и с холодной головой?
- Ну, можно и так сказать.
- Говорят, что после комы пациенты рассказывают про то, что где-то побывали – в каких-то светлых тоннелях или коридорах. Было такое?
- Было. Только вы немного путаете. Эти истории связаны с состоянием клинической смерти, а не с комой. Это когда сердце уже не работает, кровообращение остановлено, дыхания нет. В этот небольшой промежуток времени – до пяти минут – когда ещё не наступила биологическая смерть, ещё можно запустить сердце и спасти человека. И да, были такие случаи, когда пациенты рассказывали про свет в конце тоннеля.
- Что держит человека на этом свете? Что его возвращает? Я имею в виду, помимо профессионализма врачей. Любовь, семья, какие-то незавершённые дела…
- Возможно. Если человек, как мы говорим, цепляется за жизнь, если он видит, что родственники стараются ему помочь, что он не обуза для семьи… Он тогда и сам старается помочь и родственникам, и нам, врачам. И шансы на выздоровление значительно повышаются. Так что такая зависимость сто процентов есть.
- Вы верующий человек?
- В душе да. Но в храм я, честно говоря, не хожу. Ну а перед особенно какой-то тяжелой операцией приходится попросить помощи (Михаил Фёдорович показывает взглядом на висящую на стене икону – прим. авт.).
- Если вы всё-таки не смогли вырвать человека из лап смерти, бывает ли такое, что потом мучаетесь сомнениями: а всё ли я сделал? И правильно ли?
- Бывает и такое. Но чем больше ты работаешь, тем меньше таких вопросов себе задаешь. Какие-то недостатки в практике в лечении пациентов с возрастом, или, скорее, с опытом, уходят. Знания накапливаются, и чем больше ты работаешь, тем меньше ошибок совершаешь.
Есть ли место чуду?
- Сейчас прибавилось работы в связи с пандемией?
- Значительно прибавилось. Три врача работают в ковид-отделении посменно. По правилам положено, чтобы там один реаниматолог находился постоянно на случай оказания экстренной помощи. Соответственно, и оставшимся здесь, в реанимации, приходится больше работать. Сейчас многие не могут пойти в отпуск, даже были случаи, когда отзывали из отпусков. Уже потом будем решать, как будем отгуливать.
- Нужно ли делать прививку от ковида? И сделали ли её вы?
- Сделал. И да, нужно. Потому что это единственный способ остановить пандемию.
- Тяжело умирают от коронавируса? Вы уже, наверняка, насмотрелись… Это я, по большей части, для антипрививочников спрашиваю…
- Очень тяжело. Ведь, по большому счёту, люди умирают от удушья. Потому что лёгкие поражены, и свою функцию переноса кислорода из воздуха в кровь не выполняют. Естественно, прививаться надо обязательно. Чтобы не допустить вот этого тотального поражения лёгочной ткани, когда медицина уже бессильна чем-либо помочь. И на искусственную вентиляцию сажаем, и стопроцентным кислородом пациенты дышат, но лёгкие поражены необратимо. Пациент погибает, несмотря ни на какие наши усилия.
- Понимаю, что исход болезни во многом зависит от профессионализма врача. Но всё-таки, есть ли место чуду?
- Чудо только Господь Бог может совершить. Но, знаете, бывают случаи, когда, казалось бы, у пациента нет никаких шансов. Предыдущий опыт подсказывает, что мы уже ничем не можем помочь. Но стараемся, конечно. И вот эти старания часто приводят к хорошему результату. Потихонечку вытягиваем, вытягиваем…
- А бывает наоборот?
- Бывает. Казалось бы, пациент должен жить. Но мы что только не делаем – и лекарства всякие, и процедуры различные, и какие-то специальные методы лечения – та же искусственная вентиляция легких. Но ничего не помогает. Уходят люди. И всё, ничего тут не сделаешь.
- Вы разрешаете родственникам пациентов приходить в реанимацию?
- Надолго – нет. Потому что пациенту постоянно проводят какие-то медицинские манипуляции, при которых родственникам присутствовать ни к чему. А на короткий промежуток времени – да, пускаем. Правда, только после того, как посетители подпишутся под условиями посещения реанимации. Пускать, конечно, нужно. Потому что и родственники переживают, и пациент, если он в сознании, всегда рад видеть родных ему людей.
- А если без сознания? Как вы думаете, если близкий человек разговаривает с таким пациентом, зовёт его… Дозываются? Слышат?
- Я не думаю. Я знаю. Все пациенты, которые находятся в бессознательном состоянии, подключены к монитору – там отмечается частота сердечной деятельности, частоты дыхания, насыщение кислородом, давление… И когда родственники подходят к пациенту, пытаются поговорить, погладить руку, зачастую показатели меняются. Увеличивается частота дыхания, частота сердечных сокращений. Не каждый раз, но это бывает. В зависимости от глубины поражения головного мозга.
«Держит чувство долга»
- За эти годы бывало такое, что вы хотели бросить работу?
- Ни в коем случае. Нет.
- А как вы тогда боретесь с эмоциональным выгоранием? Ведь все равно же наверняка бывают мысли о том, что тяжело, очень тяжело. Что вы делаете тогда? На рыбалку ходите, книги читаете, в мяч играете?
- Всё мимо. С рыбалкой уже давно закончено. Книжки сейчас меньше уже читаю, больше в интернете. Когда тяжело… просто отдыхаю. Хочется прийти домой, спокойно посидеть, всё это пережить и на следующий день опять идти на работу (улыбается – прим.авт.). Честно говоря, держит чувство долга какого-то. Может, мы просто врачи старой закалки и учили нас ещё советские доктора, для которых чувство долга никогда не было пустым звуком.
