Президент Владимир Путин редко использует термин «модернизация», предпочитая говорить об «ускорении» или «прорыве». Экс-президент Дмитрий Медведев, наоборот, его активно использовал, но почти ничего из своих планов и обещаний воплотить не смог. Но оба лидера, похоже, хотели примерно одного и того же: чтобы Россия диверсифицировала свою экономику. Чтобы мы экспортировали не только нефть, газ и лес, но и электронику, химию, машиностроение. Чтобы в России снова была передовая наука. Тут один из главных критериев оценки – объёмы несырьевого экспорта. Если заглянуть в правительственные отчёты, то всё чин чинарём – растём почти каждый год. Но жизнь и статистика в России всегда жили отдельно друг от друга.
Несырьевое золото
Росстат сообщает, что в 2020 г. объём российского несырьевого неэнергетического экспорта (ННЭ) составил более 141 млрд долларов (37% общего объёма). Относительно 2019 г. ННЭ упал на 2, 7%, но весь российский экспорт крякнул в первый «ковидный» год куда серьёзнее – на 20%. Получается, российские товары востребованы даже больше российских ресурсов. Таможня насчитала более 61 тыс. российских компаний, работающих на экспорт, и более 97% из них поставляют несырьевую продукцию.
Главный покупатель российского ННЭ, как ни странно, Великобритания, политические трения которой с Кремлём – самые жёсткие среди стран Запада. Получается, мы не сплавляем, как при Советах, наши КамАЗы и БелАЗы на Кубу и в Никарагуа за бесценок, а торгуем по-взрослому – и даже по ту сторону занавеса не могут без нашей продукции обойтись. В топе потребителей нашего ННЭ Нидерланды, Турция и Китай – развитые промышленные страны.
Всё это выглядит очень красиво, если не заглядывать за ширму. Как вы думаете, как выглядит тройка основных российских экспортных товаров? Автомобили, поезда, самолёты? Нет: золото, пшеница и металлы платиновой группы. Большинство россиян, поди, относили золотишко как раз к сырьевым ресурсам – оно же полезное ископаемое, его используют в десятках отраслей машиностроения. Но в правительстве предпочитают говорить об экспорте «несырьевом неэнергетическом» – так удобнее формировать отчётность. Цена экспортируемого золота составляет у нас 18, 5 млрд долларов, а пшеницы – всего 8, 2 миллиарда. Хотя на Россию приходится 20% мирового экспорта хлеба.
Идём дальше. В десятке главных несырьевых товаров России находим полуфабрикаты нелегированной стали (экспорт на 4, 8 млрд долларов), медь рафинированная (4, 6 млрд), пиломатериалы (4, 3 млрд), алюминий и его сплавы (4, 2 млрд долларов). По 2, 8 млрд оцениваются поставки на экспорт мороженой рыбы и подсолнечного масла. Сельхозпродукцию гонят за кордон опережающими темпами – рост около 15% в год. Но где же наши вертолёты, грузовики, оборудование для электростанций? Ведь нам без конца показывают по телевизору, как мы поставляем всё это развивающимся странам. Обман? Нет, обмана нет.
Экспорт продукции машиностроения в 2019 г. составил более 33 млрд долларов, в пандемию упав почти на 15%. Получается, в 2019‑м отрасль достигла уровня 2013 года. Экспорт турбореактивных двигателей вырос на 12% и составил 1, 8 млрд долларов – то есть десятую часть от экспорта золота. В количественном выражении это 475 двигателей за год. На миллиард баксов продали радиолокационной и навигационной аппаратуры, а контрольно-измерительных приборов и инструментов – на 883 млн долларов. Экспорт кабельной продукции достиг 440 миллионов. Около 2 млн стиральных машин Made in Russia ушло за границу – это как в Италии, и больше, чем в Германии. По экспорту холодильников (733 тыс. штук) мы вышли на уровень РСФСР 1988 года. А если кто-то думает, что мы в основном покупаем за границей медицинское оборудование, то это далеко не всегда так: в частности, экспорт рентгеновской и другой лучевой аппаратуры в 2019 г. вырос на 29% – до 45 млн долларов.
