Борис Балабанов живет в самом центре Хабаровска. И по сей день это человек с неутолимой жаждой жизни! Он прошел войну в пехоте, что закалило и дух его, и тело на долгие годы.
Пехоту не берегли
Борис Александрович, как Вы себя чувствуете в свои 86?
- Намного лучше, чем в 1944-1945 годах - в первых рядах нашей наступающей армии. Там была жуткая кровавая каша. До сих пор не пойму, как выжил. Все наши надежды разбила эта война.
- Потому что ее не ждали?
- Нет, народ на войну настраивался. Но в 41-м немцы почему-то оказались сильнее. Когда они шли на Москву, паника среди гражданского населения докатилась и до Хабаровска. Все были уверены, что Гитлер возьмет столицу. Но Москву отстояли, потому что в ней оставался Сталин. Уверен: если бы не он, город не удержали бы.
- А, может, в первую очередь благодаря героизму солдат - таких как Вы и Ваши товарищи?
- Моя очередь пришла в 1943 году. После призыва - саперная учебка и запасной полк. Готовили почти год. Других призывников обычно уже через месяц бросали в бой. Длительная всесторонняя подготовка очень помогла мне в дальнейшем. В марте 44-го в звании сержанта в составе 178-й стрелковой дивизии попал на Калининский фронт, потом на Ленинградский, а оттуда через Прибалтику и Польшу дошел до Берлина. Много раз в составе всей армии ходил в атаки, трижды был ранен, участвовал в штурме рейхстага. Из 127 человек моей роты с весны 1944 года до 9 мая 45-го дожили лишь семеро.
- Чем объяснить такие потери?
- По себе знаю: пехоту не берегли и гнали как на убой. Наступали впроголодь, кормились тем, что под руку подвернется, полевых кухонь почти не видели. Зато выдавали спирт без всякой закуски, хотя я тогда не пил. Никаких консервов и сухпайков мы не получали. Моя саперная собака получала консервы, а я нет. Иногда съедал ее пайку, а ее кормил мясом убитых животных. Носили рванье, вместо сапог — красные, как лапы гуся, американские ботинки и сверху обмотки. Бани не видели, по самые уши во вшах, и никакого транспорта - все на своих ногах. Не считая нескольких лошадей с телегами для перевозки снарядов, патронов и раненых. Вплоть до самой Победы не хватало боеприпасов. В атаку давали не больше шестидесяти патронов и двух гранат. Их выстреливали махом, потом - погибай или сдавайся. Не зря нашу пехоту называли «прощай, Родина!». Потери у пехотинцев были несравнимо больше, чем у артиллеристов, фронтовых разведчиков, летчиков, моряков. Неслучайно, среди нескольких сот хабаровских ветеранов войны нашего брата - считаные единицы.
- Как же вы побеждали?
- Благодаря упорству, смекалке, двужильной выносливости, готовности идти до конца. Заградительные отряды, которые за нами шли по пятам и которые мы, мягко говоря, не любили, тут не причем. Просто мы понимали, что Гитлер несет нам рабство, и без колебания шли в бой.
- С возгласом «За Родину! За Сталина!»?
- Да, поднимаясь из окопа, большинство по примеру командиров кричали эти слова. Первые два-три шага. И от души. Потом было уже не до того.
«Оборванная толпа» против «слаженной машины»
- А чем удивляли немцы?
- Это был геройский, нацеленный на победу народ. И очень организованный - хоть в атаке, хоть в обороне. Немецкая пехота почти всегда передвигалась на автомобилях, мотоциклах или бронемашинах. Потому была быстрая, свежая и мобильная. Не то, что мы. Мы пока доберемся под огнем до немецких позиций, а фашистов уж след простыл. Когда шагали по Эстонии и Польше за отступавшими фрицами, эстонцы и поляки над нами открыто смеялись: как вы такой оборванной и плохо вооруженной толпой собираетесь разбить моторизованную слаженную машину?! Они не верили в нашу победу.
- Неужели в конце войны не ощущалось нашего превосходства?
- Не знаю, как другие рода войск, но наша пехота по снабжению и по вооружению уступала немецкой. Чего скрывать: немецкие пистолеты, автоматы, пулеметы, фаустпатроны по всем показателям превосходили советские образцы. При первом же случае я снял с убитого немца «шмайссер» и заменил им свой автомат ППШ.
Даже в 1945-м германские самолеты постоянно висели над позициями наших войск и охотились за каждым бойцом. Одного такого охотника мне удалось свалить из 20-килограммового противотанкового ружья прямо с телеги, на которой я ехал, когда он на нас прицельно пикировал с двумя бомбами. За этот удачный выстрел меня наградили орденом Славы III степени. При этом я почти ни разу не видел, чтобы наши летчики как-то препятствовали немецким. Когда мы спрашивали, почему, они отвечали - нет керосина. Конечно, попав в окружение, немецкая пехота тоже голодала, покрывалась вшами, испытывала нехватку боеприпасов. Но в остальное время мы ей завидовали.
- Как Вы лично переносили военные тяготы?
- При росте метр семьдесят весил пятьдесят килограммов. Не поверите, но сейчас, несмотря на возраст, во мне больше сил, чем тогда! Потому что нормально питаюсь. А в 1945-м в разгар рукопашной в рейхстаге дюжий эсэсовец ударом кулака чуть меня не убил. Таким я был щуплым. Сытый солдат не чета голодному.
- Что было самым опасным?
- Лобовые атаки против укрепленных позиций врага. Только во время штурма Зееловских высот под Берлином наших полегло почти столько же, сколько американцев за все время Второго фронта. До сих пор не могу понять: неужели нельзя было бить не в лоб, а по флангам и прочим уязвимым местам? Ведь наступающие и так теряют больше, чем оборона. Все эти мысли не дают покоя сейчас, а тогда шли в атаку без рассуждений.
