Сколько бы лет ни прошло с 1941 года, у нас в стране, говоря про него, всегда будут вспоминать эту страшную дату. Чем она памятна – объяснять не надо. Но «АН» сегодня решили взглянуть на тогдашние события с другой стороны – немецкой. Этот материал построен на воспоминаниях, дневниках, письмах людей, служивших в вермахте, на цитатах нацистских лидеров.
«Я принял это решение…»
Адольф Гитлер – из письма Бенито Муссолини, направленного в ночь с 21 на 22 июня 1941 года. Фюрер извещал дуче о нападении на СССР:
«Я чувствую себя после того, как я принял это решение, внутренне вновь свободным. Сотрудничество с Советским Союзом (…) тяжело меня давило, поскольку в какой-то мере это мне представлялось разрывом со всем моим прошлым, с моими взглядами и прежними обязательствами».
Гюнтер Кюне, рядовой: «У моего отца было поле. В воскресенье 22 июня 1941 года мы с отцом, я с ручной тележкой, а он с косой, пошли туда косить траву для кроликов. У забора стоял его коллега по работе Мартин. Германия как раз объявила войну России. Отец сказал ему: «Мартин, Гитлер совсем уже сошёл с ума». А тот ответил, что это конец Германии. Я, как 12‑летний член гитлерюгенда, подумал: «Что там мелют эти два старичка? Что они понимают?!» Но они оказались правы».
Гельмут Колаковский, унтер-офицер: «Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили, что завтра начинается битва с мировым большевизмом. Лично я был поражён – а как же Пакт о ненападении между Германией и Россией?»
Вернер Хельман, рядовой, механик: «Нам выдали русско-немецкие разговорники. Я запомнил только одну фразу: «Руки вверх!»
Отто Тышлер, ефрейтор: «21 июня 1941 года мы были приданы бронетанковой группе у Брест-Литовска. Генерал-полковник Гудериан издал приказ: «Неоправданная гуманность по отношению к коммунистам и евреям неуместна. Их следует беспощадно расстреливать».
Гейнц Гудериан, генерал-полковник, командующий 2-й танковой группой группы армий «Центр»: «Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками».
В роковой день
Гейнц Гудериан, генерал-полковник, командующий 2-й танковой группой группы армий «Центр»: «В роковой день 22 июня 1941 года в 2:10 я поехал на командный пункт группы... В 3:15 началась наша артподготовка. В 3:40 – первый налёт наших бомбардировщиков. В 4:15 началась переправа через Буг передовых частей 17‑й и 18-й танковых дивизий. В 6:50 у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. В первый день войны наступление проходило полностью по плану».
Рудольф Гшёпф, капеллан: «Эта гигантская по мощности и охвату территории артподготовка походила на землетрясение. Поскольку ни о каком ответном огне речи не было, нам показалось, что мы вообще стёрли эту цитадель (Брестскую крепость) с лица земли».
Ганс Цимпс, лейтенант: «Мы разбомбили (…) железнодорожный мост, по которому всего час назад в сторону Германии прошёл русский состав с хлебом».
Альфред Дюрвангер, лейтенант: «Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать. Энтузиазма у нас не было и в помине! Скорее всего, всеми владело чувство грандиозности предстоящей кампании. И тут же возник вопрос: где, у какого населённого пункта эта кампания завершится?!»
Противник
Франц Гальдер, генерал-полковник, начальник Генерального штаба сухопутных войск: «22 июня 1941 года в 2 часа 10 мин. утра я поехал на командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15 км северо-западнее Бреста). Я прибыл туда в 3 часа 10 мин., когда было темно. В 3 часа 15 мин. началась наша артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 мин. – первый налёт наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 мин. началась переправа через Буг передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий. В 4 часа 45 мин. первые танки 18-й танковой дивизии форсировали реку. Однако вскоре противник оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное сопротивление».
Из донесения штаба 45-й немецкой дивизии о боях на территории Брестской крепости, 22.06.1941: «Русские ожесточённо сопротивляются, особенно позади наших атакующих рот. В цитадели противник организовал оборону пехотными частями при поддержке 35–40 танков и бронеавтомобилей. Огонь вражеских снайперов привёл к большим потерям среди офицеров и унтер-офицеров».