Кроме того, в России современная заточенная на экспорт атомная энергетика. Мы впереди планеты всей по синтетическому каучуку и кузнечно-прессовому оборудованию, тепловозам, судовым дизелям, тяжёлым кранам. Если брать тонкие материи, то у нас хорошие оптика и всякое хитрое оружие. Есть даже предприятия, экспортирующие микросхемы в Южную Корею.
Но мы всё равно тотально зависим от импорта высоких технологий. Несколько лет назад на уровне правительства РФ признавалась, что в тяжёлом машиностроении на импорт приходится 60–80% продукции, в радиоэлектронной промышленности – 80–90%, в фармацевтике и медицинской промышленности – 70–80%. Этот разрыв невозможно ликвидировать за 5–7 лет, нужны десятилетия. И если не подстилать соломки – да, живём за счёт нефти, газа, леса.
А чиновник живёт своей особой логикой: сверху сказали повышать несырьевой экспорт – надо выполнять. По части показухи наработан грандиозный опыт – и его щедро используют для формирования показателей. А в итоге немногое из ресурсов, которые реально выделяются из казны на развитие экспортно ориентированных производств, приносит экономике пользу.
Нефть остаётся прежней
Согласно правительственным отчётам, одним из верных признаков трансформации нашей экономики является снижение доли энергоносителей в экспорте. Доля нефтегаза в российском экспорте, в 2019 г. составлявшая 57%, снизилась до 49% в 2020-м, а в первой половине 2021 г. и вовсе до 45%. А на смену нефти-матушке приходят наши передовые истребители и нанотехнологии.
Однако тот факт, что нефтегазовый сектор в экспорте упал ниже 50%, мало о чём говорит. Во-первых, в пандемию энергоносители стали меньше покупать. Во-вторых, в течение 2020 г. цена барреля нефти падала до 10–15 долларов, когда Кремль ссорился с ОПЕК и отказывался снижать объёмы добычи. Среднегодовая цена «бочки» нефти в 2020 г. составила 35 долларов. Сегодня она стоит больше 75 «зелёных», а природный газ растёт ещё более весомо. Так что к концу 2021 г. нефтегаз, скорее всего, вернёт в экспорте свои традиционные плюс-минус 60%, которые экономисты называли «опасной нормой» 10 лет назад.
Кто сказал «мяу»?
По данным Росстата, на Беларусь приходится больше российского несырьевого экспорта, чем на Турцию, у которой экономика в 10 раз больше. 9, 4 млрд долларов – это грандиозный объём для Минска, который с советских времён имеет неплохую промышленную базу и хорошо кормится на поставках в Россию лифтов, холодильников и тракторов.
Объяснений два. Могли посчитать за экспорт продукцию, которую Кремль дарит дружественному режиму батьки Лукашенко как «помощь». Хотя чем тут гордиться: даже дурак может подарить кому-нибудь свои деревянные ложки – ты продать попробуй. Кроме того, Россия и Беларусь существуют в рамках единого Таможенного союза, а Москва постоянно педалирует ускоренную интеграцию, которая того и гляди превратит Беларусь в российскую провинцию. То есть таможенных пошлин между нашими странами уже ноль. Поэтому для российского производителя существует соблазн продать свою продукцию партнёру в Беларуси, который тут же перепродаст её обратно в Россию. Даже возить ничего не нужно – границу пересекают только бумаги. Зачем? Чтобы получить льготы, положенные в России компаниям-экспортёрам.
Субсидии раздаёт Российский экспортный центр – правительственная структура для поддержки продвижения российских товаров, под которую составлен нацпроект «Международная кооперация и экспорт». В год распределяют порядка 80 млрд рублей. Халявой тут вроде бы не пахнет: в случае получения субсидии компания обязуется нарастить экспорт своей продукции в десять раз за определённый срок – производители лекарств, например, за пять лет. Либо все деньги придётся возвращать. Но раз бизнес массово идёт на такие драконовские условия, значит, есть и лазейки: фиктивное банкротство или экспорт в Белоруссию.
