История мошенничества также долговечна и запутанна, как и само мироздание. Наверное потому, что у мошенничества есть постоянная движущая сила: сами мошенники в криминальном мире – «фармазоны»…
Любой гасконец с детства – академик!
Этот жизненный принцип выдуманного мушкетера Д’Артаньяна в жизни вполне реальных людей тем не менее прижился весьма прочно. Во всяком случае уроженец Брянска Михаил Львович Монастырский сделал его своим жизненным кредо.
В юности замахнувшийся на диплом инженера и поступивший ради этого в Брянский машиностроительный институт, Миша быстро затосковал от необходимости изучать формулы и правила строптивого сопромата, а потому учебу забросил. Его душа рвалась в мир прекрасного, туда где много красивых, особенно – старинных вещей, которые именно из-за этого всегда стоят больших денег, до которых Миша с детства был охоч. Перед ним маячил г. Ленинград.
Сначала он попытал счастья в качестве студента известного питерского художественного училища им. В.И. Мухиной, но … Не задалось: четырехчасовые нудные занятия по рисованию гипсовых шаров, перемежающиеся необходимыми учебными походами в «анатомички», Мишу в «Мухе» надолго не задержали. Тем более, город на Неве манил его иными, более земными возможностями и благами.
Обаяв какую-то местную девицу, Монастырский заключил с ней фиктивный брак, что дало ему и заветную питерскую прописку. Штамп в паспорте позволял уже найти и работу «по душе». Вскоре в ленинградском отделении Худфонда РСФСР появился молодой … инспектор-искусствовед Михаил Львович Монастырский.
Молодой специалист без необходимого образования был обаятелен, остроумен и даже мог обстоятельно рассказать коллегам, чем живопись Клода Моне отличается от живописи Эдуарда Мане. Ко всему, новая должность давала Мише Монастырскому возможность беспрепятственно рыться в заманчивых запасниках ведущих питерских музеев, включая, естественно, Эрмитаж.
Вскоре Михаил Львович не без помощи приобретенных «корочек» смог открыть и небольшую частную мастерскую по реставрации и изготовлению церковных подсвечников, лампадок и прочей необходимой в храмах утвари. Свою продукцию реставратор-подвижник сбывал в подзабытые деревенские приходы Ленинградской области, с чего стал получать приличные деньги. Естественно, стал расти и личный аппетит: нужно было срочно расширить дело!
Это вам не мелочь по карманам тырить!
К делу Миша привлек троих знакомых ему работяг-электриков из Эрмитажа, имевших допуск к осмотру его помещений и ремонту неисправной техники. Те задачу поняли и приняли: так в мастерской Монастырского быстро стали копиться настоящие раритеты уже из главного музея страны. Как затем установило следствие, одних лишь хрустальных богемских подвесок от люстр и подсвечников умельцы вынесли из здания более 2-х тысяч штук! (По этому сюжету был даже снят детектив «Сицилианская защита» - авт.). Естественно, попались: допросы, раскаяния, очные ставки, суд… Миша Монастырский, хоть врал, что ведать не ведал «откуда дровишки», по делу получил 7 лет как скупщик краденного. Так инспектор-искусствовед Худфонда РФ стал обычным зэком, что открыло перед ним еще большие перспективы…
«Автомашину куплю с магнитофоном … и в Ялту!»
В колонии он обзавелся нужными связями, понял, что нужно не лезть на рожон, вел себя учтиво и с паханами, и с конвоирами, а потому вскоре получил заветное УДО.
Выйдя на свободу, со справкой об освобождении Миша быстро устроился на питерский художественный комбинат хоть и рядовым художником, но с хорошей зарплатой. Однако злые бесы, разбуженные в нём звоном богемских подвесок, уже бушевали в полную силу: Миша понял, что жить честно ему будет скучно. Тут судьба и свела его с очередным подельником, а тогда – тоже искусствоведом – неким Альбертом Хейфицем.
Новый компаньон мыслил гораздо шире, нежели Миша: Хейфиц предложил ему сразу заняться уже подделкой самого Фаберже! Надо отметить, что популярность этого легендарного ювелира была весьма высока ещё и потому, что рынок в те годы (особенно – питерский) был наводнён его поддельными изделиями, которые неизменно находили спрос у любителей старины.
Прибыли на кону замаячили огромные и Миша охотно погрузился в новую авантюру. Опытный компаньон Хейфиц снабдил сообщника … подлинным клеймом(!) Фаберже, которое Миша с вновь подобранными подельниками и начал ставить на свои качественные подделки! (Знали бы преподаватели «Мухи», кого выгоняют из училища, ни за что бы не отпустили его).
Конвейер работал как швейцарский хронометр: мастера клепали подделки, Миша руководил процессом и ставил заветное клеймо, Хейфиц успешно сбывал «старые-новые» изделия барыгам. Деньги потекли рекой. Монастырский вскоре обзавелся шикарной семикомнатной квартирой, обставил ее подлинными антикварными изделиями, познал вкус «фуа-гра» и омаров, стал узнаваемым и уважаемым человеком среди коллекционеров и бандитов. Последние и окрестили его почётным погонялом «Моня-миллионер».
