За полтора года, прошедшие с начала СВО, в России так и не возникло массовой безработицы, как пророчили некие эксперты. Картина ровно противоположная: в мае 2023 г. уровень безработицы составлял 3,2% – так мало не было никогда за всю историю наблюдений с 1991 года. Но радоваться рано: стране грозят не толпы ненужных людей на бирже труда, а, наоборот, дефицит квалифицированных кадров для промышленности.

Наши руки не для скуки

Обычно каждый 1% потерь ВВП сопряжён с 2% роста безработицы. Но это не про Россию, где занятость росла, даже когда экономика падала. Тут нет статистической манипуляции: нынешние 3, 2% рассчитывались по методике Международной организации труда и учитывали не только тех, кто встал на учёт и получает пособие (во многих медвежьих углах проблематично просто доехать до областного центра и откликаться на предложение вакансий), а кто одновременно нуждался в работе, искал её и был готов приступить к ней. А на бирже труда официально стояло порядка 600 тыс. человек, или 0, 7% всей рабочей силы.

Более того, для безработицы в России считается нормальным уровень в 5%. Всегда ведь кто-то меняет работу, кто-то ищет, а кто-то впервые выходит на рынок труда – и все они попадают в статистику. Для сравнения: на фоне кризиса 2009 г. безработица скакнула до 8, 3%, но даже такой уровень не был катастрофическим – вряд ли кто-то вспомнит толпы голодных подёнщиков у заводских ворот, как было на Западе во времена Великой депрессии.

Конечно, надо учитывать, что в России власти уделяют особое внимание низкому уровню безработицы. Это одна из фундаментальных основ стабильности: россияне должны иметь приемлемый уровень жизни, чтобы не было повода для социальных потрясений. Уволить сотрудника в России намного труднее, чем, скажем, в США. Правда, ему можно задержать зарплату, отправить в неоплачиваемый отпуск или перевести на 0, 7 ставки. В официальное число занятых неполный рабочий день он, скорее всего, не попадёт – для этого работодатель должен сам заявить об этом госорганам. Чего, понятно, почти никто не делает.

Когда 75% занятости приходится на госсектор, поддерживать высокую занятость не так и сложно – достаточно запретить крупномасштабные сокращения. И пусть директора предприятий крутятся как хотят – на кону их карьера. Впрочем, пространства для маневра у топ-менеджеров немного: если фонд заработной платы слишком мал для существующего коллектива, придётся сокращать людям реальный доход. Возникает скрытая безработица, когда человек при наличии работы остаётся настолько беден, что ему не свести концы с концами без подработок, огорода или откровенно криминальных заработков.

Правда, миллионам ИП вообще никто не сможет помешать закрыться, если дела не идут. И если бы нынешний уровень безработицы был показухой, это заметили бы все. Но тогда в России никак не могли бы расти реальные (с учётом инфляции) зарплаты. А они в первом квартале 2023 г. были на 1, 9% выше, чем годом ранее. Это значит, что на рынке труда существует конкуренция: работодатель борется за то, чтобы сохранить сотрудника. Значит, ему некого поманить пальцем на замену из очереди у заводских ворот.

Конечно, сказываются естественные факторы: на рынок труда выходят представители малочисленного поколения 1990-х годов. Их на четверть меньше, чем родившихся в 1980-е! После начала СВО резко сократился приток в Россию трудовых мигрантов: с 320 тыс. в 2021 г. до 26 тыс. в 2022-м. Кто-то уехал из страны, кто-то ушёл воевать. Даже экономический помощник президента Максим Орешкин признал, что во многих отраслях экономики сформировался кадровый голод и «ситуация сегодня разительно отличается от того, что мы имели в 2020–2021 годах».

Но, как рассказывали «АН», рынок труда «нуждался» и до начала СВО. В 2021 г. количество вакансий выросло на 10%, а активность соискателей, наоборот, сократилась на 6%. Причём наибольшую активность проявляли работодатели, связанные с закупками, снабжением и производством, а более всех востребованы технологи, сварщики и грузчики. Промышленные и сельскохозяйственные компании опубликовали 16% вакансий, на предприятия транспортной сферы и логистики пришлось 14% всех предложений о работе. Стране банально не хватает рабочих рук. Но проблема не в том, где их взять, а как распределить.

Глава вторая

Хотя по прошлым годам этого не было заметно, «АН» рассказывали, что огромные трудности вызывало трудоустройство у граждан после 40 лет. Согласно исследованию HeadHunter, в 2016 г. лишь 2% от общего числа нанятых сотрудников были старше сорокета. И хотя в опросах участвовали в основном крупные частные компании, результат убойный. Ведь возраст 40 лет – это середина трудового пути, и нанятых в возрасте 20–40 и 40–60 лет должно быть примерно поровну. А их 98% на 2%! Фонд «Общественное мнение» выяснил, что 53% российских пенсионеров прекращают работать против своего желания. Даже 40–50-летние были вынуждены соглашаться на понижение оплаты труда в среднем на 20%.

