Картины Павла Лунгина оригинальны, не похожи одна на другую («Такси-блюз», «Луна-парк», «Свадьба», «Остров», «Царь» и др.), он не повторяет себя. Узнав о том, что режиссёр снимает сериал «Родина», я порадовалась за него – опять удачное название, ведь вопросы любви и нелюбви к своей стране в наши дни заметно обострились.
Сериалы нового типа
– Скажите, что такое ваша «Родина» – буквальный перевод названия американского сериала определяет смысл фильма?
– Это буквальный перевод, но он и определяет смысл. В сериале будет двенадцать серий. Я честно сам его снял с начала и до конца – воплотил мечту советской власти о слиянии физического и умственного труда: полгода работы по двенадцать часов в день.
Название «Родина» говорит о том, что все интересы, все волнения тут связаны с этим понятием, просто каждый по-своему его определяет. Дело в том, что в последнее время в сериальной индустрии случился прорыв, и американский «Homeland» (адаптацией которого является наша «Родина») – один из лидеров этого прорыва. Сериал нового типа из малоинтересной низкопробной жвачки превратился во властителя умов, про такие сериалы говорят, их хочется смотреть. Я называю их «наркотическими», потому что невозможно посмотреть одну серию и остановиться – хочется ещё и ещё. Знаю людей, которые до пяти-шести утра обдалбываются этими сериалами. Кстати, я и сам склонен к излишествам, в том числе и в потреблении сериалов. Такие сериалы открыли что-то новое – какой-то особый тип драматургии.
– Герои стали интереснее?
– И герои, и всё в этих сериалах нетипичное. Раньше фильм или сериал должен был делаться так, чтобы к концу ты облегчённо вздохнул и выключил телевизор или вышел из зала. А тут только к концу в тебя и вонзают гарпун – и никакого катарсиса, никакого облегчения, а только желание идти дальше.
Герои сериалов нового типа, как, например, «Настоящий детектив» или «Доктор Хаус» и множества других, – люди с надломами, люди двусмысленные, которые сохраняют в себе доктора Джекилла и мистера Хайда, они отклоняются от нормы. И может, именно это отклонение, склонность к патологии, к мучительному колебанию между чёрным и белым делает их интересными. Истории «адъютантов его превосходительства», в которых персонажи делились на хороших и плохих, видимо, уже в прошлом. «Родина» – это история взаимных преследований, подозрения, любви, ненависти двух абсолютно ненормативных людей. Один – безумец с раздвоением личности, при этом честный советский офицер, он тайно исповедует ислам и мечтает о наказании тех, кого он в своём полубезумном мозгу считает виноватыми, неправильными для России. Героиня охотится за ним, как пёс, взяла след и идёт через всё, но она тоже маниакально-депрессивна, принимает таблетки, не справляется со своими внутренними состояниями и совершенно не похожа на майора Пронина, честного, чистого, как соль… Играют этих двух героев Владимир Машков и Виктория Исакова.
Люблю Россию я, но…
– Вы сказали, что герой вашего сериала хочет избавить родину от плохих людей. Многие хотят что-то с Россией сделать – умыть её, причесать, плохих людей убрать, ещё что-нибудь. А между тем любая страна – это очень сложный сплав, который невозможно разъять. Как можно полюбить хорошую родину, отбросив плохую? Это же никак не получится…
– Что сказать про любовь к родине? Это сложный вопрос. Ещё Лермонтов писал: «Люблю Отчизну я, но странною любовью…»
– А дальше он даёт ярчайшую чувственную картину, он не приводит никаких логических аргументов, он говорит о полях и степях, о разливах рек, о косогоре и берёзках…
– Думаю, что чувственно-то мы все любим родину. Но у нас, к сожалению, любовь к родине узурпировали люди восхищённо и подхалимски настроенные к власти, отождествляющие страну с обязательным служением власти. Я не знаю человека, который не любил бы Россию, я не видел такого. Я не видел человека, который не любил бы мать, потому что это невозможно. Но вот маме лекарства давать или нет? Я не знаю. Вообще, с мамой к врачу ходят? Или говорят: «Мамочка, ты такая прекрасная, это тебе кажется, что у тебя воспаление лёгких. Мама, ты никогда ещё так хорошо не выглядела, какой у тебя румянец...» Или идти к врачу? Вот декабристы, например, любили Россию? Чёрт его знает, я не знаю.
