Недавно состоялось очередное вручение премии «Золотая маска». О многих спектаклях в драматическом Театре, отмеченных этим сусальным золотом, я рассказывала на страницах «АН»: и о «Русском романе» режиссёра М. Карбаускиса в театре имени Маяковского, и о «Грозе» А. Могучего в Большом драматическом театре, и о злосчастном «Гамлете» Льва Додина в Малом драматическом театре...
У этих спектаклей есть общая черта: без них можно прекрасно обойтись и ничего в своей зрительской биографии не упустить.
Наши кинопремии – и «Ника», и «Золотой орёл» – выдаются по итогам голосования соответствующих академий, куда входят профессионалы-практики, актёры, режиссёры, операторы, художники и так далее. Есть и критики, но на равных правах. У них своя премия есть – «Белый слон». В литературной жизни произведение на премию могут выдвинуть и писатель, и редактор, и издательство. А длинный список номинаций на «Золотую маску» составляют исключительно театроведы и театральные критики. То есть люди, театру посторонние. Так что «Маска» – это непомерно раздувшаяся, откормленная на государственные деньги премия критиков, и то не всех, а по преимуществу одного клана. Практиков театра допускают лишь на последнем этапе – когда формируют жюри.
И вот десятки миллионов рублей уходят на то, чтобы забавному дилетанту Андрею Могучему вручили «Маску» за лучшую режиссуру. В его «Грозе» немало формально занимательных приёмов, но где ж тут была бы лучшая режиссура, не знаю. Могучий скорее организатор спектакля, чем драматический режиссёр. В любом случае соревновательную часть «Золотой маски» давно пора упразднить. А фестивальную – оставить: она полезна...
Режиссёр Андрей Могучий. Фото АГН «Москва» / А. Любимов
Итак, слабый был сезон. Собственно говоря, премии давать некому и не за что. Двадцать седьмой (или какой там по счёту?) виток эксплуатации классики. Но шарманка обязана играть: посредственные произведения объявляются «лучшими», и даже выискали в этом году какого-то «лучшего драматурга». Им оказался М. Ивашкявичюс, составивший замороченную композицию о жизни Льва Толстого для «Русского романа». Конечно, мировой порядок это нисколько не нарушило: драматург – это Мольер. А Ивашкявичюс – странный человек, зачем-то тревожащий своим неблестящим пером тени великих людей (Кант, Лев Толстой). Но ему повезло, у него есть друг-режиссёр, так что приходящее в голову М. Ивашкявичюсу воплощает на сцене в культурных формах М. Карбаускис, всё-таки ученик Петра Фоменко. В результате «Русский роман», на мой вкус, – наименее противный спектакль прошлого сезона (из числа «громких», описанных критиками). То есть он противный – представьте себе произведение про Толстого без единого слова собственно Толстого; могучий интеллект Ивашкявичюса пересказал своими словами даже «Анну Каренину»; нового ничего нет, проводится та мысль, что жена Толстого была несчастная женщина, – тоже мне, удивили. Но противный не слишком. Претерпеть можно. Да только мы в театр идём терпеть, что ли? Для терпения нам даны стоматологи и гинекологи. А где восторг? Где ликование??
Кстати, о критиках. В состав прошлого экспертного совета «Золотой маски» вошли несколько кандидатур, предложенных Министерством культуры. Ну, просто «гром прошёл по пеклу»! (Гоголь). Режиссёры К. Серебренников и К. Богомолов, вместо того чтобы сплотиться и отразить опасность – грозно подрастающего конкурента, Тимофея «Тангейзера» (новый радикал, конечно, вскоре отберёт у них весь пиар, а они только на пиаре и держатся), – дали маху. Заявили, что ненависть к экспертам от Минкульта до того их обуревает, что они запрещают этим гадюкам рассматривать свои спектакли как выдвинутые на «Золотую маску».
Таким образом, человечество лишилось в списке «Маски» «Машины Мюллера» из «Гоголь-центра» и «Князя» производства Ленкома. В обоих спектаклях на сцене в главной роли – режиссёр К. Богомолов. Мог бы претендовать на «Маску» за лучшую мужскую роль. Дилетантское «неглиже с отвагой» – стиль, который современная театральная критика охотно поддерживает. Зачем? Вовсе не из вредности. Из желания властвовать над театральным процессом.
Если уничтожены критерии профессионализма и ничего не надо уметь, то важнейшей становится фигура «куратора», самолично назначающего «лучших» и «главных». И критик из положения «сбоку припёка» может стать вершителем судеб, созидателем репутаций, может лепить конфетки из дерьма и выдавать это за деликатес. Что, собственно, и происходит.
Да, но в отсутствие опусов Серебренникова и Богомолова в списке претендентов наметился дефицит остро пахнущей субстанции, запах которой так необходим критике. Поэтому они страстно припали к «Гамлету» Льва Додина, им показалось: мастер пришёл к ним и сдался. Отрёкся от Шекспира и всех дел его. Поставил некую «скандинавскую» пьесу о злобном парне, рвущемся к власти. Поучаствовал в процессе дискредитации ненавистной классики, которая упорно облучает публику, и та задаёт ненужные вопросы. Вроде – «А зачем и ради чего вы, режиссёры, делаете то, что вы делаете?» Но тут критики ошиблись, и Додин ни от чего не отрекался. Тут дело в другом.
Додин – не Богомолов, он несколько десятилетий создаёт театр отменного качества. Этот его «Гамлет» – произведение грустного, усталого, изверившегося человека. Он перестал понимать, нужен ли театр вообще. Он чувствует, что в культуре идёт и действует сила, которая может уничтожить все прежние ценности. Вот поэтому Гамлета играет, однообразно и агрессивно, Данила Козловский. И совершенно закономерно получает «Золотую маску». Не за актёрскую работу – помилуйте, какая там ещё актёрская работа, актёрская работа у Высоцкого была! – а за олицетворение этой силы. Критики прошли мимо интересной работы талантливого Александра Петрова – Гамлета в Театре имени Ермоловой, потому что актёр всерьёз играет именно шекспировского Гамлета, хоть и в безобразном переводе А. Чернова. Запаха нужного спектакль не издавал! А додинская ахинея (убрали большинство шекспировских персонажей, отчего рухнула вся композиция) кажется правильной, «современной». Вот полюбуйтесь, что пишет главный редактор журнала «Театр» – «сама шекспировская трагедия, увиденная из нашего времени, сквозь призму всех гекатомб, обнаруживает явную фальшь».
Критики – они же особенные, любят сидеть в гекатомбах и на всё глядеть сквозь призму. Но, может быть, всё-таки любители обнаружить явную фальшь пьесы, 400 лет не покидающей сцену, будут это делать в порядке личной инициативы, не за счёт налогоплательщиков? Не забудьте, что все эти маскарады недурно оплачиваются государством.
Но скрипнет вновь колесо истории, и всё изменится, и придут иные молодые люди, которым многое интересно, важно и дорого в культуре. Они простодушно читают Шекспира и восхищаются без всякого лицемерия, потому что здорово написано, чёрт побери! Тогда изменится и Лев Додин, он уже много раз менялся.
А нынешние театральные игры сквозь призмы иных гекатомб покажутся дурным далёким сном.