В 1942-м году четыре советских бомбардировщика вылетели бомбить Берлин

Опера «Наталка Полтавка» по мотивам одноименной пьесы Ивана Котляревского считается классикой украинского оперного искусства. 15-летний Боря Адамович так и не успел посмотреть ее второй акт: 22 июня 1941-го в 11 утра занавес Винницкого театра оперы и балета опустился, а вышедший на сцену человек объявил, что началась война.

Тишина

- Борис Андреевич, зал, наверное, охватила паника?

- Нет. Зрители поднялись и в полной тишине (!) покинули театр. Мы с родителями начали разговаривать, только когда пришли домой. Отец сказал нам с мамой: «Да что вы раскисли? Война все равно будет вестись на чужой территории и продлится недолго!» А 2 июля Винницу уже бомбили...

- Вы тоже надеялись на быструю победу?

- Нет, я сомневался, хотя и был совсем еще мальчишкой. Понимаете, в 39-м году, перед войной, наша армия освобождала Западную Украину от поляков. Войска проходили мимо винницкого сада, в котором мы часто играли. Это была такая серость! Тачанки, подводы, огромное количество лошадей — вся дорога в навозе! Вместо танков какие-то танкетки. Складывалось ощущение, что их броню можно молотком прошибить! Я тогда у отца спросил: «Неужели такая армия и за границей?» Но он ничего не мог мне ответить. Откуда мы знали, что там, на Западе?

Переправа

- Куда Вас эвакуировали во время немецкого наступления?

- Где я только не был: и в Воронеже, и в Мамадыше (на Вятке), и в Казани. Отец, главный бухгалтер спиртотреста, достал машину ЗИС-5, бочку с бензином, 200 литров, и упросил полковника милиции в отставке, пенсионера дядю Васю отвезти нас в Воронеж. Эвакуировались мы с мамой и еще несколько соседских семей — человек двадцать с небольшим, только женщины и дети.

Знаете, сколько добирались? Месяц! В нескольких километрах от Винницы нас остановил офицер: «Неподалеку высадился фашистский десант. Пока не уничтожим, не проедете!» Пришлось останавливаться в лесу. Достали из саквояжей немногочисленные теплые вещи, натянули их на себя и уснули. Всю ночь была стрельба. А наутро дядя Вася обрадовал известием, что десант уничтожен и мы можем двигаться дальше.

Но дальше было не легче! Дороги ужасные, машина старая - у нас через каждые 100 км выходили из строя колеса. Три пацана из одного дома — я, 15-летний, и двое других, на год младше, - вместе с 70-летним дядей Васей каждую неделю их чинили. Вулканизировать научились...

Кое-как мы все-таки добрались до Днепра. Большинство переправ было уже уничтожено, но в районе города Черкассы, южнее Киева, уцелел деревянный мост почти километровой длины. По нему отступала наша армия с танками, вывозили добро. Днем немцы бомбили мост, он горел — наши его тушили и по ночам восстанавливали. В темноте пропускались автомобили и целый поток подвод. Мы ждали своей очереди почти неделю!

Помню, как подъехали к нам НКВДшники: «Ребят, чего вы тут сидите?! Война через  пару недель закончится! Давайте мы вас в селе пристроим, будете ожидать победу». Это был 1941-й год!  

- Не прислушались?

- Несколько человек остались: женщина с грудным ребенком и две девушки. А дядя Вася ответил категорично: «Мне сказано, довести людей до Воронежа. Значит, поедем». Тогда хотели отобрать машину — «пешком идите»! Дядя Вася вспомнил о колесах и улыбнулся: «Берите, только, ох, и намучаетесь вы с ней!» - и объяснил, что машина на ладан дышит. Может, удивитесь, но наше бедовое транспортное средство нам оставили.

Мы не раз видели, как бомбили мост и как он полыхал. Но удача все-таки улыбнулась. В один из дней бомбежка была несильная, повредило всего две опоры. Мы подождали, пока их подправят, и проскочили!  

Немногим позже по этому мосту с 27 нагруженными подводами переправлялся мой отец: он был назначен начальником по вывозу ценностей из Винницы. Там он получил контузию, во время бомбежки погибли несколько его товарищей, а часть подвод утонула. Тогда мы ничего об этом не знали. 