Гюнтер Блюментритт, генерал пехоты, начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце, русские стойко оборонялись».
Губерт Бекер, лейтенант: «Это был знойный летний день. Мы шли по полю, ничего не подозревая. Вдруг на нас обрушился артиллерийский огонь. Вот так и прошло моё боевое крещение – странное чувство».
Гельмут Пабст, унтер-офицер: «Наступление продолжается. Мы непрерывно продвигаемся вперёд по территории противника, приходится постоянно менять позиции. Ужасно хочется пить. Мы стали уже опытными бойцами, успевшими немало повидать: брошенные неприятелем позиции, сгоревшие танки и машины, первые убитые русские».
Эрих фон Манштейн, командир 56-го моторизованного корпуса: «Уже в первый день войны нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны. Один из наших разведывательных дозоров, отрезанный врагом, (…) был вырезан и зверски искалечен. (…) Мы решили не отдаваться живыми в руки этого противника».
Федор фон Бок, генерал-фельдмаршал, командир группы армий «Центр»: «Среди пленных (...) оказались женщины. (…) Русские уже бросают в бой женщин, заставляя их удерживать позиции, пока мы не убьём или захватим их. Какой ужасный способ вести войну! Они пойдут на всё, чтобы остановить наше продвижение!»
Из сводки Верховного командования вермахта (ОКВ) за 22 июня: «Создаётся впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать всё более упорное сопротивление».
Безымянный артиллерист противотанкового орудия: «В бою нас атаковал лёгкий русский танк Т-26. Мы тут же его щёлкнули из 37-миллиметровки. Когда стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Потом выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда он был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета».
Генрих Нойхов, майор, командир батальона: «Я не ожидал ничего подобного. Это же чистейшее самоубийство – атаковать силы батальона пятёркой бойцов».
Гофман фон Вальдау, генерал-майор: «Качественный уровень советских лётчиков куда выше ожидаемого (…). Ожесточённое сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям».
Гюнтер Лютцов, майор люфтваффе: «Их лётчики сражались до конца».
Ганс фон Хан, лётчик: «Наши бомбардировщики к 10:39 уничтожили все аэродромы красных вплоть до Минска. Всего 890 самолётов. Наши потеряли 18 самолётов».
Гофман фон Вальдау, генерал-майор: «Никого ещё не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы. Никогда не знаешь, что от них ожидать. Их поведение в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте».
Офицер 7-й танковой дивизии: «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхающих домов».
Бенно Цайзер, водитель: «Это всё кончится через какие-нибудь три недели».
На занятой территории
Вилли Шадт, ефрейтор. «Во второй половине 22 июня наш обер-офицер Фитгенбар лично расстрелял 215 жителей Бреста, заявив при этом, что «эти грязные свиньи что-то замышляли».
Готфрид Эверт, рядовой: «Местное население нам было очень, очень радо. Когда мы переходили литовско-латвийскую границу, нас встречали пирожками и холодным молоком. Я съел горячий pirog и запил его молоком, в результате сильно испортил себе желудок».
Иоган Данцлер, артиллерист: «В самый первый день, едва мы пошли в атаку, один из наших застрелился из своего оружия. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».
Эрих Гёпнер, генерал-полковник, во время вторжения в СССР командовал 4-й танковой группой: «Война против России – это неизбежное следствие навязанной нам борьбы за существование. Это старая борьба германцев против славянства, защита европейской культуры против московско-азиатского нашествия, защита от иудейского большевизма».
Эрих Менде, обер-лейтенант: «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдём свою смерть, как Наполеон. Запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».
Мартин Борман, начальник партийной канцелярии НСДАП – Альфреду Розенбергу, рейхминистру восточных оккупированных территорий: «Славяне призваны работать на нас. Когда же мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать. Поэтому обязательные прививки немецкой системы здравоохранения для них излишни. Размножение славян нежелательно. Мы господа. Мы превыше всего».
«Химера, именуемая совестью»
Адольф Гитлер: «Я освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, от грязных и унизительных самоистязаний химеры, именуемой совестью и моралью, от претензий на свободу и независимость, до которых дорастают лишь немногие».