-Никита Сергеевич, скажите, в какой мере вы как президент фестиваля отвечаете за его стиль?
- Его пока нет, этого стиля. И некоторое время еще не будет. Он возникнет, когда заработает реальный рынок проката, где будет 5-7 тысяч кинотеатров, когда наладятся все механизмы. А сейчас мы стараемся, чтобы все это походило хоть на что-то человеческое. Чтоб не опаздывали машины; чтоб переводчики не говорили вдруг приехавшему гостю - дескать, им не понравился его фильм... У Московского фестиваля когда-то имелся свой стиль - чисто советский во всех отношениях. Заранее было понятно, кто получит призы. КГБ следил, чтоб в прессбар не попали чуждые элементы. Но именно эта советская экзотика всех в мире страшно интересовала! Было, конечно, искушение сохранить эту экзотику. Но это дурной тон!
- Такой «Отель Советский»...
- Да. Ну а свой стиль сразу не сделаешь. Есть вещи, которые должны выработаться с ходом времени, вырасти, укрепиться. Сейчас нужно отладить хотя бы четкость организации: приезды-отъезды, поселения и прочую технологию. Сейчас уже заметно лучше, чем восемь лет назад.
- Вы пользуетесь личными связями, чтобы пригласить кого-то на ММКФ?
- Конечно! И мы прекратили эту позорную практику - платить звездам за приезд в Россию. Представьте себе Достоевского, которому бы сказали - для того чтоб приехал к нему какой-то писатель из Франции, надо денег заплатить. Он бы такое написал по этому поводу!
- Было, кстати, время, когда англичане и французы в русских домах охотно служили гувернерами и боннами. А наши деятели культуры тогда и не думали о каких-то зарубежных призах. Да и за границу не рвались, а любили дома сидеть.
- Вот и я на них похож. Тоже люблю у себя дома сидеть.
- Но вы же бываете на мировых фестивалях? Они вам нравятся?
- Нет. Я, когда увидел все это изнутри, понял: везде одно и то же! Одни механизмы. Разные влияния и попытки влияния, игры симпатий и антипатий, продавливание. В общем, род политики. Стало малоинтересно. Если картина в конкурсе или продается на рынке, ты должен быть там, чтобы толкать ее, - это бизнес, ты расписан по минутам. Или ты позволяешь себе на фестивале наглую праздность, когда тебе по барабану, что там показывают. Место хорошее, и море есть - взял лодку, поплыл... Ну, в общем, повод, чтоб делами не мучили. Но с определенного момента, если ты человек достаточно известный, это моветон - быть без дела на фестивале. Меня уже другие вещи волнуют. И не потому, что я устал от жизни, нет. Но верхом на охоту поехать куда интереснее!
- А не вредит ли искусству элемент спорта - все эти премии, призы? Не портит ли это нравы?
- Нет. Это нужно обязательно - ну как же, школа тщеславия! А чем жить художнику? Это жутко важно, когда он выходит на сцену, поминает маму и прочих родственников, плачет - кто врет, а кто и взаправду... И есть те, кому действительно важно привезти этот приз домой, показать начальнику или гаду-продюсеру, который тебя душил. Лучше, конечно, Канны, но и Москва сойдет, ничего! Это внешняя часть айсберга. Она видна обывателю, а мы и ему должны чтото дать: он смотрел фильмы, интересовался, волновался, что да как. Это такая «пингвинья жизнь». Но и она очень нужна. А внутри - кровеносная пульсация, когда происходит настоящее профессиональное общение. У нас в этом году будет потрясающая программа документального кино. Мне нравится на ММКФ особая программа «Выбор режиссера», когда известный режиссер представляет картины, оказавшие на него сильное влияние.
- Вы участвовали в такой программе, рассказывали о фильмах, повлиявших на вас? Что это были за картины?
- У меня были картины Формана, Куросавы, Трюффо - «400 ударов», «Девушка с коробкой» Барнета, «Бумажная луна» Богдановича. И это чудесно, когда режиссер, представляя любимые фильмы, рассказывает, как они на него подействовали. И что он оттуда спер, если спер, а спер наверняка!
- Да, были когда-то «фильмы влияния», но их становится все меньше. В сущности, сегодня можно обойтись без любой картины. Может, последними «фильмами влияния» были «Рассекая волны» и «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера. Они взволновали мир, о них писали целые тома. А вот я сейчас была на Каннском фестивале - никаких потрясений. Можно смотреть, а можно и не смотреть. А ведь Каннский фестиваль - это, так сказать, фестиваль мыслящей буржуазии, не тупой, а думающей...
- Все равно она тупая.
- Все--таки мыслящая...
