Нелепая история приключилась в мае 1907 года близ Рима. Ранним утром пастух из пригородной деревушки погнал на выпас стадо – и увидел, что с холма над Тибром в реку падает какой-то человек. Бросился спасать. Видимо, пока доплыл, тонувший обессилел, потому что его удалось вытащить, откачать – и сопротивления не оказывалось. А по логике могло бы быть. Ведь человек не просто упал в воду, он пытался покончить с собой.
Телеграмма домой
В карманах спасённого нашлись документы: Всеволод Лебединцев, православный, 25 лет, из Одессы. Полиция дала знать в посольство. Посол Муравьёв ахнул: он знал отца Лебединцева. В Одессу полетела телеграмма: так и так, но не волнуйтесь – жив. Сообщение пришло вовремя, опередив (и упредив) письмо, которое Лебединцев отправил родителям, думая через пару часов умереть. Про это письмо мы ещё поговорим.
А меньше чем через год, в ночь с 17 на 18 февраля 1908 г. Всеволод Лебединцев был повешен, как один из самых опасных русских эсеров-террористов.
Вот уж воистину: кому суждено умереть в петле – не утонет!
Впрочем, историю Лебединцева неохота сводить к чёрному юмору.
Астрономичнее женщины
«Я люблю три вещи: астрономию, музыку и женщин. Этим и буду жить до тридцати лет». – «А после?»
Он поднёс руку к виску, словно спуская курок, и прибавил: «чик».
Разговор шёл где-то в середине 1890-х. Накануне беседовали об Анатоле Франсе, о Ницше… Общение пресыщенных жизнью интеллектуалов? Как сказать. Это вообще-то знакомятся два одесских гимназиста-пятиклассника (!), за мелкие шалости оставленные после уроков. Один – Володя Жаботинский. Он потом станет ярким журналистом, писателем, со временем с головой уйдёт в сионистское движение. Но в 1928-м отвлечётся от политики, чтобы написать очерк «Всева» о своём тогдашнем собеседнике – ведь стали с того дня лучшими друзьями. Всева – домашнее имя Всеволода Лебединцева.
Он родился в 1881-м. Отец – крупный чиновник-юрист, действительный статский советник. У матери – примесь итальянской крови (она из рода Перозио, один из предков в незапамятном IX веке был даже папой римским). Интеллигентная, добрая семья, родители в сыне души не чаяли, тем более что видно было: мальчик незаурядный.
И действительно – вырос умница, красавец, человек фантастически талантливый во всём. Поступил после гимназии в Новороссийский университет и уже за студенческую работу «Сравнение способов определения яркости небесных светил» с ходу получил золотую медаль; позже одно время работал в знаменитой Пулковской обсерватории. Знал в совершенстве не то пять, не то шесть языков. Блестяще играл на пианино. Пел. Таланты проявлялись даже в мелочах: например, обычную половую щётку – и ту усовершенствовал: ею теперь можно было уже не только подметать, но и делать влажную уборку.
И всё у него в жизни поначалу действительно шло, как планировал. Было любимое дело – астрономия. Была музыка. Были женщины… Правда, вспоминает Жаботинский, как-то незаметно тип Всевиных пассий поменялся. То крутил с очаровательной певицей-итальянкой, а сейчас – какие-то курсистки в стоптанных башмаках, глаза с лёгкой сумасшедшинкой. Поддразнил. Всева усмехнулся: да, приоритеты стали другие. Номер третий – не женщины, а революция. «Это куда музыкальнее и куда астрономичнее».
Звёздное небо над головой
Тогдашняя молодёжь разными путями приходила в революцию – кто моды ради, кто из юношеского максимализма, кто из-за неприятия несправедливости жизни. Лебединцева, похоже, привёл ещё и перехлёст талантов: слишком яркая натура рвалась за рамки обыденности. А дальше – типичная история: студенческие волнения, из университета выгнали, недолгая тюрьма, возвращение в Одессу… Агитация в рабочих кружках, укрытие бежавших из тюрьмы товарищей, первый боевой опыт – участие в экспроприации. Но не попался – в очередной раз уехал в Италию.
В Италию – потому что, на четверть итальянец, он обожал эту страну. Регулярно там бывал. Это не были поездки богатого туриста – высчитывал каждую копейку, зачастую из города в город шёл пешком. Но был здесь как дома, сблизился с итальянскими социалистами, ощущал себя участником единой борьбы за…
За что? Может быть, это главный вопрос. Лебединцев, конечно, говорил о счастье народа и так далее. Но ведь при этом не строил иллюзий насчёт конкретных людей и человечества в целом. Тут, похоже, другое. Перефразируя Канта – две вещи не давали ему покоя: звёздное небо над головой (в буквальном смысле – астроном ведь!) и нравственный закон внутри себя.
Вспомним то самое письмо родителям…
Чувство жалости к червям
Конечно, любящий сын просил прощения, за горе, которое им доставит. Но просил понять: тесно ему на свете и потому тоскливо. Зато сейчас, когда принял решение, «пути к отступлению отрезаны. И сознание это меня переродило, наполнило грудь каким-то сумасшедшим ликованием. Люди не внушают мне больше отвращения, ненависти; напротив, проснулось другое чувство – (…) почти сострадания к этим червям, ползающим по земному шару, страдающим зачем-то и лгущим, лгущим вечно…».