Кроме того, далеко не факт, что поставляемая на экспорт российская продукция и впрямь российская до последнего винтика. Например, среди проданных в России новых автомобилей 83% произведены здесь же. Но в действительности даже в тольяттинской «Ладе» 30% импортных деталей, а у мировых брендов из-за границы привозят более половины комплектующих.
Лекарства также делают из импортных суспензий. В 2015 г. профессор МГМУ им. Сеченова Сергей Яковлев говорил, что в России нет ни одного производства антибиотиков полного цикла, все «комплектующие» – импортные. Невозможно в пожарном порядке создать полный цикл, поскольку последний НИИ, разрабатывавший антибиотики, закрыли 15 лет назад. Целое поколение микробиологов уехало из России. Конечно, Минздраву тоже нужно отчитываться: за 6 лет зарегистрированы 2, 5 тыс. новых российских лекарств. И некоторые из них даже поставляются за рубеж. Но такие успехи в импортозамещении означают лишь, что как собственные открытия регистрируют дженерики – заменители известных препаратов. Или запускают в продажу лекарства, не прошедшие полного цикла клинических испытаний.
К 2014 г. наша великая держава импортировала 90% станков. Понятно, что без них никакого собственного производства не развернуть, а Кремль требовал через 2–3 года производить длинный перечень продукции стратегического назначения на отечественном оборудовании. Скептики округляли глаза: ведь на Россию-2014 приходилось 0, 3% мирового рынка станков и 21-е место среди производителей. По сравнению с 1980-ми гг. производство упало в 20 раз. Тем не менее сегодня мы читаем в документах Минпромторга, что импортозамещение в станкостроительной отрасли проходит успешно. 40–45% продукции отправляется на экспорт в 62 страны мира, в том числе в Японию, Америку, Германию, Италию. В отрасли при мудрой поддержке правительства возродилось около сотни предприятий. Чудеса? Нет, ларчик просто открывался.
13 мая 2019 г. президент Владимир Путин посетил Казанский авиационный завод имени С.П. Горбунова, где ему показали новейший станок, произведённый в Коломне на заводе лидера отечественного станкостроения группы компаний «Стан». Президент промышленников похвалил, но вскоре из-за этого визита разгорелся скандал. Телевизор ведь не только деревенские валенки смотрят, но и специалисты по производству. И они отметили, что российский чудо-станок как две капли воды похож на итальянский от фирмы Camozzi. Вездесущие СМИ выяснили, что российский производитель и вправду купил итальянский станок за 131 млн рублей – незавершённый, но со всей сложной начинкой, определяющей параметры его работы. Потом его немного «довели» в Коломне, назвали отечественным станком СК6П 500 CNC и продали в Казань за 318 млн рублей – то есть почти в два с половиной раза дороже. Казанцы всем довольны – деньги ведь не свои кровные, а пришедшие к ним по госпрограмме модернизации оборонки. «Стан» тоже получил из казны 2, 2 млрд рублей долгосрочных субсидированных кредитов (под 5% годовых на 7 лет). Из отчёта Счётной палаты следует, что льготные кредиты тратились на закупку станков у собственных предприятий, стоимость которых завышалась в 16 и более раз!
И похожих историй немало: например, закупили на стороне за 5 млн рублей 8 станков 1962–1987 гг. выпуска со средним возрастом на момент сделки около 35 лет и продали их же своему дочернему заводу в Иваново за 212 млн рублей – то есть в 42, 4 раза дороже. А далее вишенка на торте: резко подорожавшие станки использованы в качестве залога для новых кредитов. В том же Иваново по бумагам в начале 2017 г. с опережением графика запущено серийное производство мотор-шпинделей, а Счётная палата выяснила, что производства нет и спустя два года.
На поверку на среднем российском станкостроительном предприятии трудится менее 120 человек. Меньше, чем в обычном гипермаркете. Вы думаете, остальные рабочие места заняты роботами? Нет, просто для «доводки» китайских или корейских станков больше народу и не требуется. Глава завода «Кубаньжелдормаш» Вячеслав Яковлев назвал российское станкостроение «загримированным трупом с напомаженными губами», под видом спасения которого пилят миллиарды.
