Сергея Соловьева, автора многих прелестных фильмов («Станционный смотритель», «Сто дней после детства», «Асса», «Нежный возраст» и другие), обаятельного и весьма образованного человека, лично знают сотни людей. Но роман «Анна Каренина» знают сотни тысяч людей, не собирающихся делать скидку на личную симпатию к режиссеру. И разного рода сомнения и даже полное неприятие будущей картины было еще тогда, когда стало известно распределение ролей. Ведь если затронуты классические произведения первого ранга, то многие задаются вопросом о праве режиссера - не юридическом, а по совести! - на вольную интерпретацию.
А между тем только вольная интерпретация и может осуществиться, когда речь идет о таких колоссах, как «Анна Каренина» или «Братья Карамазовы». Экранизировать эти романы из-за сверхъестественной плотности авторской мысли и обилия психических движений героев (и даже из-за количества персонажей!) невозможно и не нужно.
Так что перед нами авторский фильм С. Соловьева по мотивам «Анны Карениной». Восклицать «что это за Анна, помилуйте», «что это за Вронский, господи» мы не будем. Попробуем понять, что это за картина и для чего она была создана.
Фильм длится два часа с лишним, состоит из пяти частей (1 - «Метель», 2 - «Он сломал ей спину», 3 - «Ужасная женщина» и пр.), время от времени на экране возникают фразы из Толстого, а за кадром кое-какой авторский текст произносит хриплый голос С. Гармаша. Он играет также роль Константина Левина. Модная нынче нарезка на главы с подзаголовками - воспоминание о немом кино (и о Тарантино с Ларсом фон Триером), фразы из Толстого и голос за кадром - поклон автору.
Но расхождение автора и режиссера проходит по существу. Толстой, ненавистник фальши, докапывается до сути человека, разоблачает и вскрывает, Соловьев - прикрывает и украшает. У Толстого мышление эпическое, романное, у Соловьева - лирическое, романсовое. Поэтому его картину можно назвать «декадентским романсом».
Действие новой «Анны Карениной» происходит не в пореформенной России, которую мы не видим и не чувствуем. Пространство картины камерное, малонаселенное, малоподвижное, персонажи склонны к постоянному застыванию в красивых позах. Это условно-романсовое пространство, где снаружи - метель и лед, а внутри - оранжерея (чуть не в каждом кадре расставлены пальмы, папоротники и монстеры). В этой оранжерее медленно двигается и говорит шепотом роскошная женщина с темными сонными глазами, припухшими губами и статуарной пластикой - раба любви, игрушка страстей (Татьяна Друбич).
Ее сопровождает добрый, печальный пожилой супруг Каренин (Олег Янковский) и плотный, упорный мужчина Вронский (Ярослав Бойко). Драма этой женщины в том, что она не создана для семейной жизни, в ней живет страсть к падению и гибели. Вокруг Анны более или менее обыкновенные люди, которые женятся, изменяют, как-то устраиваются. А она отмечена печатью рока и обречена.
«Отблески пожарища», о которых пишет Толстой, воплощены буквально - на загадочном, непроницаемом лице Анны, уже решившей изменить мужу, играют отсветы от горящего камина...Вернувшись с Вронским из Италии (Италия дана как медленный проезд по венецианскому каналу в карнавальной маске), Анна начинает употреблять порошки морфина и, так надо понимать, становится законченной наркоманкой. Во всяком случае, в финале она уже ест морфин чайной ложкой, и все дальнейшее предстает как аляповатая галлюцинация истеричной опустившейся женщины.
Если выбрана эстетика «декадентского романса», то основное содержание романа Толстого ни для чего не нужно. Не нужен Стива (А. Абдулов), не нужны Китти и Долли, не нужна Бетти Тверская, да и Левин не нужен. И хотя эти персонажи вроде бы есть в кадре, они удручают своей необязательностью. Да и сыграны слабо. Режиссер, согнувшись от почтения к автору, остановился на полпути - от романа ушел, а к полновесному собственному сочинению не пришел. Получилось безумно, бесконечно странное кино!
Костюмы героев вроде бы верны эпохе (конец 70-х годов), но для чего они верны эпохе, ежели никакой этой эпохи в помине нет? Лица женщин раскрашены, что уместно в декадентском салоне, но немыслимо для высшего русского общества. Какие бы пируэты мастерства ни выдавали лучшие наши операторы (над «Карениной» трудились С. Астахов и Ю. Клименко), создавшие дивные по красоте портреты Друбич-Анны, скрыть то, что все - ряженые, не удается. Видимо, культура нашего времени не приспособлена для решения таких задач, как стилизация позапрошлого века. Последние актеры, которые знали, как держать спину, если ты играешь князя, давно умерли и остался один В.М. Зельдин. Но в таком случае от любых попыток стилизации надо было отказаться вообще и смелее разыгрывать «декадентский романс» без реверансов Толстому.
Правда, тут встает вопрос: а зачем тогда вообще сюжет «Анны Карениной»? У декаданса были свои могучие писатели (Л. Андреев, Ф. Сологуб и др.). Я думаю, дело не в тяге Соловьева к исторической эпохе русского декаданса. Дело в том, что декаданс (упадок) наступил в русском авторском кино, которого Соловьев - законный и не худший представитель.
Проще говоря, русское авторское кино гибнет и хочет гибнуть по возможности красиво. Отскакали белые лошади, сгнили рассыпанные яблоки, моль побила развевающиеся на ветру вуали...Тоской несет от зеленых полей и мальчиков в белых рубашках, несущихся по этим полям... Затасканы до полного опошления дворянские усадьбы, заэкранизирована до тошноты вся русская классика...
Но режиссеры авторского кино старого образца не сдаются. Пряча на груди портреты любимых, они гордо стоят на палубе своего тонущего пиратского корабля и лелеют дерзкие мечты «еще побороться, клянусь громом»!
Публика между тем сравнивает новую «Анну Каренину» не с романом Толстого, а с фильмом А. Зархи с Татьяной Самойловой. Смотрит и вздыхает, терпеливо ожидая, когда на смену декадансу нашего кино придет хоть какое-то движение вверх.