Да отдыхает ли когда-нибудь этот поразительный человек, писатель Алексей Иванов? Вот и опять у нас, читателей, в руках увесистый том его сочинения – «Тобол. Много званых», роман о Сибири времён царя Петра. Книга добротная, богатая, как сибирские недра, и для кого-то непроходимая, как сибирская тайга. Однако немного терпения – и она откроет вам свою щедрую душу.
Величественное, но и бодрое (как сибирские реки) течение романа Иванова – вроде бы эпос. На самом деле это живописные картины, не объединённые единым руслом – сюжетом в литературном смысле слова. Объединяет картины общий герой – Сибирь, точнее – Тобольская губерния, управляемая могучим и хитрым, как почти все люди Петра, воеводой Матвеем Гагариным.
Время, взятое Ивановым – десятые годы XVIII века, – всё в грозах и бурях, в кипении страстей, на костях и крови. Идёт строительство нового государства, и в этом сверхчеловеческом деле действуют так или иначе многие народы, волей или поневоле, иной раз и не представляя себе, в чём они участвуют.
Здесь и коренное население, остяки и вогулы – язычники, и «бухарцы» – мусульмане, и пленные шведы (взяли под Полтавой) – лютеране, и, разумеется, «русские православные». Но и они никак не едины – есть одержимые раскольники, есть хохол – капитан Новицкий, который из-за связи с Мазепой никогда уже не увидит родной Малороссии. Однако по воле царя Петра все так или иначе строят будущее, страшное и прекрасное государство.
С одной стороны, подход в изображении различных народов у Иванова близок гоголевскому «Тарасу Бульбе». Ведь очевидно, что как художник Гоголь увлечён эстетической выразительностью всех своих героев, будь то русские, поляки или евреи. Так и у Иванова: и остяки, и шведы, и бухарцы, и «люди дракона» – китайцы – все изображены мощно, живописно, с пониманием, без малейшей неприязни. Это люди силы невообразимой. Жестокие – по обычаю, по натуре, и ставить им эту жестокость в вину так же странно, как попрекать ею тигра. Женщины в этом мире под стать мужчинам – запросто могут убить, поджечь, дать суровый отпор (во всяком случае таковы героини: остячка Айкони, шведка Бригитта, раскольница Епифания). Да и вожделение здесь не декадентское – мужчины прямо пылают роковыми огневыми страстями.
С другой стороны, равно сочувствуя всем народам, особенно обиженным (это прежде всего дикие, простодушные и печальные остяки), писатель чтит и главную движущую силу – русских. Ту, которая приносит им победу. Что это за сила?
«Пётр Лексеич»? Пётр Лексеич у Иванова не получился. Дал он его бегло, эскизно, в двух эпизодах: в одном царь зачем-то пинает повешенного, в другом принимает в Летнем дворце воеводу Гагарина, и главное в этой картинке – кипящий вокруг царя хаос. Действительно, так называемый порядок – удел законченного произведения, а здесь творение в самом разгаре, так какой, к лешему, порядок? Но сам творитель обрисован как-то осторожно и даже вяловато. Возможно, Иванов разберётся с Петром Лексеичем отдельно, в новом романе.
Матвей Гагарин – настоящий царь Сибири, движимый могучей корыстью, властолюбием и обширным умом? Да, Матвей – сила настоящая, но побеждает не она. Двое заветных героев есть в «Тоболе»: владыка Филофей и «архитектон» Ремезов. Филофей проходит своё поприще (крестит, к примеру, остяков), мудростью и кротостью свидетельствуя о Пославшем его; изограф, архитектор, по-нашему выражаясь, краевед Ремезов – движим неистощимой любовью к Сибири. И архитектором-то он стал после 40 лет, и не безгрешен, сам о себе тихо говорит: «проворовался я». Но вот горит его душа светлым пламенем, и сам владыко Филофей одобряет заполошного ругателя-«архитектона»: «без познания нет Божьего мира».
Вот этот союз духа и интеллекта, вечного и временного, земного и небесного, и обеспечивает русским победное движение. И в пьяных драках, в звонах каторжных цепей, в проклятиях, случайных и непреднамеренных убийствах, прелюбодеяниях, на выматывающих душу просторах, которые не всякий вынесет, рождается Оно. То, что творило и лютовало ещё около трёх веков и осталось настолько сильным, что писатель Иванов переживал явно счастливые месяцы, сочиняя свой «Тобол». Он и сам отчасти такой Ремезов, энтузиаст, влюблённый в прошлое, которое для него живей настоящего. Архаический человек, не затёсанный современностью до гладкого ноля, он явно остановил течение своего романа силой воли, а мог бы ещё писать и писать. «Тобол. Много званых» буквально обрывается, а не заканчивается, и мы гадаем: так как там будет, в экспедиции за золотом, что снарядил Пётр Лексеич, найдёт ли своё счастье Бригитта, выживет ли отчаянная Епифания с её глазами, как Чигирь – звезда, и так далее. Видимо, грядёт продолжение. И уж конечно, это почти готовый сценарий многосерийного фильма.
Кстати, Тобольск автор то и дело зовёт Тоболеск, превращая таким образом «боль» в «блеск». Это, конечно, и в принципе его творческий метод. Мы бы не выдержали прямого контакта с людьми того времени, они неподвластны нашему уму, они пугают больше, чем притягивают. А в подаче Иванова – вполне можно разделить с ними вечерок-другой. На то она и беллетристика, чтобы умело готовить сырое мясо истории!
Язык романа не перегружен ни местным колоритом, ни стилизацией под век Петра. Попадаются, правда, непонятные слова – скажем, «татрыга» в определении сомнительной личности. Что за татрыга такая?
А вот изобретённое автором слово «звероярость» понятно без объяснений.
Без «звероярости» на Тоболе в 1714 году было не прожить. Так что не будем стесняться своих страшных предков – они ж нам наследство собирали, чтоб нам было что размотать.