- Почему вы вообще выбрали эту профессию?
- Очень нравилась. Отец был врачом. Так что я с детства ни о чём другом и не помышлял, кроме как лечить людей.
- Даже космонавтом не хотели быть, как большинство советских мальчишек?
- Нет. Только доктором.
Кое-что о лечении доверием и словом
- А почему нас болезнь может сломить? Как с ней бороться? Я имею в виду не врачам, а нам, пациентам. Что с ней, болезнью, делать? Разговаривать, договариваться, не обращать внимания или же относиться к ней исключительно как к врагу на поле боя?
- Воевать – да. Но знаете, может быть в какой-то мере и договариваться. Иногда это тоже даёт хороший эффект. Но самое главное, не надо ныть и жалеть себя – что, мол, вот я какой несчастный, я заболел, мне плохо. Ни в коем случае. Нужно быть оптимистами.
- Паника убивает?
- Однозначно. И не только в переносном, но и в прямом смысле она бывает смертельной для пациента. Поэтому паниковать нельзя, нужно упираться, спокойно лечиться и слушаться докторов.
- Мне кажется, в своей профессии вы должны уметь не только лечить, но и быть немного психологом и даже священником. Есть такое?
- Слово лечит. Это испокон веков известно. И лечит очень хорошо. И если с пациентом, допустим, до хирургического вмешательства поговорить, успокоить, объяснить ему всё, то и операция проходит значительно легче. Так же и в реанимации. На обходе мы обязательно разговариваем с пациентом, рассказываем, какое лечение будет в дальнейшем, что будем делать мы, а что желательно делать ему, чтобы выздороветь. Как правило, пациент успокаивается, поверив в то, что он может победить болезнь.
- Значит, доверие к врачу тоже своего рода лекарство?
- Конечно. Это тоже помогает лечению. Если налажен контакт, если пациент понимает, что врач делает всё возможное, чтобы он выздоровел, словом, доверяет доктору, то и лечение проходит более гладко, более успешно.
- С нездоровыми людьми, мне кажется, вообще сложно работать. Ведь, заболевая, человек становится более раздражительным, а возможно и менее адекватно воспринимающим реальность. То есть может не внимать доводам разума, принимать все советы «в штыки». Конечно, не все, но ведь встречаются и такие. Есть ли какие-то секреты, «фишки» в общении? Можете ли, например, прикрикнуть на пациента, если он вас не слышит?
- Да уж, пациенты бывают разные совершенно. Бывают спокойные, рассудительные. А бывают с нестабильной психикой. Но, тем не менее, по поводу крика – однозначно нет. Просто приходится более тщательно объяснять ситуацию, не один раз убеждать. Порой нужно подойти и поговорить с пациентом несколько раз. Как правило, результат всегда бывает положительным. Если ты, доктор, понимаешь, что происходит с пациентом, и правильно ему это можешь объяснить, то, пусть и не с первой попытки, но пациент понимает тебя всегда. То есть с любым человеком всегда можно найти общий язык. И да, возможно, иногда приходится, как вы говорили, быть немного психологом и даже исповедником.
«Идём на свои посты, потому что это наша работа»
- Думаю, не ошибусь, если назову происходящее сейчас войной. Я имею в виду пандемию. Вы, врачи, на передовой. И, увы, немало медработников по всему миру погибли, можно сказать, на боевом посту. Да, сейчас есть вакцина и у кого как не у вас должно быть доверие к ней. Так что чуть-чуть подстраховались. Но ещё в прошлом году вакцины не было. Боялись заболеть?
- Что касается страха… нет. Тревога какая-то – да, пожалуй.
- Не могу знать наверняка, но догадаться несложно – родственники говорят врачам – зачем тебе это нужно? Лучше найди другую работу или вообще сиди дома. К чему такой риск? Так, правда, зачем это вам? Почему, несмотря ни на какие пандемии вы всё-таки остаётесь на этой самой передовой?
- Трудно сказать. Возможно, из-за чувства долга, о котором я вам уже говорил. Мы давали клятву Гиппократа. Мы знали, для чего мы идем в профессию. Знали что нужно будет работать и днём, и ночью. Знали, что можем получить какую-то инфекцию, общаясь с больными. Всё это мы понимали, и сейчас все врачи и медсестры все это прекрасно осознают. Риск есть всегда. И это не только коронавирус. Есть и другие заболевания. Стараемся по возможности себя от этого огородить. Но да, идём на свои посты. Потому что это наша работа, наш долг.
- А за семью страшно было? Я имею в виду, что если бы из-за того, что вы работаете с больными людьми, вы принесёте инфекцию своим близким.
- Ну, конечно, не хотелось бы. После ухода с работы старались обрабатывать руки, максимально дезинфицировать.
- Михаил Фёдорович, вам приходилось работать со своими близкими людьми как врачу по специальности?
- Приходилось. В медицине бытует мнение, что врач своих родных людей лечить не должен. Я лично не согласен с этим. Ну кто, как не я, больше всего заинтересован в выздоровлении близкого мне человека?! Просто нужно отнестись к родному, как к простому пациенту, и лечить его, максимально сохраняя спокойствие.
- То есть включать профессионализм, а не чувства?
- Да. Только здесь, скорее, речь не о чувствах, а об эмоциях. Вот их быть не должно. С эмоциями справиться можно, а с чувствами как? Они либо есть, либо их нет.
- Этот год юбилейный для вашего отделения. Что бы вы хотели пожелать своим коллегам и подчиненным?
- Как обычно говорят медики, в первую очередь здоровья. Особенно в наше непростое время. Пусть все будут здоровы и счастливы. А счастье много чего в себе заключает. Для каждого оно своё.