Дверь камеры столичного СИЗО с противным скрипом раскрылась. В полумрак прокуренной пещеры из коридора робко ступила молодая женщина с вещмешком в руках.
- С новосельем! – хрипло каркнул ей в спину конвоир, и дверь с тем же мерзким скрипом захлопнулась.
- «Здравствуйте… - робко произнесла в неведомую темноту вновь прибывшая зэчка – я… племянница Феликса Эдмундовича Дзержинского. Зовут меня Ядвига». «В хате» повисла гнетущая тишина…
Век сиди – век беги!
А началась эта история вовсе не в Москве, а в далеком Харбине, где в 1918 году в семье Рувима Вергновера родился мальчик Боря. В том же году семья перебралась в советский Иркутск, где папа новорожденного успешно продолжил заниматься тем, чем зарабатывал на жизнь и в китайской провинции: обворовывал квартиры еще не до конца раскулаченных советской властью зажиточных сибиряков. Впрочем, удержать конкуренцию с государственной машиной вор-одиночка не смог: чекисты были более организованы, шли с облавами по проверенным адресным спискам вчерашних фабрикантов и купцов и, что самое печальное, не оставляли после обысков ничего более-менее ценного.
Поняв, что надо менять специализацию, домушник Рувим Вергновер быстро сколотил шайку из уличных налетчиков и стал грабить магазины, склады и банки, что вызвало уже недовольство местных властей: добро-то там было государственное, и стало быть и статья, за его хищение была иная! Скоро шайку повязали, Рувиму как главарю определили «высшую меру» и поставили к стенке. Так его сын Боря стал сиротой и генетическим наследником своего «героического» папаши.
Учиться мальчик не любил, много времени проводил на улице среди таких же лоботрясов, отцы которых в свое время были лихими подельниками и его родителя, имевшего в местном криминале огромный авторитет.
Очень скоро мальчик понял, что и такая сомнительная наследственность – тоже ощутимый жизненный багаж, чем не преминул воспользоваться. Дело «пошло» и уже в 17 лет юноша первый раз отправился в колонию для малолеток. Сидел недолго, но с личной пользой: фамилия отца плюс желание самого Бори посвятить себя криминалу помогли ему завоевать уважение и у «заслуженных» уркаганов. О нем заговорили…
Через некоторое время молодой вор понял, что ловить в богатой лишь кедровыми шишками тайге ему нечего и засобирался в теплые края, где и еды было побольше, да и деньжат у тамошних советских баев водилось по слухам в избытке. Но те почему-то делиться ими с пришлым Робин Гудом не пожелали и очень скоро Борю Венгровера повязали оперативники Северной Осетии. Из Орджоникидзе его этапировали обратно в Иркутск, где к нему осталось тоже немало вопросов. По дороге удачливый вор смог сбежать и в очередной раз попался уже в Ленинграде, где внимательно присматривался к питерским музейным ценностям. Арест, этап в Иркутск и… снова – побег! На этот раз сын своего отца, махнув на все рукой, двинулся сразу в Москву: гулять, так гулять!
Здравствуй, столица, здравствуй Москва!
Масштабы столицы после Иркутска и Орджоникидзе очаровали молодого жулика: огромные дома, щедро набитые добром зажиточных москвичей, богатые госучреждения, где тоже можно было многим поживиться, манили его как дудочка Нильса. Тем более, у Бориса Венгровера к тому времени несмотря на его молодость, уже был солидный криминальный задел: лишь за один год с 1937 по 1938 год «промысла» в столице он успел совершить более тридцати лихих краж.
Когда на очередной из них Боря снова засыпался, оперативник, надев на гастролера наручники, участливо сказал ему: «Заработался ты в столице, Боря. Пора и на законный отдых». В ответ арестованный четко и раздельно произнес: «Боря – это ваш собутыльник на пьянках в честь революции. Я для вас – Борис Рувимович». С этими словами и залез в «воронок».
