В этом месяце – 180 лет со дня рождения великого живописца Ивана Николаевича Крамского (8.06.1837 – 5.04.1887). Скажешь «Крамской» – сразу вспоминаешь его «Неизвестную». В России нет, наверное, человека, который бы эту картину не знал. Но мало кто задумывался о том, сколько у неё загадок. Разбираться с ними «АН» помогал наш постоянный автор, доктор философских наук, руководитель Центра истории искусств Института всеобщей истории РАН Семён Аркадьевич ЭКШТУТ.
Из ниоткуда
Эту картину ещё часто называют «Незнакомка». Но, подчеркнём, правильно – «Неизвестная», и Крамской не зря назвал свой шедевр именно так.
Семён Экштут: Вообще «Неизвестная» возникла словно ниоткуда. В 1883 г. открывалась 11‑я выставка Товарищества передвижников, и Крамской представил это полотно, ставшее для всех полной неожиданностью. Историю его работы над другими произведениями можно проследить по письмам, дневникам, свидетельствам современников. А здесь – нигде ничего. Знаменитый живописец вдруг выставил картину, написанную фактически втайне от всех. На неизбежные вопросы – почему взялся, реальная ли женщина изображена? – отвечал уклончиво.
О, презренная!
Оценки «Неизвестной» тогдашними художественными критиками сегодня удивляют. Нет, мастерство Крамского, как всегда, восхищало. Но героиня! «Кокотка в коляске»... «Одно из исчадий больших городов»... «Презренная»… Помилуйте, едет себе по Невскому удивительной красоты молодая женщина – и только! За что её так?
Семён Экштут: Нам, стоящим сегодня в музеях у великих полотен, нередко непонятна масса бытовых деталей былых времён. Так и с «Неизвестной». Да, женщина едет в коляске. Заметим – двухместной. То есть имеется в виду или чей-то выезд (что показатель высокого положения), или, как минимум, дорогой извозчик-лихач. При этом героиня в коляске одна. Хотя по тогдашним понятиям порядочной даме приличествовало бы ехать с кем-то: мужем, отцом...
Ещё момент – она очень хорошо одета. Есть целые исследования на эту тему: шляпа «Франциск» с пером, пальто «Скобелев» с собольим мехом, изящная муфта – вещи по тем временам сверхмодные. Но надеть столько дорогих вещей сразу – это в ту пору как раз считалось дурным тоном. Женщина из высшего общества выберет что-то одно, подчёркивающее её статус, – и достаточно. Обряжаться в «самое-самое» – манера нуворишей. Напомним, картина писалась в годы зарождения российского капитализма, выхода на историческую арену тогдашних «новых русских»: железнодорожных магнатов, банкиров… Это они и их дамы кичились роскошью, что вызывало усмешки – выскочки тешат свои комплексы. Тогдашние критики-демократы увидели в «Неизвестной» разряженную фифу, свысока глядящую на прохожих. Правда, для жены очередного скоробогача, загребателя бешеных денег она слишком молода. Скорее – любовница, содержанка, «дама полусвета». Писали: Крамской изобличил социальную язву, изобразил девицу, покупающую красивую жизнь «ценою женского целомудрия».
Её глаза
Но ведь такой подход, как минимум, примитивен! «Неизвестная» не зря считается одним из символов женской красоты. Взгляд бездонно-тёмных, оттенённых ресницами глаз скорее печален, он как бы вглубь себя. Хотя и какая-то затравленность в сочетании с горделивостью тоже есть. И ещё много чего есть. Собеседник «АН» в разговоре вспомнил сцену из «Анны Карениной», где художник Михайлов пишет портрет Анны: он так сумел передать мимолётное выражение её лица, что все ахнули: как же мы раньше не замечали! Кстати, прототипом Михайлова считается Крамской.
В частной коллекции Д. Фридриха (Прага) есть этюд Крамского времён работы над «Неизвестной» – молодая женщина в коляске в той же позе. Чем-то похожа на героиню картины. Хотя лицо грубее, даже пошлее, и взгляд уж точно высокомерен.
Семён Экштут: Ну да – один из набросков... Кто изображён? Скорее всего, какая-то натурщица. Крамской хотел схватить нужную ему позу, заодно для памяти написал и лицо. Вот и осталась запечатлённой эта случайная женщина.
Вечный вопрос
Но сам вопрос – кого всё же изобразил художник? – вечен. Кандидаток в «Неизвестные» множество. Курская крестьянка Мария Саввишна… Грузинская княжна Туркестанишвили… Некая виденная Репиным в гостях у Крамского черноглазая брюнетка… Жаль только, их портретов не сохранилось, а если чей-то имеется – несходство очевидно.
