«Известия», 1924 год: «Низвергнуть бога оказалось гораздо легче, чем свалить диктатуру желудка». Ниже мы приведём эту цитату полностью. А вспомнили её в связи с недавним обращением к Владимиру Путину Никиты Михалкова и Андрея Михалкова-Кончаловского – они готовы создать национальную сеть общепита «Едим дома!».
Призыв Микояна
Знаменитые братья уже объяснили, что не готовят «наш ответ «Макдоналдсу». У них вообще, судя по СМИ, – другая концепция. Не столько кафе сами по себе, сколько совмещение кафе и кулинарий, куда продукты будут поступать с фабрик-кухонь. Такое много где в мире есть, и у нас есть, и в СССР всегда было…
Всегда? Или лишь с 1930-х, когда великий советский пищепромовский нарком Анастас Микоян, съездив на Запад, загорелся там идеей массового производства полуфабрикатов? Анастас Иванович тогда даже провозгласил: «Трудящиеся должны иметь в своём распоряжении фабричный продукт или полупродукт, требующий лишь небольшого подогревания».
Но ещё раньше, в 1920-е, в СССР шёл вполне себе концептуальный спор: что для советских людей перспективнее – общественное питание или домашнее?
Долой кухонное рабство!
Приведём (с минимальными стилистическими сокращениями) цитату, с которой начали рассказ.
«Домашняя хозяйка пригвождена к кухонной плите. Когда-нибудь человек низвергнет, конечно, власть желудка, этого упрямого и тупого реакционера. Будет питать организм при помощи каких-нибудь уколов, вливаний. Но пока ещё мы должны набивать брюхо фунтами разной дряни. Должны по легендарному проклятью «в поте лица» добывать себе пищу, варить её на кухне, варить в желудке и, вопреки бумажной мудрости, жить для того, чтобы есть. Полжизни уходит на то, чтобы добыть этот идиотский «кусок хлеба», ещё почти столько же надо затратить на готовку этого куска. Женщина становится кухонной принадлежностью. Плита превращается в семейную голгофу.
Мы насаждаем новый быт. Стремимся каждую Матрёну Карповну «перекрестить» в Октябрину Авангардовну. Это хорошо. Плохо, когда Октябрине Авангардовне приходится коптеть и жариться у той же подлой плиты, что и Матрёне Карповне.
Низвергнуть Бога оказалось гораздо легче, чем свалить диктатуру желудка. Лучшее средство борьбы с ним – конечно, НАРПИТ. Организация народного питания, иначе говоря, общественные столовые. (…) Но видно и другое: косность нашего обывателя. Ему обязательно подай «домашний стол». Можно заказать обед лучшим поварам мира, и всё же мещаночка-«хозяйка» будет уверять – она сама уверена, – что «своего приготовления» обед «много выше».
(…) В столовых Нарпита чисто, вкусно и по сравнению с домом – страшно дёшево. (…) Пришёл, поел, и до свидания. Никаких готовок, ни копоти, ни чада. Это действительно раскрепощение женщины да, собственно, и мужчины».
Известинская статья посвящалась первой годовщине работы акционерного общества «Нарпит» («Народное питание»).
«Идея принудительного питания»
Как в любой нормальной стране, в дореволюционной России была своя культура общепита: рестораны, трактиры, «обжорки», кухмистерские… Но кто сегодня помнит, что в грозном октябре 1917-го одним из первых ленинских декретов (наряду с «Декретом о мире» и «Декретом о земле») был декрет «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле»?
Между прочим, вполне здравый был в тогдашних условиях документ. Препоручал местным властям заботу о кормлении населения и юридически оформлял соответствующие права. Но интересен один пункт: «Городское самоуправление имеет право (…) превратить рестораны и трактиры в общественные столовые». Вот она, точка отсчёта истории общепита новой советской эры!
Вполне рутинный в спокойные времена, всегда как-то сам собой решавшийся вопрос общественного питания в голодные годы Гражданской войны вообще стал одним из принципиальных. Французский историк Т. Кондратьева в своём исследовании «Кормить и править» пишет про обсуждение на самом верху идеи «общего котла, построенного на основе массового и планомерного снабжения». Это, если не углубляться, спор о том, что, где и в каких случаях целесообразнее – пайки или столовые? Троцкий, например, был за столовые: «Идея принудительного питания получает всеобщее признание». Хотя отмечал: тоже не без проблем. Заходил, смотрел. Кормят отвратительно, воровство, грязь…
Но у нас на календаре – май 1923-го. Всё уже более-менее устаканилось, и во исполнение решений Всероссийского продовольственного совещания в СССР создаётся акционерное общество «Нарпит». Акционерное – поскольку паями в него вошёл добрый десяток тогдашних структур (Центросоюз, ВЦСПС, Наркомпрод, Наркомздрав и т.д.)
Товарищ Артемий
Председателем «Нарпита» стал известный в те годы большевик Артемий Багратович Халатов (1894–1938). Что ж, он опыт имел: ещё при проклятом царизме революционную деятельность начинал с организации студенческой столовки. И в Гражданскую тоже был «на продовольственном фронте», отвечал, в частности, за снабжение Москвы. Кстати, тогда бакинец Халатов не дал в обиду давнего друга и земляка, опального меньшевика Андрея Вышинского, пристроил к себе. Через двадцать лет прокурор СССР Вышинский пальцем не шевельнёт, когда Халатов отправится под нож.