Как следствие, 47% россиян не работали по специальности, на которую обучались. В стране консервировалась архаичная система занятости, довольно странная для страны, испытывающей дефицит трудовых ресурсов. Водителей всевозможных транспортных средств лишь в 2, 5 раза меньше, чем всех занятых в торговле, – 5 млн человек. Если фермеров и аграриев за 15 лет стало в 2 раза меньше, то охранников больше как раз вдвое – 1, 26 млн человек. Охранников примерно столько же, сколько врачей. И нет сомнений, что в будках перед пультом сигнализации дремало немало квалифицированных врачей, инженеров, фрезеровщиков, которые не смогли найти себя в новой реальности.

Когда государство начинает бороться за низкую безработицу, это имеет и обратную сторону. Привычная форма занятости застывает, а внедрение инноваций откладывается. Раз никого нельзя увольнять, предприятие сохраняет у себя гигантские отделы экономистов, бухгалтеров, ремонтников. Если дать им вольную, многие ещё смогли бы переучиться и получить востребованную на рынке профессию – а значит, и снизить дефицит кадров.

Соответственно, отсутствуют мотивы к технологической модернизации предприятий. Зачем заводу станок, который может заместить 10 рабочих? Куда их после этого девать? Как следствие, у России довольно низкая для развитой страны мобильность населения. Даже если в депрессивном моногороде 10–15% безработных, они не торопятся уезжать в более динамичные города: авось скоро снова куда-нибудь пристроюсь и на жизнь с грехом пополам хватит. В России нынче зарплаты растут быстрее производительности труда, что странно в условиях рыночной экономики. А с чего каждый рабочий будет производить больше, если увольнять никого нельзя? В таких условиях он с большей вероятностью произведёт некачественный, но дорогой продукт, поскольку руководство завода вынуждено включать зарплаты коллектива в цену товара.

Но всё же рост реальных зарплат и конкуренция за сотрудников – это не так и плохо. Перекупить стараются не только айтишников. АвтоВАЗ хочет привлечь к сборке «Лад» осуждённых к принудительным работам. Это означает, что даже в самом большом российском моногороде (700-тысячном Тольятти) настолько не найти квалифицированных рабочих, что готовы обучать зэков. Предприятия Урала вынуждены привлекать вахтовиков из других регионов посулами жилья и оплаты проезда: например, предоставлять им 4–6‑месячные контракты с отдельной комнатой в шаговой доступности от проходной.

По словам профессора МГУ Натальи Зубаревич, в самом выигрышном положении оказались предприятия ВПК, где прошлой осенью вдвое повысили зарплату и дали бронь от мобилизации. Но нехватка кадров нарастает в обрабатывающей промышленности и в строительстве: «Уже началась гонка зарплат для переманивания работников, прежде всего высококвалифицированных синих воротничков». Рабочие это чувствуют: в мае 2023‑го на Ульяновском автозаводе (УАЗ) рабочие остановили конвейер по производству «Патриотов» и потребовали поднять им зарплату. Руководству пришлось пообещать индексацию на 12%.

В профессиях, связанных с техническим прогрессом (специалисты высшей квалификации в области естественных и инженерных наук), занято порядка миллиона человек. С одной стороны, это здорово: мы не теряем шансов построить высокотехнологичную современную экономику. По крайней мере кадровый фундамент для этого есть. С другой стороны, «фундамент» крайне уязвим. Среди миллиона наших инженеров и спецов полно обучавшихся в советские времена, слабо знакомых с программированием и иностранными языками.

Нельзя сказать, что требования властей не проводить массовых увольнений категоричны и безотносительны. Например, государственный Сбербанк давно внедряет алгоритмы для обработки звонков граждан и системы электронного документооборота. В 2015 г. в банке работали 330 тыс. человек, а нынче осталось 288 тысяч. Причём сокращения, анонсированные председателем правления Германом Грефом в 2017 г., предполагались более радикальными – к 2025 г. должно остаться 168 тыс. сотрудников (что вряд ли произойдёт). Такие сокращения власти не пугают, поскольку они плавно распределяются тонким слоем по всей стране. Но попробовал бы кто-нибудь выставить на улицу 40 тыс. сотрудников в отдельно взятом Воронеже или Новосибирске.

А значит, и возможности для развития современных автоматизированных систем остаются даже на казённых предприятиях. Не нужно забывать, что борьба с безработицей – это прежде всего стимулирование спроса через низкие налоги и доступные кредиты.