Вскоре состоялся очередной суд. Срок – 6 лет Борису Рувимовичу предстояло отбывать в колониях гостеприимной и сегодня для всех зэков Мордовии. Однако перспектива так долго ошкуривать сосновые баланы вкусившему вольности столичного быта Борису Венгроверу вовсе не нравилась. Недолго осмотревшись на делянках Мордовлага, он аккуратно положил под куст казенный тесак и снова шагнул в манящую прохладу тайги. Когда охрана на вечерней поверке окончательно убедилась в том, что Борис Рувимович и в этот раз сумел обдурить всех, он уже мирно спал на охапке сена в грузовом эшелоне, уезжавшим в Москву.
Есть ли тебе комсомолец имя…
Отоспавшись на фуражном сене, Борис прекрасно понимал, что в одиночку ему такой огромный город как Москва не «обнести»: нужна команда! Пригодился и усвоенный когда-то опыт папы Рувима, который тоже в одиночку на дело не ходил, правда погорел на том, что в подельники набрал сплошь уголовников со стажем и значит – с анкетами во всех милицейских картотеках.
Сын Борис по ленинскому принципу «пошёл другим путём»: стал вербовать себе сторонников среди молодых передовиков соцсоревнования и активистов, у которых после комсомольских собраний и субботников оставалось еще много нерастраченной энергии. При этом опытный психолог Венгровер сразу понимал: у кого из будущих подельников какие неудовлетворенные страсти бушуют в душе и как умелый режиссер распределял будущие роли. В основном комсомольцев нервировала необходимость чёрт знает сколько времени ждать обещанного старшими товарищами халявного «коммунизма», когда вокруг уже было столько соблазнов: рестораны, девочки, туфли «шимми», «фокстрот», «буги-вуги» и т.д. Всё это в избытке и обещал Борис Рувимович, упирая на то, что им и делать-то ничего особо не придется? Ведь в указанную активистами хату «фраера ушастого» полезет именно он, удачливый домушник Боря Венгровер. Комсомольцы млели от перспектив и соглашались. Вскоре под контролем вора уже было с десяток человек преступного сообщества, именуемого, как говорил Жеглов, «шайкой».
Фартовому жулику, несмотря на частые аресты, в его криминальной судьбе сказочно везло: суды, которые запросто как и его папашу могли отправить и сына за кражи госимущества на эшафот, постоянно проявляли гуманность и отправляли Борю в лагеря, откуда он регулярно сбегал.
Везло ему и на подельников, которые на допросах ни разу не назвали его имени и операм приходилось искать доказательства более сложными путями. Повезло Борису и в этот раз…
Среди очарованных Венгровером молодых столичных дурачков с комсомольскими билетами вдруг оказался и его земляк ещё по Иркутску некто Зяма Дворецкий. Молодой человек в столице получал юридическое образование в престижном ВУЗе, был коммуникабелен и уже обладал нужными связями в различных кругах Москвы. Именно он как-то пригласил Бориса в компанию к своей подруге, которая жила с матерью-одиночкой в престижной столичной квартире.
«- Но это только личное, Боря…» - предупредил Дворецкий – «хату эту трогать не будем…» Заодно, кстати, и с матерью моей подруги Ядвигой познакомишься. Между прочим, она – племянница Дзержинского и тётка еще в самом соку – всего то 38 лет стукнуло!» - Венгровер, которому несмотря на его 22 года уже успели надоесть случайные ресторанные девки, сразу согласился: - «Охмурить родственницу самого председателя ВЧК? Почему бы и нет?» - ни у одного даже самого авторитетного урки в те годы ничего подобного в послужном списке конечно не было. Авантюризм сыграл свою роль: «Пошли!» - сказал Борис.
Не очко его сгубило, а к одиннадцати – туз!
Знакомство прошло удачно. Гости принесли с собой дефицитные продукты и выпивку. Хозяйке глянулся молодой веселый пришелец, она суетливо накрывала на стол, изредка с интересом одинокой женщины поглядывала на него. Борис что-то тихо напевал, подыгрывая себе на гитаре. В основном это были безыскусные блатные песенки с надрывом о загубленной молодости и пропавшей любви, но женщине уже было все равно: несколько неудачных прежних браков с мужьями-альфонсами лишили Ядвигу природной осторожности самки: в тот вечер она снова влюбилась!
