В разговоре о героях 1812 года кажется неуместной «проза жизни». Для потомков это романтические персонажи, в «Гусарской балладе» они даже разговаривают стихами! Сергей Бондарчук, экранизируя «Войну и мир», старался быть максимально точным в деталях – однако и его специалисты упрекали, что война на экране получилась красивее, чем была на самом деле.
Но какой она была на самом деле? Напомнить малоизвестные подробности повседневной жизни 1812 года «АН» попросили нашего постоянного автора, историка Семёна ЭКШТУТА.
Не прикажете ли приколоть?
– Начнём с элементарного: вспомним, что в 1812 году шла война. Кровавая, грязная, мерзкая, как все войны. Нас завораживают красота тогдашней военной формы, аромат старины, высокая романтика событий… Но ведь любые попытки воспроизвести 1812 год на экране, сцене, в выступлениях военных реконструкторов – слава богу, игры понарошку. Действительность же выглядела, например, так…
«К моим ногам упал один из егерей. С ужасом увидел я, что у него сорвано всё лицо и лобовая кость, и он в конвульсиях хватался за головной мозг. «Не прикажете ли приколоть?» – сказал мне бомбардир. – «Вынесите его в кустарник, ребята», – отвечал я».
Это – из воспоминаний о Бородине будущего российского министра просвещения Норова, в те дни прапорщика-артиллериста. Его рота ещё в резерве, но уже под французским огнём. Ещё чуть-чуть – и вступят в бой, начнётся самое страшное. Самому Норову, например, ядро раздробит ногу, ступню отрежут (естественно – без наркоза) прямо тут же, на позиции.
Свой манёвр
– Снова процитирую Норова: «Клубы и занавесы дыма, из-за которого сверкали пушечные огни или чернели колонны, закрывали от нас всё. А что может видеть фронтовой офицер кроме того, что у него делается на глазах?»
Это для понимания – что представляли собой тогдашние сражения. Ещё ведь эпоха дымного пороха. Первые залпы – и поле брани начинает затягивать туманной пеленой. Для полководца управление боем в таких условиях – шахматная партия почти вслепую. Да ещё доска подпрыгивает, фигуры смещаются сами по себе, и нужный ход сделать не всегда удаётся – послал с приказом адъютанта, а его убило. Тут принципиальное значение имело суворовское требование к подчинённым: каждому «знать свой маневр». Будущего генерала Никитина (командовал в 1812-м конной ротой лёгкой артиллерии – эдакий «артиллерийский спецназ», перемещавшийся по полю боя, отбивавший прорывы противника, выбивавший неприятельских военачальников) наградили после одной из битв не просто за бесстрашие и меткость огня. В приказе особо отмечалось, что он своими действиями «предвосхищал» приказания начальства.
Бородинские завтрак и ужин
– Французам боком вылезла непродуманная система продобеспечения: коммуникации растянулись, интенданты не поспевали (Наполеон считал, «война сама себя кормит»). Солдаты занялись «самоснабжением» – тут-то грабежи крестьян и обернулись «дубиной народной войны».
А что же Русская армия? 7 сентября (26 августа по старому стилю), день Бородина. Решающая битва, которую ждали. Норов вспоминает: с утра офицерам (про солдат не говорит) дали по стакану чая с сухарём – и всё! Набивать утром перед боем брюхо – не в военных нравах тех лет: вдруг рана в живот! Но вот многочасовое сражение закончено. Два егерских офицера, майор Петров и полковник Карпенко, идут по ночному остывающему полю. Голодные, вспоминает Петров, – сил нет (никто ведь во время битвы никого не кормил). Видят солдат. «Ребята, не найдётся перекусить?» Солдаты делятся тем, что им выдали: немного водки в крышке от котелка и две селёдки.
Основная пища русских войск того времени – сухари, каши, солонина. С этими продуктами постепенно более-менее наладилось. Иногда было и свежее мясо – всё же за войсками гнали гурты скота. Выдавалась водка. Что-то можно было прикупить у маркитантов. Но интересно – к 1812 году относятся первые попытки наладить в России производство консервов. Одну предпринял общественный деятель и учёный, основатель Харьковского университета Василий Каразин. Другую – некий помещик, родственник пушкинской Анны Петровны Керн, этот решил делать что-то вроде сухого бульона. Оба хотели помочь воюющей армии. Только инициатива у нас наказуема: чиновники начали вымогать взятки, дело заглохло, и помещик, заложивший ради этого проекта имение, разорился.
