- В одном из рассказов вы называете свою биографию заурядной. Разве биография писателя может быть таковой?
– Говоря о заурядности биографии, я имею в виду отсутствие особо трагических обстоятельств в своей судьбе. Эмиграция сама по себе, конечно, драма, иногда даже трагедия, но вялотекущая драма. К тому же со временем она может обернуться и вполне счастливыми обстоятельствами.
– Есть такое выражение «большое видится издалека» – а что вы разглядели в России, когда уехали из нее?
– Издалека, как и всякое глобальное явление, Россия осмысляется совсем иначе, чем когда смотришь «изнутри». Скажем, выясняется с годами, причем повсеместно, что когда-то нам давали неплохое образование, что межличностные отношения в среде интеллигенции представляли совершенно бесценный опыт жизни… К тому же в России говорят по-русски, этим она меня чрезвычайно держит в своем поле, манит к себе, зовет. Вот, думаю, в России золотая осень. Приеду. Пойду гулять, шуршать палой листвой на дорожках… А приезжаешь… И сталкиваешься с Россией в полный рост, не издалека. Сегодня меня минут двадцать не пускали в издательство, хотя я – автор, книги которого в этом издательстве выходят.
– Новая книга Улицкой рассказывает о проблеме антисемитизма, и в ней чувствуется такая боль. Во многих ваших рассказах тоже есть эта боль. У нас в стране, к сожалению, по-прежнему есть антисемитизм…
– Я вам сейчас расскажу историю. У меня есть один знакомый, израильтянин, он родом из Польши. А ведь в Польше, знаете ли, богатые традиции антисемитизма. Там и евреев нет вообще-то, потому что тех евреев, которые уцелели в войне, выгнали в 1964 году. Так вот, мой знакомый, будучи ребенком, спасся из концлагеря и попал в Израиль. Был здесь дипломатом, главой каких-то департаментов, стал писателем, известным человеком… Однажды его в составе какой-то делегации пригласили поехать в Польшу. И вот он оказался на своей улице, увидел свой дом, дерево, на которое любил лазить мальчиком. И один из польских писателей спросил его: «Слушай, как же ты мог вернуться, когда ты знаешь, что думают и говорят поляки о евреях?» Мой приятель ответил ему: «А ты представь себе на минутку: в субботу на закате солнца на террасе тель-авивского кафе, на берегу моря, я с моими друзьями сижу и болтаю о жизни. Мы заказали рыбу или пиццу, заходит солнце, играет волна. Тебе интересно, о чем мы говорим?» Тот отвечает: «Абсолютно неинтересно». – «Вот и нам там, на берегу Средиземного моря, абсолютно неинтересно, – что вы здесь думаете о нас. Это не моя проблема, это ваша проблема, ваш антисемитизм. Вот и разбирайтесь с ним сами».
А сегодня утром за завтраком мне подруга описала такую картинку, случайно стала свидетельницей. Она попала на окончание какой-то коммунистической демонстрации. Среди демонстрантов, как обычно в таких случаях, было много бабушек, каких-то истеричных женщин. В оцеплении (их охраняли) стояли омоновцы, молодые здоровые ребята. И бабушки подбегали к этим ребятам и кричали им: «Шалом! Шалом!» Вы можете представить, что в голове у этих баб, какой мусор?
Меня еще умиляет, когда, выходя из церкви, где пелись псалмы Давида, какой-нибудь «веселися ныне и радуйся, Сионе!» – прихожане, которые ни сном ни духом не ведают, откуда взялось христианство, что означает этот «Сион», на все корки честят сионистов и жидов. Думаю, что здесь дело в общей культуре, в окружении, в воспитании, в осознании, как тесно связаны все истоки так называемой западной культуры. В конце концов, в понимании, что все так переплетено среди людей, что все мы так друг от друга зависим, все созданы из жалкой плоти, жаждущей счастья.