Главная работа замечательного художника Павла Корина даже не была начата – но в водоворот событий вокруг замысла мастера оказались вовлечены Сталин, Горький, Ягода, те, кто художника любил и кто ненавидел.
Перед выставкой
В Государственной Третьяковской галерее на Крымском Валу готовится к открытию выставка «Павел Корин. «Реквием». К истории «Руси уходящей». Спецпроект посвящён одному из самых масштабных и загадочных художественных замыслов ХХ века. Всю жизнь Павел Дмитриевич Корин продумывал композицию картины, писал портреты будущих персонажей. Но работать над ней не начал. Посетители выставки увидят эскизы, графические листы – и огромный холст, которого так и не коснулась кисть мастера.
Добровольное послушание
Если Павел Корин и принял советскую власть – то уж точно не сразу. Сын и внук палехских иконописцев, ученик и помощник прославленного Михаила Нестерова («АН» от 16.05.13), расписывавший с ним церкви, Корин глубоко веровал. А тут революция, Гражданская война, идеология безбожия. Он был мастером строгой реалистической школы, – а пришло буйство левых течений, торжество чуждой ему эстетики. Корин в прежние времена отнюдь не купался в роскоши – однако хоть не голодал! А сейчас… Хорошо, выручили нерегулярные, но всё же обильные продовольственные пайки-посылки американской организации АРА. Корин до конца дней помнил и их содержимое (баранья нога, кульки с мукой и кукурузной крупой, банки сгущённого молока) и то, как ходил за этой «гуманитарной помощью» – зимой – с санками, летом – с тележкой.
Эпоху «военного коммунизма» сменили более спокойные 1920-е годы, но Корин не спешил предлагать свою палитру новым хозяевам страны. По сути, он принял добровольное послушание, готовясь к художественному подвигу: созданию монументального полотна, в котором выразит своё отношение к тому, что для него свято. Наверное, образцом стал Александр Иванов, всю свою жизнь писавший своё «Явление Христа народу». Идея картины ещё не вызрела, но Корин анализировал фрески старых мастеров в соборах Новгорода, Пскова, Вологды, Ярославля, копировал фрагменты того же «Явления», в анатомических театрах изучал строение человеческого тела.
12 апреля 1925 года в Донском монастыре отпевали умершего патриарха Тихона – человека, который в тяжелейших тогдашних условиях пытался спасти церковь. Верующие стояли с зажжёнными свечами, раздавался неумолкающий плач, звучало заупокойное пение. Монахи, странники, слепые с поводырями… Корин стремительно делал наброски. «Трагедия моих персонажей была моей бедой», – скажет он потом. В те часы художник понял сюжет своего будущего главного творения. Для себя он назвал это полотно «Реквием». Оно расскажет о внутренней силе православной церкви перед лицом гонений.
«По Максимову хотению»
Однако времена стояли ещё «вегетарианские». В мастерскую братьев Павла и Александра Кориных (Александр тоже был живописцем) на чердаке одного из арбатских домов заходили многие – и Павел Дмитриевич охотно показывал эскизы к «Реквиему». Молва о его замысле пошла по Москве. И в сентябре 1931-го сюда приехал Алексей Максимович Горький с Николаем Бухариным (между прочим, художником-любителем).
Эскизы потрясли Горького. Оценил силу коринского таланта и Бухарин – а он, хоть и утратил уже былую власть, но влияние в высших сферах ещё имел. Так что после этого визита жизнь братьев изменилась. Горький выразил желание взять их с собой в Европу – и Кориным (как выразился М. Нестеров, «по щучьему велению, по Максимову хотению») тут же выдали загранпаспорта. А 1933-м Павел Дмитриевич получил вообще фантастический подарок: под мастерскую и квартиру ему выделили отдельное одноэтажное здание на Малой Пироговской.
При этом от художника не требовали отказа от главного замысла. Наоборот! Горький просто предложил новое название картины: «Уходящая Русь». Это немного искажало авторский замысел, но прикрывало художника от возможных политических обвинений. По горьковскому же заказу специально изготовили огромный холст без швов для будущей работы – по площади в три раза больше полотна Александра Иванова.
Заимел Корин и ещё одного влиятельного покровителя. С семьёй Горького был близок всесильный глава НКВД Генрих Ягода. Демонстрируя расположение к человеку, которого уважает Алексей Максимович, Ягода распорядился здание на Малой Пироговской довести до ума за счёт НКВД. АХУ наркомата оплачивало аренду особняка, обслуживало дом и прилегающую территорию, доставляло топливо. Что ж, Корин написал портрет Генриха Григорьевича.
Через несколько лет это ему припомнили.