В идеале государство должно раздавать заводам лекарства, но не подсаживать их на наркотики. То есть помогать включаться в конкуренцию, а не закупать втридорога разный хлам для госнужд. В Германии, например, производитель поставляет станок за границу в рассрочку на 3–5 лет. Для этого на родине ему дают кредит под 1–2% годовых. В Японии кредитная ставка и вовсе 0, 1%, завод освобождают от налога на землю и недвижимость. Совсем не облагается налогом и прибыль, идущая на модернизацию, создание новых рабочих мест, а НДС на экспортируемую продукцию возвращают в течение месяца, а не через год, как у нас. Также правительство возмещает транспортные расходы компании при экспорте, расходы на участие в выставках и рекламных мероприятиях. А в России производитель до недавнего времени мог взять кредит «в общем порядке» – под 20% на 2 года максимум. И как ему после этого конкурировать с немцами и японцами?
Эта простая мысль постепенно проникла в правительственные доклады и воплотилась в стратегическую цель – развивать несырьевой экспорт. Но за тонкую работу во многих случаях взялись те же чиновники, что разваливали промышленность и науку долгие годы.
Водка как скрепа
15 апреля 1997 г. президент Ельцин обратился к стране по радио с призывом покупать продукцию российского производителя. И заявил о решении прекратить закупку импортных автомобилей для руководителей: «Все иномарки, которые обслуживали чиновников, будут выведены из гаражей и проданы с открытых аукционов. Скоро чиновники будут ездить только на российских машинах».
Обращение хотя и касалось строгой экономики, вышло эмоционально окрашенным: Ельцин поделился, каких усилий стоило ему в молодости достать жене Наине модные бежевые туфли-лодочки. А сейчас рынок заполнен импортом: «Российские традиции качества – это не выдумка, не легенда. Россия всегда гордилась изделиями своей оборонной промышленности и космической техникой. Тут мы не уступали, а чаще и превосходили другие страны. Признаём, про большинство наших товаров этого пока не скажешь. Но ведь и не все заморские товары хороши. Мы смогли убедиться в этом. Разве российский шоколад хуже импортного? Нет, лучше. А хлеб? Колбаса? Молочные продукты? А пиво? О водке я и не говорю».
Ельцин апеллировал к советским представлениям людей о солидарности и даже обратился к средствам массовой информации с просьбой помочь нашим товаропроизводителям – рассказать о российских товарах. Вроде как в порядке трудовой дисциплины: «Такой патриотизм мне по душе. Вы хотите, чтобы у нас стало меньше безработных? Вы хотите помочь российским предприятиям? Вы хотите, чтобы они встали на ноги и заработали в полную силу? Тогда я вам говорю: покупайте наше, российское. Не пожалеете».
Ельцин в ходе одной из речей в защиту отечественного производителя сидел на снегоходе. Телевизионная картинка давала крупный план президентского лица, а вот на некоторых фотографиях видно, что это снегоход Yamaha. А на каких авто ездят российские чиновники, можно посмотреть на улице своими собственными глазами.
Даёшь молодёжь!
К 2015 г. российский станкостроитель отставал от конкурентов по производительности труда в 14 и более раз вовсе не потому, что у россиян руки неправильно растут. Это показатель технического уровня изготавливаемой продукции. А она, в свою очередь, – результат уничтожения отраслевой науки. В СССР было 44 отраслевых НИИ, сегодня осталось только пять. Экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков (также известен как ЭНИМС), обеспечивавший качественный скачок в промышленности первых пятилеток, при Брежневе насчитывал 7 тыс. научных сотрудников. А сегодня в нём осталось меньше сотни немолодых специалистов.
Неужели в ревущие нулевые, когда энергоносители сказочно дорожали, а экономика росла на 7–8% в год, на науку не нашлось денег? Но чтобы в нулевые годы видеть под триколором учёных с мировым именем, вкладываться надо было в 1980–1990-е годы. А то и раньше.