Без щегольства
– Шла война – и тех, кто действительно воевал, глупо представлять чистенькими, надушенными, в щеголеватых мундирах. Ходили со щетиной: когда ещё попадёшь к цирюльнику! (А бриться самим в России тогда традиции не было, да и стоила хорошая бритва баснословно дорого – 320 рублей, как породистый конь.) Внешний вид? По ситуации. Офицер Щербинин вспоминает: однажды, смертельно усталый, в деревне, где стояли, зашёл ночью в какой-то амбар, в темноте упал на что-то мягкое – и, не имея сил подняться, мгновенно заснул. Утром оказалось: не амбар был, а хлев, спал в куче навоза. Что ж – почистился, как смог, и поскакал по своим делам дальше. Муравьёв-Карский пишет про шинель, в которой проходил всю войну: потёртая, грязная, пробитая пулями, прожжённая у костра, она ему была и постелью, и одеждой, и «дровами» (обогревала?). На нарушение формы смотрели сквозь пальцы, особенно с началом холодов. Великий князь Константин, брат царя, как-то велел подготовить приказ: некоторые офицеры позволяют себе ходить в чём попало: шубы, полушубки, тулупы, неуставные шапки. Ермолов приказ отдавать отсоветовал: не некоторые, а многие так ходят, ваше высочество, вас просто не поймут!
Посттравматический синдром
– Самое очевидное психологическое последствие войны 1812 года для нашей истории – это, конечно, появление декабристов. Молодая дворянская интеллигенция в военных мундирах, победившая Наполеона, увидевшая Европу, уже не могла жить как прежде, жаждала перемен. Что ж – верно, известно, говорено сто раз. Но я бы обратил внимание на другое.
Понятие «посттравматический синдром» появилось в ХХ веке. Однако нечто подобное переживали и недавние участники той войны. Выражалось это в разных формах. У кого-то привычка щекотать опасностью нервы (сейчас бы сказали «адреналиновая зависимость») находила выход в бесконечных дуэлях. У кого-то сказывались полученные увечья. Разрешите не называть имя одного достойного человека, замечательного государственного деятеля. Но он в войну 1812 года был ранен в пах – может, ещё и этим объясняется его трудоголизм, не очень счастливая личная жизнь?
Но даже если не брать физические и душевные травмы... Вспомним «Горе от ума». Там один из самых язвительно описанных персонажей – Скалозуб, туповатый полковник-солдафон, который тоже сватается к Софье. Реальный Скалозуб и впрямь мог быть дураком. А мог и не быть. «Горе от ума» писалось через десять с лишним лет после событий 1812 года. Именно такими – неуклюжими, ограниченными бурбонами – молодёжь уже воспринимала участников той войны.
Это ведь мы говорим – 1812 год! А реально для поколения воевавших наполеоновские войны – период с 1805 по 1815 год. Мальчишки уходили в армию – а оказалось, что на добрый десяток лет. Десять лет походов, сражений, отступлений, наступлений... И вот они вернулись домой. Молодость позади, надо устраивать жизнь. А время ушло. Ровесницы или уже замужем, или потеряли привлекательность. Сватаются к молодым, а ухаживать не умеют, лоск утерян, все разговоры – воспоминания на тему «забил заряд я в пушку туго». Нет, Софьи шли за них замуж, – но нередко просто по воле папеньки или чтоб в девках не остаться. И особой любви в таких семьях зачастую не было. А всё это – человеческие драмы.
Фланговый марш
С войной 1812 года происходило то, что потом с Великой Отечественной. Уже при Николае I была написана её официальная история – в ней мудрые генералы под руководством государя принимали мудрые решения, безупречные офицеры и солдаты их исполняли. Так появилась «правильная» версия событий. Но сохранились и реальные офицерские «журналы» (дневники) тех дней… В чём разница?
Ну вот, например, эпизод, случившийся, правда, в 1813-м, во время «заграничных походов», – но он запросто мог быть и в 1812-м. Бой, контратака французов, русские порядки прорваны, командный пункт под угрозой. Начинается драп (не обязательно из трусости – там, например, находился император Александр I, не попадать же ему в плен!).
Штабной офицер-очевидец тогда записал в личном дневнике: «Император и несколько приближённых к нему особ проскакали мимо меня во весь опор в колясках. В одной был князь Пётр Волконский, начальник Главного штаба. Увидев этого офицера, он крикнул на ходу: «Напиши в реляции, что мы идём фланговым маршем!»
Офицером был Александр Иванович Михайловский-Данилевский. Потом он станет генералом, историографом Русской армии – и автором официозного «Описания Отечественной войны в 1812 году». В котором, конечно же, никаких сцен паники, а сплошь заранее продуманные «фланговые марши». Автор кривил душой? Скорее так: искренне считал, что есть вещи, которые широкой публике надо преподносить надлежащим образом.
«Я не римлянин»
– Говорят, «лицом к лицу лица не увидать». Герои 1812 года были живыми людьми, со своими амбициями, ревностями, отношениями, оценками. Примечательны слова генерала Раевского своему адъютанту Батюшкову, известному поэту: «Из меня сделали римлянина, из Милорадовича – великого человека, из Витгенштейна – спасителя Отечества, из Кутузова – Фабия. Я не римлянин, но и эти господа – не великие птицы». Раевский и прав, и не прав одновременно. Он и ему подобные были «римлянами» по сути своей. Но только в тоги их рядить не надо. Они сами над этим посмеивались.