…Он любил красоту. Мог жить в нищете, но на стенах обязательно висели изысканные гравюры. Одевался просто, но с демонстративной щеголеватостью. Вот и сейчас… Отправив письмо, пошёл на берег Тибра. Поднялся на холм, всегда восхищавший его своей живописностью. До рассвета лежал в траве, любуясь звёздами. А как взошло солнце, оглядел с последним восторгом дивный пейзаж вокруг – и сиганул в реку.
Увы, именно в этот момент дурак-пастух гнал мимо своё чёртово стадо. Анекдот какой-то получился.
Над которым сам же Лебединцев первый конфузливо и посмеялся. И ещё с месяц всё шло по-прежнему – роман с красивой девушкой, мысли о продолжении научной карьеры, жаркие разговоры с друзьями о борьбе с рабством…
И всё-таки прежний Всеволод Лебединцев погиб в то утро в водах Тибра. Не мог этот человек жить дальше, ощущая себя комическим персонажем. И однажды исчез.
Летучий отряд
Эсеровский Летучий боевой отряд Северной области действовал в 1906–1908 годах. Организатор – латышский революционер Альберт Трауберг (Карл). Самые знаменитые теракты – убийство командира Семёновского полка генерала Мина (месть за подавление Красной Пресни), главного военного прокурора генерала Павлова (отвечал за военно-полевые суды, беспощадно казнившие революционеров), начальника Главного тюремного управления Максимовского и других.
Отряд с прочими эсеровскими террористическими организациями связи поддерживал минимальные, его боевиков отличали убеждённость, дисциплина, личное мужество, тщательное соблюдение конспирации – и потому даже знаменитый провокатор Азеф не сразу сумел дать охранке первые наводки.
Радость смерти
А в Россию приехал Марио Кальвино, корреспондент римских газет «Трибуна», «Ля Вита» и «Иль Темпо». В Петербурге он аккредитовался при Государственной думе.
Синьор Кальвино был лишён итальянской экспансивности, наоборот – сух, деловит. Говорил с акцентом, носил дорогие костюмы, подрабатывал переводами и преподаванием итальянского. Давал, в частности, уроки жене знаменитого писателя Леонида Андреева. Таким запомнился коллегам и думским депутатам. Кое-кто знал больше: что никакой это не итальянец, а природный русак, живущий по чужим документам. Как по-настоящему зовут? Но в грозном и таинственном эсеровском Летучем боевом отряде Северной области все друг друга знали лишь по кличкам. А Кальвино был заместителем Карла – командира отряда.
Гремели взрывы, щёлкали выстрелы, падали убитые сановники – гляньте нашу справку. Правда… Достойно ли убивать генерала Мина пулей в спину на глазах жены? Так ли виноват был добродушный Максимовский, который всего лишь занимал должность «главного по тюрьмам» в империи (и как раз стремился облегчить жизнь заключённых)? Увы, глупо задавать подобные вопросы людям, убеждённым в своей правоте.
Кальвино был лично непричастен к самым громким терактам отряда. Просто готовил другую акцию: под видом иностранных журналистов провести на заседание Госсовета империи нескольких боевиков и вместе с ними с балкона, где сидит пресса, закидать бомбами весь кабинет министров. Запасной вариант – проделать то же самое, но в Думе, целя в сектор, где сидят депутаты-правые.
Сорвалось. А вскоре арестовали Карла. Кальвино принял командование и стал готовить новую операцию – параллельные покушения на дядю царя великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Щегловитова. Но здесь работать пришлось в контакте с Азефом, главой эсеровской Боевой организации – и кто ж тогда знал, что это агент охранки №1?
...Командира Летучего отряда так и казнили под именем Кальвино: выяснять подлинное – только дело затягивать, да и какая разница? Лишь после смерти выяснилось: Всеволод Лебединцев. Мужество, с которым он и его товарищи приняли смерть, поразило русское общество: люди на казнь ехали, как на пикник: с шутками, весёлыми песнями. Леонид Андреев, узнав, кто учил его жену итальянскому, написал знаменитый «Рассказ о семи повешенных». Лебединцев там выведен под именем «железного» Вернера, бесстрашного и бесстрастного. «Рассказ» вошёл в отечественную классику, вон в «Табакерке» сейчас очередная инсценировка идёт. Хотя люди, знавшие Лебединцева, не соглашались: Всева был не такой, он жил полной жизнью, любил, веселился, терзался…
А я снова вспомню очерк В. Жаботинского. Есть там эпизод. Друзья, уже взрослые, встречаются вновь. Всева показывает на бруски динамита: придёт полиция – рвану! – «А соседи? Ведь среди них – женщины, дети…» – «Не сентиментальничай. Одно из двух: нужное дело революции или нет? Если нужное, то не считай букашек, даже если они двуногие». При этом по кухонному столу бегают тараканы. Всева их не трогает, лишь смахивает особой метёлочкой. «Чего не потравишь?» Тот пожимает плечами: живые ведь. «За что их отравлять? Мы друг другу не мешаем».
«Так в один и тот же час он был и мягок, и безжалостен, и сам того не заметил».