Советскому математику не нужно было, как сегодня, раз в полгода доказывать рентабельность своей деятельности, чтобы получить грант ещё на полгода. Не нужно было писать 500-страничные заявки на получение поддержки, которая может прийти в ноябре вместо февраля, а без неё не заказать за рубежом какие-нибудь реактивы. Петра Капицу никто не пытался пересадить на 0, 7 ставки, так как начальству нужно показывать рост зарплат при падающем финансировании. С 1991 г. число исследователей в России уменьшилось в два-три раза. Оценки утечки умов за кордон расходятся, но чаще всего встречается цифра 35 тыс. человек. Примерно столько же сегодня составляет работоспособная часть Академии наук, где много 60–70-летних ветеранов, самые продуктивные годы которых в прошлом.
Конечно, высшее руководство понимало, что амбиции великой державы без науки – ничто. С 2009 г. начата кампания по «возвращению умов» из-за рубежа. Но это очень напоминало попытки вернуть зубную пасту обратно в тюбик. У биолога Константина Северинова в Америке своя лаборатория работает как часы: он зачастил в Россию, но охарактеризовал атмосферу в отечественной науке как «унылое говно»: «Приходишь в лабораторию, слушать некого, люди не могут объяснить, почему интересно то, чем они занимаются».
Попытка создать «Кремниевую долину» в «Сколково» также вышла корявой. К 2013 г. проект «Сколково» съел 75 млрд рублей, им занялись Генпрокуратура, Счётная палата, Следственный комитет. Однако выжигать коррупцию бросились с таким рвением, что распугали всех зарубежных партнёров. Под горячую руку попал топ-менеджер корпорации Intel Дасти Роббинс: его поставили у стены враскоряку, отобрали телефон и паспорт, несколько часов продержав взаперти.
Постепенно наукоград расправил крылья: в 2018 г. налоги компаний-резидентов «Сколково» превысили его операционные расходы. Однако весной 2021 г. главный учёный секретарь Российской академии наук (РАН) Николай Долгушкин отметил, что отток учёных и высококвалифицированных специалистов за рубеж с 2012 г. вырос с 14 тыс. до почти 70 тыс. человек в год. Наметившаяся изоляция России и жёсткое регулирование Интернета превращают «Сколково» в «инкубатор для эмигрантов».
Власти, конечно, понимают, что без экономических, политических, правовых, социальных реформ инновации будут «отклеиваться» от российской экономики, как виниловые обои от кирпичной кладки. Конечно, если послушать бравые отчёты, всё не так и плохо: в 2015 г. Россия на почётном 9-м месте в мировом рейтинге ассигнований на научные исследования и опытно-конструкторские разработки. Наши 40, 5 млрд долларов – это меньше Франции, но больше Бразилии. Однако по доле расходов на НИОКР в ВВП страны мы лишь на 34-м месте в мире – 1, 1%. Хотя в нулевые годы бюджетные расходы на космос выросли в 14 раз, на Россию приходится всего 1% изобретений, связанных с космосом.
Кремль снова всё понимает, но решает тонкий вопрос в лоб. Майскими указами приказано поднять долю НИОКР в ВВП до 1, 77%, а обескровленные регионы обязаны сделать среднюю зарплату научных сотрудников вдвое выше, чем средняя по региону. Чем чреваты командные методы? Что губернаторы будут спать и видеть, как бы у себя побольше институтов закрыть и учёных уволить. И лазейка есть: надо признавать бесперспективным все изыскания подряд.
За десятилетие Россия поднялась с 62‑го на 47-е место из 131 в престижном «Глобальном инновационном индексе». Чиновники опять ударили в литавры. Однако погоду сделали достижения, напрямую не связанные с инновациями: например, мы в топе по количеству женщин в науке, по бакалаврам научных и инженерных специальностей. Тем не менее граждане России за 20 лет не получили ни одной Нобелевской премии, а вклад нашей страны в мировую науку ЮНЕСКО оценила в 1, 7%.