- Согласен: тупо мыслящая! Что вы хотите, когда Европа думает - если объединятся 15 стариков, получится один молодой. А между тем из 15 стариков может выйти только очень респектабельный дом ветеранов. Их хорошо кормят, вовремя делают уколы. Но новой крови, новой энергии нет. Они перемешивают и переваривают то, что было уже переварено. Новая кровь - она на Востоке, в Латинской Америке, в Африке. Там есть живые, реальные проблемы, а не проблемы ЕС, связанные с тем, стоит или не стоит покупать продукты с добавками, и прочее. Почему такой успех у картины «Миллионер из трущоб»? Она потрясающе рассчитана. В ней сквозь улыбку пробивается четкая эстетика индийского кино. Гениальный расчет во всем - от фактуры до психики человека. Как бы ни осуждали меня яйцеголовые критики, я считаю «Миллионера из трущоб» неплохой картиной. Но это вычислено, рассчитано, живого нет! А чудо - это когда невозможно объяснить словами, что вдруг охватывает тебя, заливает тебя, все существо твое, как неизвестно что, как солнечный удар! Вот почему я хочу снять фильм по рассказу Ивана Бунина «Солнечный удар». Я знаю, что это такое, и Бунин не мог этого написать, не испытав. Там описан огромный тягучий день, который мужчина, поручик, провел после «солнечного удара». Как он чувствовал себя постаревшим на 10 лет и как этот день был заполнен воспоминаниями, запахами, тоской и безысходным счастьем после потери любви. Обретения и потери.
- Было бы замечательно, если бы вы снова обратились к экранизации классики! Потому что миллионы людей сегодня видят по телевизору суррогат, который тоже вроде как считается экранизацией классики. Я не смогла посмотреть целиком новых «Братьев Карамазовых» - такой низкий художественный уровень у картины. Золотой запас классики превращается в сырье для дешевого мыла!
- Проблема в том, что для телевидения экранизируют сюжет, фабулу произведения. Но между тем важно понимать писателя и сознавать, почему он это произведение написал. А где у нас на телевидении люди, которые могли бы обсудить с режиссером, что он собирается сделать? Которых интересовали бы не рейтинг и доля и чтоб каждая серия заканчивалась ударом по голове, а начиналась с жаркого поцелуя! Что вы хотите, когда у актеров нет репетиционного периода! Они учат текст и - на съемку. Все это - изъяны общего состояния культуры. Вот и получается, что лицензия на отстрел классиков выдается у нас в любое время без учета сезона. Даже на охоте бывают сезоны, а классиков отстреливают круглый год! Мы, молодые, когдато издевались над «Братьями Карамазовыми» Пырьева или «Анной Карениной» Зархи. Оказалось - зря! Тогда кинематограф был пронизан большим стилем. А большой стиль - это попытка через кино передать масштаб великого писателя.
- И заметьте, 40-50 лет назад право на классику имели только по-настоящему авторитетные режиссеры. А что сейчас? «Золотого теленка» провалили, «Братьев Карамазовых» провалили, нынче авторитета никакого не нужно!
- И Пырьев, и Зархи, и Сергей Федорович Бондарчук, хоть и были врагами друг другу, но классику знали глубоко. Они купались в ней, они этим жили. Помню, как я начинал сниматься у Бондарчука в роли Пети Ростова. Картина снималась долго, я рос, и мне предложили сделать укол, чтоб остановить рост. Родители отказались. Ну а я‑то был готов! Вот, думаю, остался бы на всю жизнь маленьким, и не было бы всех этих дел в Союзе кинематографистов...
- А, так вот где была развилка, на которой стоял богатырь!
- Да. И помню, мы снимали в Кашире. Уже тогда меня снимали только общим планом на лошади, а другого мальчика досняли крупно. Не зная всего этого коварства, я лежал на раскладушке в кабинете у Бондарчука и слышал его гениальный разговор со сценаристом о книжке Циолковского «Эгоизм Вселенной». Там он пишет, что человека с жизнью связывают предметы. И не знает человек, какой предмет он должен потерять, чтоб жизнь его закончилась, - собаку или расческу...Они читали не одного Толстого. Они «обчитывали» вокруг Толстого, они вникали в суть. Теперь представьте все это в телевизионных условиях. Какой уж тут «Эгоизм Вселенной»! Большой мощный стиль требует времени, ума и созерцательности. Требует чтения книжек, а не щелканья мышкой. Мне бы хотелось попробовать ощутить подобную глубину, обнаружить и воссоздать в пьесах Чехова. У меня есть концепция постановки на сцене четырех его пьес с одними и теми же актерами. Ни слова не меняя, выбросить все штампы...
Я вот не верю, к примеру, что в «Чайке» Чехов реально был на стороне любителей, Нины и Треплева. Нет, он был профессионалом!