Основное для вора – вовремя смыться!
Это правило очень хорошо знал главный подельник Мони – Альберт Хейфиц. Когда он понял, что заработанных на криминале денег ему уже вполне хватит на безбедную жизнь где-нибудь у теплого моря, Альберт вполне легально переехал в Израиль, оставив в Питере вместо себя еще одного смотрителя за бизнесом – некоего Савелия Щедринского. Однако они оказались плохими психологами: Моня, уже вкусивший больших денег и обросший связями во многих срезах общества, делится прибылями с «вновь прибывшими» не пожелал и встал у руля процесса самостийно.
Через свои связи среди иностранцев он начал гнать подделки уже за рубеж, которые расходились там на всевозможных аукционах как пирожки: ведь клеймо Фаберже, когда-то переданное ему Хейфицем, на самом деле было подлинным.
Нюанс был в том, что это клеймо сам мастер ставил лишь на те изделия, которые делались в его мастерских на территории … Польши. Именно эта мелочь впоследствии снова сыграла роковую роль в многостраничной судьбе Мони-миллионера…
В 1982 году на одной из питерских таможен служивые обратили внимание на неточности в оформлении документов для вывоза художественных изделий за рубеж. Стали разбираться. В результате изъяли большое количество поддельных работ якобы Фаберже, на самом деле – Мони-миллионера. Абсурдность ситуации состояла в том, что ни эксперты таможни, ни эксперты Эрмитажа(!) не смогли определить, что держат в руках не оригиналы, а талантливые подделки! Более того, 13 изъятых подделок были затем приняты как оригиналы! Скандал привел к очередному громкому уголовному делу, по которому Моня-миллионер получил уже заслуженные 10 лет!
Правда, тогда его осудили лишь за контрабанду: Моне судьба сказочно боготворила! Но…
Едва освоившись на новых тюремных нарах, Моня узнал, что его былые подельники Щедринский и К°, оставшиеся тогда чудом на свободе, попались на очередной авантюре и без сожаления сдали с потрохами и самого Моню, но уже по 88-й «валютной» статье, за ней ведь маячил реальный расстрельный приговор! Моня заговорил…
В своих откровениях уже с операми КГБ он без утайки сдал всё и всех. Рассказал и о клеймах, и об адресах, когда и как сбывались подделки, не пожалел и сотрудников музеев, «за долю малую» когда-то помогавших ему и т.д. Чекисты слово сдержали, Моня избежал расстрела, получил к десятке лишь еще три года, дал подписку сотрудничать с органами, что исправно и исполнял. Ну а вскоре за тюремными хлопотами подоспела и т.н. «перестройка». За время нового срока Моня стал своим человеком среди «тамбовской ОПГ», оккупировавшей тогда Питер, легализовал когда-то надежно спрятанные капиталы и в 1991 году вышел на свободу уже не мелким жуликом, но человеком с политическими амбициями.
Эти амбиции, да ещё, пожалуй немалые деньги, помогли ему, бывшему зэку с двадцатилетним сроком, вскоре стать успешным депутатом той Госдумы. Однако в конце 90-х и начале «нулевых» государство решило тщательно просеять через правовое сито и самих законодателей. У кого-то из них закончился «неприкасаемый» срок депутатских полномочий, с кого-то их сняли принудительно. Моня понял, что пора «делать ноги»…
P.S.
Яйца курицу не учат!
В который раз убеждаюсь в мудрости народных поговорок! Моня, почуяв безрадостные перспективы от подделок яиц Фаберже, сначала двинулся в оазис российских бандитов – Испанию. Однако и тамошняя полиция стала вскоре хватать вчерашних паханов из Москвы и Питера. Моня-миллионер решил осесть в тихой Швейцарии, подальше и от «тамбовских», и от подписки с конторой, зато поближе к своим деньгам в местных банках.
В России ему уже ничего хорошего не светило: в 1998 году в своей квартире на набережной Мойки, 19 был застрелен его ближайший помощник, бывший сотрудник Петербургской фондовой биржи Виктор Смирнов, прекрасно знавший о связях босса-депутата и с тамбовской ОПГ, и с властными структурами города. Под арестом давали показания другие члены ОПГ, механизмы бизнеса самого Мони искрили и дымились. Однако уже за несколько дней до отставки прокурора Санкт-Петербурга Ивана Сыдорука прокуратура разом прекращает уголовное преследование против Мони-миллионера. Пожалели? Приказали? Упросили? Купили? Кто же знает…
Сам Моня, уставший от слов «аэропорт», «таможня», «досмотр», решил в страну шоколада и фондю прибыть по шоссе на собственном «Майбахе» с визой-вездеходом в паспорте.
Однако не доехал: в пригороде тихого французского городка Сен-Жюльен, где никогда не бывает свидетелей, а движение на трассе напоминает разве что послеобеденную прогулку в санатории, его автомобиль попал в жуткую аварию. Сам Моня погиб на месте. Сбылась его последняя мечта: окончательно избежать наконец в жизни таможен и привередливых досмотров с допросами.