Устав «Нарпита» начинался со следующих пунктов:
«1) Отсталость быта тормозит общественное развитие; 2) Революционизирование быта невозможно без перехода к общественным формам питания; 3) Правильно поставленное дело общественного питания способствует поднятию работоспособности трудящихся и тем самым – производительных сил страны (…), создаёт уютную, здоровую обстановку товарищеского общения и является проводником новых форм быта».
Юмор классиков
Кстати, помните, в «Золотом телёнке» Остап Бендер получает у председателя Арбатовского исполкома талоны в столовую «Бывший друг желудка»? Дурацкое название? Но Ильф и Петров посмеивались над реалиями своего времени. «Друг желудка» – расхожее название частных столовых эпохи НЭПа. Действие романа происходит в начале 1930-х. НЭП уже свёрнут, столовые перешли в систему «Нарпита». Значит – «бывший «Друг желудка». Подразумевается – так в городке столовку и звали, просто не озаботились правильным написанием вывески.
В «Слезах социализма»
Тут очень важно не впадать в крайности. Ах, гады-большевики учреждали свой казарменный социализм? Ну зачем же так… В реальности перенимались неплохие западные модели. Спецы «Нарпита», например, изучали в Англии лейбористский опыт организации дешёвых рабочих столовых, работу фабрики-кухни «Лайонс», снабжавшей полуфабрикатами пол-Лондона (на «Лайонс» равнялись, организуя первую советскую фабрику-кухню в Иваново в 1925-м). У немцев понравились фабрики-кухни детского питания, у американцев – рестораны-автоматы, у французов – подготовка кадров…
То есть слова насчёт «революционизирования быта» – просто флёр, прикрытие? Тоже не так.
В Питере есть знаменитый дом по адресу Рубинштейна, 7, – он описан в «Дневных звёздах» жившей там до войны О. Берггольц. Ещё в 1930-е он был прозван «Слезой социализма». Нет, сегодня, после капитальной перестройки в 1960-е там вполне нормальное жильё. Но изначально «Слеза» строилась как «дом-коммуна», где жильцы-идеалисты, сознательно, из коллективистских побуждений, выбирают жизнь одной общей семьёй. Потому, в частности, в квартирах не полагалось кухонь: персональная кухня – индивидуализм. Завтракать-обедать-ужинать будете или в окрестных столовых, или в общей столовой при доме, а «Нарпит» в эту столовую завезёт готовые блюда. Что? Не нравится предлагаемая котлета? Твои проблемы. «От коллективной организации быта – к атаке на вкусы отдельной личности!» – лозунг из тогдашних брошюр.
«Дома-коммуны» в 1920-е возводились и в других крупных городах: Москве, Харькове…
Кушать подано!
Вообще перед «Нарпитом», как водится, ставились задачи стратегические и тактические. О стратегических – ниже. Тактические же – вытеснить из системы общепита частника, кормить дешевле, вкуснее.
Частника вытеснили – правда, не в честной конкуренции. Это случилось само собой в процессе свёртывания НЭПа. Насчёт «дешевле» – возможно, хотя с оговорками. А вот насчёт «вкуснее»…
Боюсь, вопреки утверждениям «Известий», не мещанские привычки заставляли тогдашнего обывателя предпочитать домашнюю еду нарпитовской. Как-то больше верится, например «Собачьему сердцу» М. Булгакова (написано в те же времена): «Они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят. (…) 40 копеек за обед из двух блюд, а оба эти блюда и пятиалтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал». Мысли пса Шарика, ещё не ставшего Полиграфом Полиграфовичем, подтверждают и отчёты самого «Нарпита»: как ни стараемся, сплошь и рядом – отвратительное качество, воровство продуктов…
Жильцы домов-коммун тоже довольно быстро плюнули на высокие принципы и начали готовить в квартирах, размещая примусы на подоконниках. «Революционизировать быт» даже самых пламенных романтиков не получилось.
(Правда, у идеи был свой отголосок – в 1960-е во времена массового хрущёвского жилищного строительства. Почему в «хрущёвках» такие маленькие кухни? Потому что предполагалось: в каждом новом микрорайоне обязательно будет несколько столовых, чтобы народ там в основном и кормился, кухня же в квартире – запасной вариант.)
Так или иначе, жизнь сама отстраивала баланс – где место общепиту, а где домашней кухне. И с высоты сегодняшнего дня с интересом читаешь давние рассуждения товарища Халатова о стратегических задачах системы общепита. Таких, например: «Нехватка рабочей силы, во всю ширь ставящая задачу внедрения женского труда в производство, заставляет нас серьёзно задуматься о ликвидации домохозяйки как класса на основе сплошной коллективизации питания и этим самым положить основание перестройке мелкого домашнего хозяйства в крупное, социалистическое».
По счастью, у братьев Михалковых, судя по всему, планы не столь амбициозные.