Ешь ананасы, рябчиков жуй: как питались Александр Пушкин и другие классики

Любой талант нуждается не только в признании и реализации, но и достойной оплате. Это аксиома. Особенно трепетно и одобрительно к ней относятся представители творческой среды: артисты, художники, драматурги, журналисты, писатели и т.д., что понятно: талант – товар штучный. Видимо поэтому труд последних еще со времен Александра Сергеевича Пушкина до «буревестников революции» оплачивался и оплачивается по особым тарифам, которые называются «гонорарами» и «потиражными». Что это такое и с чем это едят? Извольте.

«И трюфели, роскошь юных лет…»

Пушкин, постоянно пребывавший во фронде к действующей власти, тем не менее, получал от нее же неслыханные по тем временам гонорары. Например, его роман в стихах «Евгений Онегин» разово обогатил поэта на 12000 рублей, а «Руслан и Людмила» принесли автору более 8000 рублей. От переизданий поэт получал иные, тоже немалые суммы – т.н. «потиражные». При этом поэт имел чин камер-юнкера при дворе Его Величества, что давало ему стабильный годовой доход более чем в 5000 рублей.

- Подумаешь… - важно хрюкнет иной косноязычный блогер, вылезая из очередного показательно разбитого «мерина» - тоже мне бабки! И будет неправ. Вот почему.

Чтобы понять, что это были за деньги, заглянем хотя бы в меню любимого поэтом ресторана Пьера Талона, куда ехал его Евгений Онегин (читай – сам Пушкин – авт.), «Пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед». Итак, брегет прозвонил:

«Ростбиф окровавленный» - это кусок нежнейшей телячьей вырезки, который загодя повара пару часов вымачивали в парном молоке утреннего надоя. Затем полуфабрикат две-три минуты обжаривали с двух сторон на раскаленной чугунной сковороде, заливали белым «мюскаделем» или «соте́рном» и еще 15 минут томили. Готово!

Фишка блюда в том, чтобы центр куска оставался умеренно-недожаренным и был нежно-розового цвета. Мясной сок сливали в соусники, охлаждали и подавали отдельно как соус. На гарнир – пюре из сельдерея, каперсы, свежие или запеченные овощи. Сам ростбиф подавался тоже в охлажденном виде. Уверен, ни Евгений Онегин, ни его прародитель Пушкин не голодали (хотя Александр Сергеевич, будучи очень богатым, постоянно был в долгах).

А чудные чёрные трюфели, которые могли позволить себе лишь потомственные дворяне, а сегодня – лишь потомственные чиновники?

Известный французский кулинар  Жан Антельм величал их не иначе как «бриллианты любой кухни», а Владимир Набоков писал: «Эти деликатесные грибы ценились так высоко, что мы в безвкусный цвет искусственных ароматов с трудом можем представить…» (Прямо о дне сегодняшнем вещал писатель, не иначе. – авт.)

А уха из стерляди на шампанском? А жареная пулярка? А блины с лимбургскими сырами и творогом? А кокиль из сёмги, жаренной в вине? А сладкий суп из свежей малины и ревеня? А… Впрочем, прервусь. Пойду съем вчерашних щей и продолжу. Съел. Готово.

Так вот, все это чудо, включая обязательную бутылку брюта «Вдова Клико» или «Моёт» стоило не более двух рублей. Кстати, годовой доход квалифицированного работяги на крупной фабрике тогда не превышал пятисот рублей, что делало его в глазах соплеменников весьма состоятельным человеком. Думаю, если бы Александру Сергеевичу вышколенные халдеи Пьера Талона предложили отобедать чудным «Дошираком», нежнейшей шаурмой от трех вокзалов, загодя вымоченной в новинке отечественной молочки – «Немолоке» и запить все рюмочкой левой осетинской водочки, то поэт и до дуэли не дожил бы.

Заглянуть в карман гения заставила не зависть или грядущая голодуха, но лишь умение тех властей находить грамотный компромисс со своими авторами. А вот талантливый Сергей Довлатов, скитавшийся по Советскому Союзу даже без пары запасных брюк и пивший от безденежья портвейн без закуски, в конечном итоге свалил в Америку, где и был признан великим писателем. Да разве он один…

Кстати, только за один печатный лист текста (примерно 12 машинописных страниц – авт.) Антону Павловичу Чехову издатель платил гонорар в тысячу рублей, что позволяло писателю лишь за одну изданную книгу, с учетом потиражных отчислений за ее же переиздание безвыездно жить в неге и комфорте, арендуя лучшие столичные отели, в течение нескольких лет. Что он и делал, пока в 1898 году окончательно не перебрался в Ялту. Интересно, что начинавший уже тогда расправлять литературные крылья «буревестник» Горький получал за тот же печатный лист даже более самого Чехова. Чудны дела твои, Господи…

Сколько стоит глагол, который «жжет»?