Например, одна из самых патриотических стран – Америка – беспощадна в этом вопросе, там патриотизм запредельный. У них кругом вывески, что надо с гордостью покупать только американские товары, на каждой лужайке, как известно, американский флаг поднимают, но я не знаю, кто, кроме американцев, так дико критикует свою собственную страну! В кино постоянно фигурируют коррумпированная полиция, всякие негодяи и расисты, раскрываются заговоры, причём ниточка ведёт круто наверх, к вице-президенту или главе ЦРУ. Они снова и снова как бы лечат что-то через психоанализ кинематографа и телевидения. Не боятся критики.
Мне кажется, сила в том, чтобы не бояться разных проявлений любви к родине, в том числе – и требовательной любви, которая хочет что-то изменить. Ну почему они не боятся, а мы боимся? Чуть слово сказал, тут же выходит полк оловянных солдатиков с барабанами: «Ты враг, ты не любишь родину». И учат, учат, как делать патриотические произведения... Моя душа чиста, я сделал «Остров» – думаю, без любви к родине нельзя было его сделать. Но я сделал и «Царя», который тоже для меня исполнен любви к России. Мне кажется, главное – не бояться, вообще не бояться. Давать возможность разной любви к родине, в том числе и любви, которая хочет что-то исправить.
– У нас всё зыбко, векового порядка нет, может, мы потому и боимся, что от малейшего слова всё вдруг повредится, что придёт сразу беда?
– Мне кажется, что эта повышенная обидчивость из-за того, что мы не верим в свою силу. Есть старый анекдот про сумасшедшего, который считал, что он – зёрнышко, его лечили-лечили, вылечили, выпустили, он бежит в ужасе – там курица. Его успокаивают – ты же знаешь, что ты не зерно. «Я-то знаю, но курица не знает!» Такая обидчивость сродни этому ужасу перед курицей, которая не знает, что ты не зерно, которая не понимает, недооценивает. Чересчур большая важность придаётся чужой оценке, чужому мнению. О самодостаточности столько говорят, а внутренней истинной лёгкости отношения, наплевательства на то, что другие думают и говорят, нет. Отсюда обидчивость жуткая, резкость… Кажется, уже пора успокоиться – такой огромной и могучей стране.
Началось с поезда, закончилось астероидом– Значит, момент острой модности и актуальности переместился сейчас из кино в сериалы?
– Потому что кино превратилось в площадное развлечение. Когда я оказался во Франции с «Такси-блюзом» в 1990–91-м, тогда всех интересовало только качество фильма. И вот прямо у меня на глазах – сборы, сборы, цифры, цифры становились всё важнее, всё больше. И оказалось, что кино делают для денег, а не для искусства. За прошедшее время эта идея воцарилась. Кино началось с «прибытия поезда» и закончилось прилётом астероида. Так же все повскакали с кресел, испугались, побежали, роняя попкорн. В общем, кино стало детским.
Почему нет детского кино? Потому что взрослые смотрят детские фильмы. Все эти большие проекты – за редким исключением – чисто детские фильмы. Про железных дураков в космосе, которые друг друга пилят, колют, роботы дерутся, маленький мальчик стоит, переживает за слабого робота, но мы знаем, что он победит, потому что мальчик с ним, и так далее. Поэтому, наоборот, надо делать не детское кино, надо делать кино для взрослых. И вот для взрослых стали производить сериалы, которые как бы вместили в себя романную форму, некоторую сложность жизни. Сейчас же почти нет таких фильмов.
Не только русское кино, но кино вообще перестало разбираться, как жить в семье, что такое предательство, любовь, что делать, когда начальник выгнал… Жизненные ситуации кино перестало пережёвывать совсем. И эту роль взяло на себя телевидение. И вот телевидение стало романом, а кино стало почти цирком, куда ходят всей семьёй, весело, с попкорном. Кино прошло через огромные высоты – Бергман, Феллини, Антониони, Тарковский, и через великих мастеров, через того же Ларса фон Триера потрясающего, в результате сделало обратную петлю – и пришло к палатке братьев Люмьер на ярмарке.