В Третьяковской галерее открылась выставка работ Зинаиды Серебряковой парижского периода. В экспозиции, подготовленной при участии парижского Фонда Серебряковых, можно также увидеть картины сына Зинаиды Серебряковой Александра.
Люблю такие истории: когда «флейта переспорила барабаны». Скромное обаяние человекоразмерного взгляда на жизнь, умноженное на талант и труд, принесло художнику убедительную победу – в данном случае победой можно счесть нынешнюю очередь в Третьяковку.
Прелестная художница родом из Серебряного века (Серебрякова – по мужу, Лансере – по отцу, Бенуа приходился ей дядей), она рано прославилась знаменитым автопортретом у зеркала, который был приобретён в 1910 году Третьяковской галереей. Улыбчивая шатенка, готовящаяся встретить день, очевидно, полный радостей, пленяла зрителей, как доверчиво протянутая для приветствия девическая рука. На открывшейся выставке мы можем увидеть ещё два автопортрета Серебряковой – 30-х годов и 40-х. Очарование молодости постепенно уступает иной красоте – красоте трудовой, осмысленной жизни, которая проступает со временем в усталом облике всякой порядочной женщины. И всё-таки в углах губ художницы по-прежнему прячется-открывается её чудесная улыбочка, озорной блик Вечной Женственности.
Живопись, испокон веков бывшая суровым мужским делом, только, можно сказать, перед своей смертью далась в женские руки. Случай Серебряковой, наверное, один из самых удачных. Обычная женская старательность, школярская прилежность, «чистописание» – сопровождены недюжинным талантом и отменным вкусом.
Серебрякова практична, она – домохозяйка в живописи, и даже в натюрмортах предпочитает овощи цветам, но её нарядные овощи тоже будто улыбаются. Она рисует обнажённую женскую натуру («Русская баня») – однако взгляд художницы лишён сладострастия и вожделения, торжествует чистая радость бытия. Ведь грех заключён в грешных взорах, а увиденная целомудренным взглядом женская плоть светла и прекрасна. Портрет торговки овощами из Ниццы с фаллическими цукини и баклажанами мог бы под иной кистью развиться в нечто смачно аллегорическое. Но Серебрякова, как всегда, лишь улыбается лукаво и нежно. «Ничего слишком!» – этот завет древних художница исполняет, словно без всякого труда, играючи. Жизнь – это женщина, и в образе Серебряковой она смотрит сама на себя приветливо и радостно, не обожествляя себя, но и не развенчивая. Дескать, ну разве я не хороша, скажите честно? И мы, глядя на серебряковские портреты и натюрморты (пейзажи не так очаровательны), честно отвечаем: душенька, ты хороша.
А ведь судьба, в начале века сдав русским художникам роскошные карты, потом повела с нашей героиней отнюдь не лёгкую игру. Только двоих детей удалось Серебряковой взять с собой в Париж (Александра и Екатерину), двое (Татьяна и Евгений) остались в Советской России. Унизительная жизнь эмигранта лишь отчасти была скрашена хорошим – дружелюбным и лёгким – характером Зинаиды Серебряковой. Однако в 60-е годы она воссоединилась и с детьми, и с советской публикой, к тому не было никаких идеологических препятствий. Ведь многие художники – натуральные социалисты: сами много работают, а потому любят и ценят людей труда. Так Серебрякова любила и рыбаков Бретани, и парижских торговок, и многодетных арабских матерей из Марокко (целая серия работ).
На выставке в Третьяковской галерее представлены также картины Александра Серебрякова, великолепно изображавшего сложные интерьеры и экстерьеры дворцов и замков. Зрители с удовольствием стоят подолгу возле работ Серебряковых, обсуждая детали и нюансы. На хорошую живопись не каждый день нарвёшься.