Главным стихотворным рубщиком рифмованного революционного слова был, конечно, Владимир Маяковский.

Кто не знает его интимную пропаганду: «Я достаю из широких штанин…»? Прилюдно поэт поделился со своими революционными фанатами лишь тем, что доставал он оттуда, ну естественно, – самый лучший в мире советский паспорт – «серпастый и молоткастый». Эта вам, господа-товарищи, утверждал поэт, не какой-то там циркуляр «датчан и прочих разных шведов…» На самом деле, в «широких штанинах» поэта помимо паспорта хранились бумаги куда как более ценные: а именно – его лихие авторские гонорары.

Советская власть, варварски захватившая в 1917 г. всю страну, отчаянно нуждалась в личном массовом восхвалении. Сейчас это называется «пиаром». Маяковский очень чутко уловил эту нужду, к тому же поняв, что на богемном футуризме далеко не уехать и начал «жечь глаголом» не по-детски.

«Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету. К любым чертям с матерями катись любая бумажка. Но эту...»

Властям революционный напор бунтаря в «штанах» глянулся, ему высочайше дозволили выезжать за рубеж, договорившись однако о том, что там он постоянно будет рубить иноверцам «правду-матку» о молодой республике. Естественно, не ограничивая себя в средствах.

Чего-чего, а награбленного бабла у властей было достаточно, так что поэт в средствах не нуждался. По опубликованным финансовым документам 20-х годов, средний годовой доход Маяковского составлял не менее 20000 рулей, что в 20-30 раз(!) превышало аналогичный доход высокопоставленных совслужащих. Поэтому поэт о деньгах и не думал, он думал о том, как их красиво потратить.

Одной из фишек стала коллекция элегантных тростей с костяными и серебряными набалдашниками из красного и черного дерева. К такой коллекции, конечно, требовались и соответствующие костюмы

Став в 1923 г. главным редактором модного журнала «ЛЕФ» (прообраз нынешнего пошлого глянца – авт.), Маяковский смог собрать вокруг себя талантливых художников, модельеров и портных. Вскоре с подачи этой «могучей кучки» на ткацких фабриках стали выпускаться абсолютно новые по расцветкам и рисункам ткани. Монополии нудного однотипного сукна наступал конец, что в условиях разрухи и голодухи смотрелось также революционно, как и недавний залп Авроры.

Властям, которым слово «революционный» было примерно как пропуск в Эдем, инициатива поэта понравилась. Сам Маяковский в вещах разбирался, имел вкус и в основном предпочитал дорогой «английский стиль». Костюмы, пиджаки, обувь он предпочитал, конечно «хэнд мэйд» и заказывал экипировку в лучших европейских ателье.

Близко знавшие его люди вспоминали о том, что помимо «колоссального вкуса», он обладал и «большим шиком». Сам поэт к своему гардеробу был строг и придирчив, начиная с галстуков и заканчивая носками:

В сердце будто заноза ввинчена.

Я разомлел, одряб и раскис...

Выражаясь прозаично -

у меня продрались все носки.

Впрочем, и к нарождавшемуся в те годы автопрому Маяковский был неравнодушен и в машинах разбирался. Однажды его возлюбленная Лиля Брик (их «тройственный» союз, т.н. «шведская семья» – тема отдельная и странная – авт.) отписала любимому, пребывавшему за рубежом о том, что ей очень хочется «автомобильчик». Привези непременно «форд» последнего выпуска.»

Владимир просьбу пассии исполнил, но опять же с присущей ему изящной редактурой: вместо «форда», уже ставшего тогда автомобилем «эконом-класса», он пригнал из Парижа эпатажный «рено» ценой 20000 франков. И если ожидаемый Лилей Брик «форд» стоил тогда 256 $, то новый французский автоподарок обошелся поэту революции в переводе на доллары уже… в полторы тысячи: любовь творит чудеса!

Для самого поэта эти траты были незначительными. Как писала тогда «Нью-Йорк таймс»: «Маяковский - самый богатый поэт Советской России. Последняя книга принесла ему 10000 $. Он богат настолько, насколько это может быть позволено в России.» Здесь заокеанское СМИ попало в точку: стать и быть богатым в стране победившего социализма можно было лишь по разрешению властей. А разрешение это нужно было заслужить. В общем «служи по уставу – завоюешь честь и славу». Ну и деньги, разумеется. Но Маяковскому повезло не только тем, что он глянулся высшему партийному ареопа́гу: он был фантастически трудолюбив! Помимо стихов, поэт преуспел в работе над т.н. «окнами РОСТА» (Российского телеграфного агентства – авт.), т.к. еще и прекрасно профессионально рисовал.

Вместе с авангардным фотохудожником Александром Родченко они заложили и развили основы плакатной советской рекламы, бывшей до того в состоянии убогой агитки типа «Много работай – товары появятся» или «Кто не работает, тот не ест». За один день Маяковский мог выдумать до сотни оригинальных тем для рекламной агитки с социалистическим подтекстом, что особенно ценилось советской властью:  

«Черта ли с пищей возиться дома,

если дешевле у «Моссельпрома».

