Слово «достоевщина» толковыми словарями определяется как «противоречивость чувств, душевная неуравновешенность, страдание и обречённость как совокупность черт героев Ф.М. Достоевского». Оно лезет в голову, когда думаешь о двух странно связанных давних криминальных историях, про которые сегодня расскажут «АН». Одна известна широко (пожалуй, всемирно). Вторая – почти забыта. Но тень Достоевского словно витает над обеими.
Иванов-убитый
Насчёт «всемирной известности» первого сюжета… Во всех предисловиях и комментариях к знаменитому роману Ф. Достоевского «Бесы» указывается, что вырос он из судебных отчётов по делу о «Народной расправе» С. Нечаева и убийстве студента Иванова. А «Бесами» доныне зачитываются во всём мире.
Поскольку история знаменитая – просто напомним суть. В 1869 г. в Москве появилась заговорщицкая организация «Народная расправа». Её создал Сергей Нечаев (1847–1882) – человек, одержимый ненавистью к царизму, мечтавший устроить (спровоцировать) революцию в России. Нечаев был личностью идейно аморальной, цель для него всегда оправдывала средства, а средства достижения цели он изложил в своём печально известном кровожадном «Катехизисе революционера». Отличался при этом железной волей, почти гипнотически влиял на всех, кто слабее. Выдавал себя за представителя некоего Центрального комитета «Всемирной революционной организации». В ядро «Народной расправы» кроме него самого вошли Пётр Успенский, Иван Прыжов, Алексей Кузнецов и Николай Николаев – их Нечаев морально подмял под себя.
Реально «Расправа» ничего не сделала: написали несколько листовок да разок попытались (неудачно) «оседлать» студенческие протесты. Но Нечаев пытался создавать сеть кружков-филиалов. Каждый раз новичкам намекалось, что «нас много, но мы пока таимся». Только в Петровской земледельческой и лесной академии неформальным лидером студентов был Иван Иванов, парень честный и резкий. Уже, казалось бы, вовлечённый в организацию, он отказался выполнять явно провокационное поручение Нечаева и вообще усомнился в существовании таинственного «комитета». Запахло «бунтом на корабле». А Нечаев давно хотел соратников повязать кровью. Им было сказано, что Иванов – шпион. В ночь на 21 ноября 1869 г. Ивана заманили к гроту в парке академии и убили (Нечаев и Николаев душили, плюс Нечаев выстрелил в затылок, остальные присутствовали). Но дело быстро открылось. О дальнейшем – см. справку.
Успенский
Такова первая история. Теперь – вторая. Прошло 12 лет. Один из бывших «нечаевцев», Пётр Успенский, отбывал срок на рудниках Карийской каторги (река Кара – приток Шилки).
В «Народной расправе» у Успенского, недоучившегося студента, а потом приказчика в книжном магазине, была своя «ниша». Страшный человек – Сергей Геннадьевич Нечаев, но и самому страшному человеку порой хочется тепла и дружбы. Успенский был Нечаеву именно «младшим другом». Для крутых дел не годился (чистоплюй!), но восхищался Нечаевым искренне. На суде признал вину (соучастие в убийстве), тем не менее в глубине души (это известно из воспоминаний его близких) продолжал считать, что Сергей Геннадьевич был прав – даже если не прав. Да, Иванов не был шпионом. Но мог стать! Нечаев в людях никогда не ошибался!
Получил 15 лет. Десять оттянул на общих работах. Потом «расконвоировали» – перевели на «вольную команду». Места на Каре глухие, школы не было, Успенский в местном посёлке учил ребятишек. Приехавшая жена работала фельдшерицей. Прошлое осталось в прошлом, досиживать предстояло всего ничего. Но из Петербурга пришло указание – «вольную команду» расформировать. Успенского возвратили «за колючку».
Конфликты
Точнее за «пали» – частокол. «Колючку» ещё не изобрели. Вообще автор, конечно, в курсе, что тогда на Каре были не бараки, а «камеры», не охранники, а «караульные» – и т.д. Но, да простит читатель, удобнее использовать современные термины. Зона – всегда зона, а сама дальнейшая история – чисто зэковская.
Успенский современникам запомнился как человек, несмотря ни на что, душевно чистый, только с характером гордым и самолюбивым. После глотка воли на зоне его всё раздражало вдвойне. И вышел у Петра конфликт с одним заключённым – Волошенко. Тот не то чтобы ходил «чушкарём», просто есть люди, равнодушные к внешнему виду – к «трауру» под ногтями, к грязной одежде. И однажды в столовой Успенский взорвался: как вы можете, Волошенко, так садиться за общий стол! По сути был прав, но другие заключённые его не поддержали. Волошенко на Каре уважали: умный, надёжный мужик, просто по жизни вот такой, что ж придираться зря? Пусть Успенский сдерживается: здесь, на каторге, мы, «политические», не собачиться должны, а вместе держаться против администрации, блатных. Петру не то чтобы объявили бойкот, но, скажем так, он ощутил всеобщее отчуждение.
А ещё через какое-то время был обнаружен повесившимся.
«Процесс нечаевцев»
Убийство И. Иванова выглядело настолько мерзко, что власть решила дать урок всей фрондирующей русской молодёжи. По делу шли 152 человека. Хватали любого, кто мало-мальски соприкасался с Нечаевым. Следствие тянулось два года.