Роман протекал бурно и быстро. Сначала Борис, переехавший к девушке, просто дарил ей некоторые красивые шмотки и безделушки, взятые, естественно, при очередных кражах. Женщине он объяснял свою щедрость искренними чувствами к ней и посылками от якобы живущих за рубежом родственников. Странно, но женщине отказали даже генетическая чуткость и подозрительность ее дядюшки: на дворе был зловещий 1938 год и всех, кто имел родственников-эмигрантов, ученики ее дяди давно уже поставили к стенке.
Со временем Борис стал поручать Ядвиге некоторые дефицитные шмотки и продавать: одно дело когда котиковую женскую шубку предлагает в комиссионку мужчина и совсем другое, когда это делает вполне приличная дама. Борис был при этом и щедр: половину вырученных от сбыта награбленных вещей денег он оставлял подруге «на жизнь». Та, не избалованная ранее таким мужским вниманием, была ему благодарна и даже несколько раз привлекала к сделкам и свою дочь, с которой Зяма Дворецкий уже успел мирно расстаться, но по поручению Венгровера, остался ее другом. Так мама и дочь, сами того не подозревая, из воровских подружек враз перешли в разряд их подельниц, о чем Ядвиге как-то раз ее избранник Борис подробно и рассказал. К тому времени на счету его «комсомольско-оперативной» бригады уже числилось несколько десятков громких краж и Ядвига поняла: обратной дороги нет, а значит – «будь, что будет!» Пойти с повинной женщине мешали документальные страшилки из жизни ее дяди Дзержинского, ну и конечно – любовь к молодому сожителю…
Шайка Венгровера под его чутким руководством к тому времени окончательно оборзела и решилась на авантюру века, которая затем даже вошла во многие учебники по криминалистике: обворовать самого начальника милиции Подмосковья генерала Александра Полукарова! На такой раскованный шаг Борис Рувимович решился не из-за возможной денежной прибыли: ему хватало бабок и от продаж украденных у советских завмагов шмоток. Венгроверу нужна была постоянная криминальная слава среди блатных, а уж кража у милицейского генерала таковой обеспечила бы его на всю оставшуюся жизнь! Особенно – за решеткой.
Полукаров по полученной Венгровером от юриста Дворецкого информации в тот день должен был перевозить домашние вещи на дачу. Упакованный багаж в чемоданах и коробках ждал служебного автомобиля подле подъезда, генерал стоял рядом. Вскоре подкатил грузовик, из него вышли люди в милицейской форме. Сказали, что их послали для перевозки генеральских вещей.
- «Грузите» - велел начальник. Чемоданы и коробки установили в кузов и автомобиль с сопровождающими шустро уехал якобы к новому жилищу начальника. Вскоре подъехала машина и с настоящими милиционерами… Скандал был громкий, говорят, дошел до ЦК. Вскоре всех участников аферы повязали. Вещей конечно не нашли, но история попала в различные юридические издания, а сам Венгровер – в пожизненную блатную летопись фартовых воров.
P.S. Пили, ели – веселились! А проснулись – прослезились…
На этот раз Бориса Венгровера осудили «по полной»: 10 лет колонии, из которой он уже с пометками «особо опасного рецидивиста, склонного к побегам», сбежать не смог. Но он не горевал: сидел с комфортом, чёрной икрой и коньячком в атмосфере абсолютного уважения не только сокамерников, но и руководства колонии. Посмотреть на него приезжали опера и из других лагерей, к чему опытный вор относился с пониманием, в беседах не отказывал, охотно с юмором рассказывал и о восьми своих побегах, и о внезапных встречах во время краж с хозяевами квартир, которые он только что «обнёс».
На допросах сдал всех своих комсомольских подельников, особо живописав роль в шайке любовницы Ядвиги. Женщине не помогли ни её громкая фамилия, ни её близкое родство с Феликсом Эдмундовичем: напротив, вчерашние соратники ее дядюшки определили ей… 8 лет лагерей! Возможно, таким образом решили отомстить за поруганную биографию их кумира - «Железного Феликса».
Борис Венгровер, отсидев свой срок, вышел на свободу и снова продолжил воровать. Последний свой срок получил уже при Никите Хрущеве в середине 60-х годов. Сбежать не смог. А может, просто уже не захотел: годы, усталость, здоровье. В общем – судьба…