В чём ценность русского психологического театра в сегодняшние дни

Это очень сложный вопрос и очень болезненный. Русский психологический театр – это действительно наш национальный бренд, который ценится во всём мире и который не хотелось бы потерять. А опасность такая есть, к сожалению. Об этом размышляет на страницах «АН» худрук Московского Губернского театра Сергей Безруков.

- Чем больше смотришь сегодняшние постановки, особенно в Москве, тем больше убеждаешься, что школа уходит, островков психологического театра становится всё меньше. Они где-то на обочине театрального мейнстрима, где сейчас преобладает новый европейский театр, режиссёрские опусы и ребусы, где часто важнее форма, эпатаж, чем Человек, его история, его переживания. Причём есть немало режиссёров, для которых понятие «русский психологический театр» – это нечто «олдскульное», почти ругательное, а актёр, не показывающий, а проживающий роль «по Станиславскому», – это пошлость. Но театр ведь всегда был разным. Есть комедия масок и эпический театр, игровой театр и психологический, условный театр и театр абсурда, документальный театр, вербатим, модерн, постмодерн... Театр прекрасен в своём разнообразии! Я и сам как режиссёр пробую себя в разных стилях и направлениях, обожаю условность в театре. Но наш национальный бренд – это именно психологический театр, наша школа ценится во всём мире, и её нужно сохранить. Если вспомнить историю отечественного театра, ведь учениками Станиславского были Вахтангов, режиссёр-новатор Мейерхольд и потрясающий Михаил Чехов, который экспериментировал с фантомами персонажей, с энергией. Они такие разные, но они выросли из Станиславского и затем создали свой уникальный театр, свою уникальную систему. Мне кажется, психологический театр – это та соль, основа, без овладения которой невозможно играть формами. Вернее, возможно, но эта форма будет пуста. И мы на нашем фестивале как раз собираем театральные коллективы, режиссёров и актёров, убеждённых в том, что система Станиславского, его учение значимы для современного театра. Я за театр, где режиссёр растворяется в актёре, а форма не превалирует над содержанием. При этом на сцене может быть и условность, и игра с персонажами, и другие театральные формы, но главное всё же – человек, «жизнь человеческого духа», как говорил Станиславский.

Самое важное, чему он учил, – любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Речь о служении Театру, а не о самовыражении и самолюбовании. Это было актуально всегда, а сегодня особенно.

Подробнее читайте в свежем номере «Аргументов недели».