То же самое с предположением, казалось бы, самым громким – Крамской писал тайную жену Александра II княгиню Екатерину Юрьевскую (см. справку). Только вот глянешь на её фото – и усмехнёшься: нет, совсем другой типаж!
И всё же собеседник «АН» эту версию отбрасывать не спешит. Объясняет: всё сложнее.
Картина о несбывшемся
Семён Экштут: Вспомним то, с чего начали разговор – отсутствие документальных свидетельств о работе Крамского над «Неизвестной». Но это вполне объяснимо, если допустить простую вещь – изначально задумывалась не «Неизвестная». Где-то в году 1880-м Крамскому мог поступить (скорее всего, через посредников) некий заказ, который попросили не афишировать.
Мастер был знаменит, работа его стоила дорого. Следовательно, заказывал человек обеспеченный. И влиятельный – раз художник строго хранил тайну. Всё становится на свои места, если предположить: был это сам император Александр II. Он Крамского знал (тот писал портреты членов царской семьи), по-человечески оба друг другу симпатизировали. А секретность – потому что кроме самого государя на картине должна была фигурировать Юрьевская. Женщина, о которой все знали, но вслух не говорили.
Ведь в ту эпоху была широко известна гравюра – молодой отец Александра, будущий император Николай I, на фоне Аничкова дворца сидит с женой в коляске. Возможно, Александр хотел повторить этот сюжет: он тоже в коляске на фоне Аничкова с женой (морганатической, но уже законной!). Заказываться картина могла, скажем, просто Кате в подарок, чтобы висела дома, стала одним из символов их взаимного счастья. Известно: «царь-освободитель» давно мечтал о тихой частной жизни с любимой женщиной.
Но дальше – известные события: Александр II гибнет от бомбы народовольцев, трон занимает его сын Александр III. Для которого Юрьевская – «хищница-разлучница», оторвавшая отца от смертельно больной матери. Взойдя на престол, Александр III тут же выпроводил княгиню из страны.
Крамской оказался невольно вовлечён в закрытую для общества чужую семейную драму. Ко всем её «действующим лицам» он относился хорошо (к Александру III тоже, известен его портрет кисти Крамского). Но заказ, естественно, отпал сам собой.
Только надо же понимать психологию художника! Идея, запавшая в душу, не отпускает, саднит, перерастает в другую… И Крамской начинает лихорадочно работать над полотном уже совсем другим.
Взгляните ещё раз на «Неизвестную». Героиня – одна в двухместной коляске. По логике рядом с ней должен быть… Кто – любимый мужчина? Но его уже нет. Погиб? А что на полотне на заднем плане? Аничков дворец! – тот, в котором жил теперь Александр III. И героиня уезжает от Аничкова дворца! В глазах её удивительная гамма чувств: боль, печаль, надменность… Но надменность – особого рода: вы, уличная толпа, не вправе судачить обо мне, судить меня…
Да, конечно, есть вопрос о «безвкусице одежды». Только знаете, я достаточно много занимался Крамским, чтобы сказать: не волновало его это!
Крамской – это Крамской. В судьбах других наших гениев – метания, романы, политика, странствия… У него – только работа. В юности нонконформист (возглавил в 1863-м «Бунт четырнадцати» в Академии художеств, с которого и начались русские передвижники), он быстро переболел детской болезнью фрондёрства. Всё пустое, лишь искусством живёт художник! Хотел возродить «большой стиль» в русской живописи, много лет писал огромное полотно об осмеянии Христа «Хохот. Радуйся, Царь Иудейский», мечтал заработать достаточно, чтобы всё бросить и закончить его наконец…
Вот и у холста «Неизвестной» мог поступить просто – позвать любимую дочку Соню (ей тогда было 17 лет), дать денег – купи себе, ветреница моя, всё лучшее, что сейчас носят дамы, будешь мне позировать. Соня, скорее всего, большей частью и позировала. Кстати, её подруги (о, женщины!) в мемуарах отмечают, что в жизни одевалась Соня дорого, но безвкусно.
Так что обсуждение, во что одета едущая по Невскому гордая и печальная красавица, интересно, конечно, но очень ли существенно? Крамской работал на века – кто спустя века помнит тонкости тогдашних мод? Вы в лицо её всмотритесь! Глупо говорить, что это чей-то портрет. Это вообще не портрет. Это другой жанр – картина. Картина о несбывшемся. И писалась уже не Юрьевская. Что-то в героине, возможно, от натурщицы с этюда. Что-то – от дочери. Что-то – пусть так! – от гостьи, виденной Репиным... А больше всего – от женщины, о которой думал сам художник. И не спрашивайте, кто она. Она – «Неизвестная».