Творческий дуэт не «брезговал» делать этикетки для лимонадов и водки, конфет и папирос, за что за каждый новый экземпляр получали по 15 рублей. За отдельные авторские крупные плакаты госзаказчик выплачивал им по 200 и более рублей. Так что Маяковский и Родченко зримо доказали всем, что даже в условиях разрухи и хаоса без всяких «приватизаций» деньги и немалые можно зарабатывать честно. Для этого нужно лишь одно желание работать.

«Нигде кроме, как в Моссельпроме» - авторский слоган Маяковского пережил своего создателя, покончившего жизнь в 1930 г. Жаль, а ведь мог бы еще плодотворно работать аж целых семь лет – аккурат до 1937 г.

Золотой ключик «красного графа».

Алексей Николаевич Толстой, по происхождению граф, не принял революцию и уехал в эмиграцию. Однако в 20-х годах вернулся и переделав известную итальянскую сказку про Пиноккио в «Буратино», начал фантастически богатеть.

Джугашвили, уже тогда ставший Сталиным, поначалу не воспринял дворянина-перебежчика и снисходительно величал его «красным графом». Однако вскоре тот пишет «Петра-I» и становится любимцем диктатора. Толстой получает шикарный особняк, на него сыплются Сталинские премии, гонорары, потиражные, а отчисления от постановок его произведений в театрах по всей стране и вовсе возносят Алексея Николаевича в ранг т.н. «литературных небожителей».

Конечно, это многих раздражало и множило откровенных критиков. Беспощадная на язык блистательная Фаина Раневская открыто говорила: «А драматурги неплохо устроились – получают отчисления от каждого спектакля своих пьес! Больше ведь никто ничего подобного не получает. Возьмите, например, архитектора Рерберга. По его проекту построено в Москве здание Центрального телеграфа на Тверской. Даже доска висит с надписью, что здание это воздвигнуто по проекту Ивана Ивановича Рерберга. Однако же ему не платят отчисления за телеграммы, которые подаются в его доме!» Чистая правда, хотя и грустная.

Анна Ахматова вспоминала: «Приехал Толстой. Рассказывал как питался во время писательской поездки по Волге. Ежедневно: икра, копченая рыба, чудесные сливки, фрукты и какие-то особенные огурцы. А в стране-то голод…» Тоже правда…

Впрочем, сам граф на выпады в свой адрес особого внимания не обращал, ему было важнее остаться в поле личного внимания вождя. Во время войны из личных сбережений Толстой жертвует около 100 000 рублей на постройку танков. По тем временам сумма в целом огромная, для писателя же в частности – пустяк – лишь одна из трех полученных им Сталинских премий. Получается, что для победы тов. Сталина в войне Толстой расплатился деньгами… самого тов. Сталина? Отличная маркетинговая сделка!

И уж совсем не бедствовал «буревестник» революции Горький. Набор благт тот же: шикарный особняк миллиардера Рябушинского, несколько дач в Крыму, сверхгонорары, премии, потиражные и т.д.

«Вот съедутся писатели со всей страны со всех городов, а Максим Горький прилетит на самолете «Михаил Горький» - предсказывала поэтесса Агния Барто перед I-м Съездом советских писателей. Слава Богу, ошиблась: классик предпочел сухопутный путь, а самолет трагически разбился во время пролета над Красной площадью.

Говорят, Сталин его любил. Думаю, это неточно: Сталин кроме Надежды Аллилуевой и дочери Светланы не любил никого. Пожалуй, еще и самого себя. Горький был ему нужен как мощный литературный внедорожник: его слово пробивало любую оппозиционную преграду и много значило на Западе. Ну, а любой внедорожник, как известно, должен стоить дорого. Вот он так и стоил. Например, его поездка и проживание на Капри обходилась советской казне аж в 100 000 рублей золотом, но… что это такое по сравнению с вниманием самого Сталина?

P.S.

К деньгам приравняли перо.

Доходы советских пишущих миллионеров были огромны. А разве у миллионеров могут быть иные доходы? Важно другое: все они чудовищно много работали, перефразируя известный социалистический слоган «Кто не работает – тот не ест» в «Кто работает – тот ест!» А именно так и должно быть.

Ведь ни одна налоговая инспекция даже по высочайшему распоряжению не смогла бы обнаружить, например, у Сергея Михалкова на стороне пару-тройку нефтяных вышек или алюминиевые рудники: они ему просто были не нужны, хотя купить их советский классик мог бы легко.

Рассказывают, что однажды в Ленинграде у него спросили, показав на красивый четырехэтажный дореволюционный особняк: «Сергей Владимирович, а вы бы смогли купить этот дом?» Поэт посмотрел на здание и ответил: «Смог бы. Но не хочу.» Чистая правда.