- Иосиф Леонидович, какие тенденции вы можете выделить в современной драме?
– Сегодня, как и во все времена, драматургия связана с «жизнью за окном». Но появилась тенденция не художественно отражать жизнь, а документально, как это делают Театр.doc, театр «Практика» – представители «новой драмы». Они допускают на сцену нецензурную лексику, откровенно обнаженные тела. На телевидении художественные программы вытеснены «подворотней». Она захватывает и театр, где уже делают все, чтобы только привлечь зрителя. В этом нет ничего дурного, нет и ничего хорошего. Жаль только, что любительское искусство выдается за высокое художественное достижение. Похожая ситуация была, когда открылся железный занавес и к нам попала нетрадиционная живопись: Пикассо, Матисс. Многие наши «творцы» сказали: «Да это мы запросто, сейчас брызнем краской на холст и все!» Но на самом деле Пикассо знал законы и поэтому мог их нарушать.
– Ваша книга «Мы попали в запендю» рассказывает о жизни в театре и о театре в жизни?
– Да, ведь и в реальной жизни бывают театрализованные ситуации, такие, что они и на правду не похожи. Мой приятель, замечательный музыкант, Леня Лундстрем, племянник великого джазового музыканта Олега Лундстрема, ехал ночью в машине, его остановил автоинспектор, попросил документы. Стал читать права, а там его фамилия, и он говорит: «Так ты Лундстрем! Это же знаменитый джазист!» «Да, это мой дядя», – отвечает мой друг, очень довольный. «Подожди, а ты-то здесь при чем?» «Как, это же мой дядя!» – отвечает Леня. «Твой дядя! Да ладно врать! Какой он тебе дядя, когда он черный!» – говорит автоинспектор. Леня сделал паузу и отвечает: «Может быть, вы имеете в виду Армстронга?» И слышит в ответ удивленное: «А ты кто?»
– Для театральных людей история постановки начинается задолго до ее премьеры. С каждым спектаклем еще до того, как его увидит зритель, происходит масса забавных случаев…
– У нас режиссер летом, в августе, ставил спектакль, в котором должен был идти снег. Мы за границей купили специальные банки, которые нужно поджечь, и снег сначала взлетает вверх, а потом начинает падать. Наш режиссер закрылся в мужском туалете, чтобы спокойно проверить банку, поджег ее, снег взлетел, куда-то исчез и не падал. Он пришел ко мне расстроенный и сказал, что банка испорчена. И вдруг мы услышали дикий крик: «А! О! Ужас!» Мы побежали вниз, в туалет, и увидели нашу уборщицу в летнем платье, которую засыпает снегом. Она решила, что сошла с ума, потому что в августе в мужском туалете пошел снег. Но мы ей сказали, что все нормально: ведь это театр.
– За границей, наверное, возникают смешные ситуации из-за недопонимания между русскими актерами и нерусской публикой?
– У нас были недавно гастроли в Женеве. Зал был переполнен. Я за кулисами следил за происходящим. И вот первые актеры возвращаются со сцены испуганными и рассказывают мне, что на каждую их фразу весь зал кивает, как будто бы все согласны с текстом или с актерской игрой, – не понятно. Я тоже испугался, побежал в зрительный зал и увидел, что над сценой идет синхронный перевод – ведь мы играем на русском, а в зале сидят швейцарцы. Они смотрят на артистов, потом наверх – читают текст, и опять на артистов, и получается, что весь зал кивает.
– Бытует мнение, что за кулисами актеры устраивают друг другу всякие западни, всюду распространены зависть и злоба. Вы служили в «Современнике», теперь руководите «Школой современной пьесы» – ваш опыт подтверждает это мнение?
– Думать, что в театре происходит очень много закулисных романов и вообще ситуаций, которых не бывает в других местах, – это неверно. В театре, как и в зубной поликлинике, на заводе, в библиотеке, в магазине, есть люди нравственные и безнравственные. Естественно, случается много занятных, неожиданных ситуаций, потому что в театре среда творческая, люди ироничные, с юмором.