Наша команда, прибыв в Воронеж, что называется, дошла до точки, вместе с машиной. Въезжаем в город: бах! Спустило одно колесо. Бах! Спустило второе.

В Воронеже мы задержались ненадолго. Уже было известно, что немцы подойдут к городу, - нас посадили в теплушки и отправили в г. Мамадыш. В этих теплушках раньше перевозили скот. Мы спали на нарах, а в качестве подушек использовали пучки соломы. Так ехали еще месяц.

В Мамадыше каждому из нас дали бумажку с адресом. Эвакуированных принимали семьи тех, кто ушел на фронт. И, надо сказать, принимали очень радушно! Мы с мамой жили в семье изобретателя. Он тоже воевал...

Была уже осень, и я пошел в местную школу, в 8-й класс.

Письмо в наркомат

- А занятия во время войны проходили как-то по-иному?

- Мы часто возвращались к фронтовой теме. Например, учитель по литературе каждый урок начинал с того, что рассказывал нам о военных действиях. Как можно было об этом не говорить?

В мамадышской школе я закончил 8-й класс и экстерном сдал экзамены за 9-й. Вкалывать же надо было! Вятка — река лесосплавная. Там, помню, было огромное количество бревен. Эвакуированные с местными их вытаскивали на берег, пилили, складывали. Труд ломовой. Но нас кормили за это! Вот вам в действии поговорка «кто не работает, тот не ест»!

В свободное время я зачитывался технической литературой: в семье изобретателя ее было много. Мое увлечение дошло до того, что я подумал: а не изобрести ли мне новый тип авиационного двигателя?! Было непонятно, как можно стрелять из пулемета на самолете, если впереди винт?! Я думал: какая-то ошибка, и ты сам себя убиваешь! «Изобрел». И отправил письмо в Наркомат авиационной промышленности СССР. И, представляете, мне прислали ответ! Дело было в 42-м году. Начальник бюро по делам изобретений указал на мои технические заблуждения и напоследок написал: «Совет Вам такой: не разбрасываясь, во многом изучить какую-нибудь, по Вашему выбору, область техники. Тогда Вы, несомненно, сможете многое улучшить или даже изобрести новое...» Это письмо я храню до сих пор. Оно для меня, теперь уже профессионального изобретателя, послужило своего рода напутствием...

Из Мамадыша мы с мамой уехали в Казань. Там находился отец, он разузнал, где мы находимся, и послал весточку. В казанской школе я закончил 10-й класс, будучи на год младше остальных выпускников (экзамены за 9-й я же сдал экстерном). Им было по восемнадцать, и почти всех забрали на фронт. Мои приятели Девятов и Зильденштейн погибли. Жаль... Такие толковые парни были...

Меня взяли в Харьковский авиационный институт, эвакуированный в Казань. А зимой пришла повестка. Нас, студентов-первокурсников, отправили в Арзамас и прикрепили к эскадрилье механиками. Мы получили телогрейки ватные, брюки ватные простроченные, валенки, попрощались с родными и уехали. Был 42-й год.

В воинской части нам объяснили: «Ребята, перед вами стоит очень важная задача. Здесь готовятся самолеты для бомбардировки Берлина...» Оказывается, в это время немцы захватили не всю Прибалтику. В Эстонии за нами оставалось два острова, на одном из которых был аэродром. По распоряжению Сталина, это нужно было использовать, чтобы ударить по Берлину: пусть немцы знают, что не так-то просто воевать с нашей страной. До сих пор помню, было направлено четыре бомбардировщика Ту-4Б. Они вместе вылетели, но Берлина достиг только один. Сбросил бомбы, а обратно не вернулся...

Одновременно с этим пришел приказ вернуть нас обратно на учебу. В начале 1943 года, когда Харьков освободили, мой институт уехал, и я перевелся на второй курс Казанского университета. А вскоре уехал в Москву, и там уже закончил МАИ. К концу войны нас, студентов, привлекали к переводу захваченной у немцев технической литературы.

- Борис Андреевич, интересно, Вы помните чувства, которые испытывали тогда, в военные годы?

- Да, все помню. И молчаливый зал в винницкой опере, и бесконечные бомбежки моста, и это письмо в наркомат... Такое не забывается!