УМЕР Солженицын. Думаю, будет сказано много высоких слов о непреходящем значении и невосполнимой утрате этого Человека. И все это, разумеется, будет уместно и справедливо. Но что меня кольнуло. Нет, не достоевщина, пусть простит Федор Михайлович (по Достоевскому – сообщение о смерти всем известного человека прежде всего якобы отзывается в душе невольной радостью, мол, а ты-то жив).
Нет, известие о смерти Солженицына воспринял без «достоевщины». То есть явилась какая-то продолжительная мысль, что вместе с Александром Исаевичем уходит в прошлое Старая Россия. Россия послереволюционная и послевоенная, то есть лагерная. И это хорошо. Вся нечисть запечатлена им, пусть иногда косноязычно, но с точностью документа. И эта точность, как наше общее покаяние, вызывает, наверное, в каждом из нас чувство духовного очищения, чувство катарсиса. А главное – обнадеживает, что преступное прошлое в нашей стране никогда не повторится.
Между тем он не уберегся, да и не мог уберечься как прямой свидетель тех лет, от черной тени дел советского государства, которым давал справедливую оценку. Его фамилия как бы срослась с мерзостью и мраком им осмысленных и пережитых лет. Мы говорим Солженицын и невольно вспоминаем СССР как бесчеловечную государственную машину уничтожения людей. И теперь все это Александр Исаевич заберет и уже забирает с собой в иной мир. А нам оставит и оставляет чистое поле, чистый лист для нового государства, в котором наше прошлое – СССР, под знаком которого прошел весь ХХ век, останется великой героической страницей нашей истории, истории Новой России.
И меня охватило чувство светлого умиротворения. Именно умиротворения. Он ушел, а Россия, очищенная им, остается с нами, живущими. И это, с Божией помощью, навсегда.