- Кого набирали в стрелковые части и как показали себя выходцы из разных республик и регионов?
- Брали всех - от восемнадцати до шестидесяти лет, со всех уголков СССР. И не было ни одной трусливой национальности. Будь-то русские, грузины или евреи.
- А как же иногда звучащие разговоры о том, что евреи от передовой уклонялись?
- Не верьте. Самый мой надежный фронтовой друг - Миша Элдештейн из города Гомеля. Ему было лет 35. Вояка был отчаянный. Покруче, чем я. Это он зарубил саперной лопаткой эсэсовца, когда тот оглушил меня кулаком в Рейхстаге. Разница между нами была лишь в том, что мне немцы без оружия нравились, а ему нет. Миша рассказывал, что его семья погибла в Гомеле от рук нацистов.
Если смотреть в целом, то лучше всех дрались сибиряки и дальневосточники. Они показали себя самыми решительными, яростными, выносливыми, способными сломить любого врага. Немецкие генералы говорили: с русским солдатом мы бы покорили весь мир. А по-нашему, с такой техникой и снабжением, как у немцев, русская пехота разгромила бы их намного быстрей и без таких тяжелых потерь.
- При наличии опытных командиров...
- Командиры наших полков и дивизий ни в чем не уступали немецким. В любых ситуациях. Не могу забыть лето 44-го, когда наш полк в чистом поле был накрыт из дальней засады минометно-артиллерийским огнем женского финского батальона. Дело было под Выборгом. Этот женский батальон по подготовке и вооружению мог дать фору любому обычному. Командир полка бросил мой взвод в отвлекающую атаку, а сам в это время с основными силами зашел с другой стороны и уничтожил финскую артиллерию. Во время отвлекающей атаки через лес почти все бойцы моего взвода были убиты минометным огнем. Во взводе было всего трое русских, остальные - узбеки, которые шли на смерть без всякого страха. Мне навылет пробило осколком голову, но я все-таки выжил. И получил орден Красной Звезды.
Никто не поворачивался спиной
- Вы освобождали Европу. Как вели себя освобождаемые и освободители?
- Очень хорошо встречали простые прибалты и немцы. Старались нас накормить, угостить, пригласить в гости. Никто не поворачивался спиной. По глазам было видно, что не прикидываются. Да и за что нас было плохо встречать - ведь мы же никого не грабили и не насиловали, как об этом сейчас болтают. Были настолько измотаны наступлением, что нас хоть самих насилуй. Зато, чем могли, делились со стариками, женщинами, детьми, несмотря на то, что их сыновья и отцы продолжали сопротивляться. Хуже всех к нам почему-то относились поляки. Во всей Польше, сколько ни просили, ни разу никто не помог. Словно, мы какие-то оккупанты.
В Германии больше всего поразила их жизнь. В любом городе и деревне все ухожено, чисто, красиво, богато, культурно, дороги заасфальтированы, в каждом доме мотоцикл, автомобиль или велосипед с прицепом.
- А что немцы говорили о войне и о своем Гитлере?
- Ругали изо всех сил. Говорили так: если Гитлеру и Сталину очень хотелось повоевать, то пускай бы вышли куда-нибудь и друг друга прикончили. Но не втягивали бы в это наши народы.
- Где Вы встретили Победу?
- После падения рейхстага я выменял у пленного немецкого генерала свои старые сапоги на его хромовые. Он сам мне это предложил, добровольно, но меня посадили на гауптвахту. А через несколько суток выпустили и вручили за рейхстаг второй орден Красной Звезды. К этому моменту я уже был переведен в роту охраны маршала Жукова при его штабе в Карлсхорсте.
Выдали новую форму, фуражку, начали нормально кормить. Появилось время для личной жизни. Случайно, после дорожной аварии познакомился с ее виновницей - переводчицей Эльзой из нашей армии. Высокая, белокурая, она мне сразу понравилась. И я ей тоже, несмотря на свой скромный рост. Вспыхнула любовь, но после моей отправки в Союз все связи с нею порвались. Тем более, что даже переписываться с иностранцами запрещалось.
А на день Победы я был в карауле. Вечером 8-го мая на моих глазах в Карлсхорст перед подписанием акта о германской капитуляции начали съезжаться немцы, англичане, французы, поляки, американцы... А в три часа ночи все делегации покинули штаб.
- Каким был Георгий Константинович Жуков?
- Он почти каждый день проходил мимо моего поста у парадного входа. Невысокий, властный, решительный, мощный, выражение лица каменное, почти злое. Ни разу не повернул головы в мою сторону, только отдавал честь. И, насколько помню, никогда не разговаривал и не здоровался ни с кем из охраны. В отличие от Жукова, маршал Рокоссовский даже в окопах здоровался с каждым солдатом за руку, и в войсках его очень любили. Рокоссовский берег людей, и побед у него было больше, а потерь значительно меньше, чем у других командующих. Зато Жуков обычно шел напролом.
- Вы только один раз попадали на гауптвахту?
- Арест за сапоги был девятым по счету. До этого наказывали за излишнюю инициативу или за то, что не давал собой понукать. Однажды в Польше взяли под стражу, после того как не подорвал, а разминировал авиабомбу. Но если б она взорвалась, рухнул бы стоящий рядом дом. Для меня было важнее его сохранить. И так тогда поступали многие. Все были друг за друга, не пахло никакой дедовщиной, унижениями, хотя каждый ходил под пулями. Иначе немцев мы не одолели бы.