Хотя вскоре стало ясно: идея массовой «показательной порки» оборачивается против самой власти. Нечаев как раз и старался замарать побольше народу, считая, что всяких болтунов-либералов полезно подержать за решёткой – они выйдут закоренелыми врагами режима. Сейчас выходило, что власть именно так себя и ведёт. Пока шло разбирательство, кто-то умер в тюрьме, двое арестованных сошли с ума. Многих пришлось выпускать за явным отсутствием улик. Так что под суд пошли 79 человек.
Но это было время рассвета великой александровской судебной реформы. «Процесс нечаевцев» проходил 1–15 июля 1871 года. В зале сидела публика, прения сторон широко освещались в прессе, защиту вели лучшие тогдашние адвокаты. Все видели – вина основной массы подсудимых ничтожна (ну общался кто-то с Нечаевым, ну передал кому-то прокламацию – всех-то грехов!). Сам Нечаев – «злой гений» и непосредственный убийца Иванова – успел бежать (это позднее его, с согласия местных властей, захватили в Швейцарии, привезли в Россию и судили отдельно). Люди, непосредственно причастные к убийству, – П. Успенский, И. Прыжов, А. Кузнецов, Н. Николаев – признавали вину, сотрудничали со следствием. В итоге практически все подсудимые или были оправданы, или получили минимальное наказание, и лишь злополучная четвёрка – от 7 до 15 лет каторги.
Иванов-убийца
Начальство написало – «самоубийство» и закрыло вопрос. Но между каторжанами пошли разговоры – Успенский не повесился, его повесили. И действительно, оказалось, трое соседей по бараку Петра задушили, а тело сунули в петлю. Были это тоже «политические» – Юрковский, Баламез и… Иванов. Игнатий Кириллович Иванов.
Поначалу многие даже посчитали, что этот Иванов – родственник того Иванова, к убийству которого некогда был причастен Успенский, вот, мол, и посчитался. Но нет – однофамильцы (Ивановых в России сами знаете сколько). Дело в другом. Из барака, в который определили Успенского, готовился побег. Рыли подкоп. А кто-то выдал. Решили – Успенский. Ему после возвращения с «вольной команды» здесь всё было поперёк горла – вспомните конфликт с Волошенко! И срок истекал, а в случае побега грозили новые неприятности – хотя бы за недонесение. К тому же видели, как говорил с казаком из охраны. И надзиратель как раз перед обнаружением подкопа хитро обронил: «Мы знаем, что вы задумали!». Успенский выдал, больше некому. А предателю – смерть!
Такова была логика Игнатия Иванова – инициатора убийства. Некогда блестящий студент, надежда русской науки, он долго сторонился революционеров. Но раз оказался свидетелем их казни (вешали тогда публично). Казнимые держались мужественно и гордо, а палачи… Что взять с палачей! Вешатель из уголовников, красующиеся чиновники – мерзкая картина! Увиденное потрясло. Иванов бросил учёбу, ушёл в революционное подполье. В 1880-м был взят с бомбой – шёл убивать киевского губернатора. Кличку имел Лойола. Не только из-за имени (Игнатий Лойола). Многие отмечали – что-то фанатично-прямолинейно-иезуитское в натуре тоже имелось.
Следствие
Каторга разделилась. У революционеров – своя этика. Мы не душегубы! Одно дело – убивать царских сановников, жандармов. Можно ликвидировать и предателей – если есть доказательства. Но доказательства, а не домыслы!
С очередным этапом прибыли три человека с безупречной в этой среде репутацией – народовольцы Арон Зунделевич, Сергей Ковалик и Ипполит Мышкин. Умные, рассудительные. Их попросили разобраться – был ли Успенский действительно виновен? Те согласились. Начались расспросы с глазу на глаз, сличение показаний – сюжет для Б. Акунина, хотя как в эту историю сыщика Фандорина втиснуть?
Вердикт «третейских судей» гласил: не виновен! Подкоп действительно кто-то выдал. Но не Успенский. Элементарно возможности не имел, всё время на виду у кого-то находился (когда после революции открылись архивы и нашёлся донос, подтвердилось: сдал другой человек). Да, старый нечаевец психовал, да, сорвался с Волошенко, да, чужой побег грозил ему проблемами – но он чист. С казаком говорил? Так сын того казака у него учился! Надзиратель туману напускал? Всегда напускает! В общем Игнатий Иванов просто поддался взвинченным нервам, накрутил себя, накрутил товарищей, и…
…Когда-то Нечаев задумал освободить Россию – но лишь убил Ивана Ивановича Иванова (в самом этом факте есть что-то символическое), ложно обвинив в предательстве. Успенский помогал. Через 12 лет уже Успенского ложно обвинили в предательстве – и убили. Убийца – тоже Иванов. Вот и говорите, что в истории нет мистики.
…Через полгода Игнатия Иванова перевели отбывать наказание в Алексеевский равелин Петропавловки. Там он сошёл с ума. Может, не выдержал режима. А может, извёлся от мыслей, что зря убил человека. Всё же не был Нечаевым и не считал совесть ненужным революционеру качеством.