Немного о герое
Павел Дмитриевич Корин (1892–1967) – выдающийся русский живописец. Народный художник СССР (1962), лауреат Ленинской (1963) и Сталинской (1952) премий. Наиболее известные работы – «Портрет А.М. Горького» (1932), «Портрет А.Н. Толстого» (1940), триптих «Александр Невский» (1943), «Портрет маршала Г.К. Жукова» (1945), мозаичные панно для станции московского метро «Комсомольская-Кольцевая». Крупнейший отечественный реставратор. После войны, в частности, руководил восстановлением пострадавших картин Дрезденской галереи.
Письмо Сталину
Портрет Ягоды кто-то расценит как некий «реверанс власть имущему» – однако скорее это была личная благодарность художника человеку, который, пусть по своим соображениям, столько для него сделал. В целом же Корин старался держаться в стороне от «политики» – не считать же «политикой» глубоко психологичный портрет Горького (1932) или написанный после Победы знаменитый портрет маршала Жукова! Дел и так хватало. Он возглавлял реставраторов Государственного музея изобразительных искусств им. А. Пушкина, работал как портретист, по-прежнему готовил материалы для «Уходящей Руси». Но в те годы, как известно, политика сама решала, кем ей заняться.
В 1936-м умер Горький. Тогда же сгустились тучи над Бухариным. Был снят Ягода. В марте 1938-го во время «Процесса антисоветского «правотроцкистского блока» оба окажутся на скамье подсудимых. Но ещё раньше, 8 декабря 1936 г., Сталину поступил официальный документ, касающийся Корина. Теперь мастера можно было бить!
«Известный художник Павел Корин более 10 лет работает над подготовкой картины, где должны быть изображены церковники, монахи, юродивые и т.д. (…) Натурщиками (…) служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве обломки духовенства, аристократических фамилий, бывшего купечества и пр. (…). Корину позируют бывшие княгини, ставшие монахинями, попы всех рангов, протодьяконы, юродивые и прочие подонки. По заявлению Корина, картина должна представлять собой гигантское полотно, изображающее внутренний вид Успенского собора и собравшихся там фанатиков религии. Он утверждает, но весьма неуверенно, что вся эта коллекция мракобесов собрана им, чтобы показать их обречённость. Между тем никакого впечатления обречённости, судя по эскизам, он не создаёт. Наоборот, передаёт ненависть этих людей, по его замыслу, сильных, волевых, преисполненных готовности умереть за свои идеи. (…) Ему созданы великолепные условия работы: оборудована прекрасная мастерская, закуплены импортные краски и кисти. (…). Есть все основания полагать, что при таких условиях (…) Корин сделает исключительную в художественном отношении картину, которая будет играть на руку нашим врагам. (…)».
Документ подписал Алексей Ангаров (Зыков) – заместитель заведующего культурно-просветительским отделом ЦК ВКП(б). Но можно уверенно предположить, что набором аргументов его снабдил кто-то из коринских собратьев-художников. Завистников хватало – например, очень активно нападал на Павла Дмитриевича Александр Герасимов – некогда однокашник по Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества, сейчас писавший полотна вроде «Товарищ Сталин делает доклад XVII партсъезду». Ещё с ученических времён у них тянулась глухая взаимная нелюбовь. А Герасимов набирал силу – с конца 1930-х годов стал одним из руководителей художественной жизни страны.
Что ж, можно понять: роскошная мастерская, огромный готовый холст… И всё это – какому-то мракобесу?
Не трогать небожителя
В те годы Павел Дмитриевич держал в прихожей мешочек с сухарями на случай ареста. Но – не тронули. Даже сохранили мастерскую-квартиру. Зато – вот уж, воистину «доносчику первый кнут»! – в июле 1937-го тов. Ангаров сам был арестован и вскоре расстрелян.
Почему уцелел художник? Ведь обвинения были беспроигрышными!
На записке Ангарова нет пометок Сталина. Но как-то вспоминается его реплика по поводу Б. Пастернака: «Не трогайте этого небожителя!» Возможно, те, кто затевал интригу против Корина, не учли: были люди, крови которых Сталин просто не хотел. Реальных проблем они ему не создавали, а масштаб таланта и мастерства уважал.
Дальнейшая жизнь Павла Дмитриевича выглядит ровной и удачной. Он создал ещё немало замечательных произведений, удостоился всех мыслимых для советского художника наград. На самом деле всё не так просто: Корина немало травили – хотя потом давали возможность работать.
Однако к своему главному замыслу мастер так и не обратился.
Памятником ненаписанной картине стал невероятных размеров, уже загрунтованный – и совершенно чистый холст.