Размышлять об этом заставляют оба спектакля - каждый по-своему.
«Золотой век» Шостакович сочинил в 1929 г. для ленинградского Академического театра оперы и балета (затем Кировского, а до и после - Мариинского) на либретто кинорежиссера А. Ивановского. Оно рассказывало про то, как советская футбольная команда отправляется в некую капстрану на промышленную выставку «Золотой век», где с помощью местного пролетариата отражает провокации фашистов. Понятно, что нынче такую пропагандистскую гиль можно поставить либо как издевательскую пародию, либо придется переписывать либретто. Что и сделали в Мариинке: теперь это история про встречу в какой-то европейской стране двух пожилых людей, в 1930-е любивших друг друга и потом разведенных войной. Он - советский футболист, на - «буржуазка». Действие происходит то сейчас («золотой век» в современном западном понимании - время тихой обеспеченной старости), то переносится в годы молодости героев.
Художник Зиновий Марголин соорудил ультрасовременную декорацию, где мобильные видеокамеры снимают артистов, и эта картинка проецируется на экран, на нем же - всякие компьютерные спецэффекты, бесшумно движутся светлые ребристые плоскости, все сияет холодным светом. А хореограф Ноа Гелбер, напротив, явно жаждет ватного обывательского тепла, простых сюжетов, незатейливых рассказов. Каковое желание реализуется средствами драмбалета.
Драмбалет же возник, когда идеологи советского искусства провозгласили принципы социалистического реализма - и решили, что балет как раз недостаточно реалистичен, то есть «не похож на жизнь». Танцы заменили на пантомиму, получилась как бы драма, но без слов. Что, конечно, было извращением коренной природы этого искусства. Сей мертворожденный жанр, просуществовав несколько десятилетий, благополучно издох - чтобы в 2006-м неожиданно возродиться в интерпретации заезжего американо-немецкого постановщика.
Этот жанр потерпел поражение как раз на избранном плацдарме. Необыкновенно запутанную историю без программки нипочем не поймешь - даром что мариинская балетная молодежь старательно осваивает приемы «говорения» мимикой и жестами. Собственно же хореография - произвольные комбинации элементов из учебника Вагановой. И, главное, музыка - все эти лихие польки и фокстроты, призванные живописать «разложение гнилого Запада», - так прочно засела в своем времени, так выразительно передает его интонации, общую атмосферу, что новомодный дизайн неизбежно вступает с ней в противоречие, и спектакль разваливается на нестыкующиеся друг с другом элементы.
А Большой театр возобновил постановку Юрия Григоровича 1982 года. Тогда балетмейстер вместе с музыковедом Исааком Гликманом через семь лет после смерти Шостаковича также переписали либретто. У них «Золотой век» - название нэпманского ресторана, где пляшет главная героиня Рита. Оная Рита встречает рыбака Бориса, который к тому же подвизается в самодеятельном агиттеатре - и вырывает Риту из лап мерзкого «старого мира». В 82-м это было, разумеется, совершенно всерьез. Но и сейчас Григорович, сократив спектакль, притом не отказался ни от сцен агиттеатра, где действуют карикатурные буржуй, белый офицер и поп, - наплевав на нынешнее поветрие поголовно креститься и перезахоранивать генералов-эмигрантов. А комсомольцы в белых брюках и с красными хоругвями выполняют положенные бодро-оптимистические эволюции. Одним словом - это вполне антикварное позднесоветское произведение.
Но вот что любопытно. Я приехал в театр рано, шел дождь, пришлось коротать время в расположенном рядом ЦУМе. Там - распродажа. Множество молодых парней и девушек, стильно и недешево одетых и подстриженных, веселых, оживленных, с пакетами в руках. Спустя час на сцене появились точно такие же ребята и с такими же прическами, - только в ретро-нарядах (художник Симон Вирсаладзе стилизовал декорации под русский авангард, костюмы - под моду 20-х). И они с таким энтузиазмом танцевали динамичную и головоломную хореографию (даже поздний Григорович даст сто очков вперед всем господам Гелберам вместе взятым!), что становилось ясно: для них это просто танцы. Без всякой идеологии. И, скажем, стремительный пробег Риты с комсомольцами ничем, по сути, не отличается от танцев Мирты и вилис во втором акте «Жизели».
В балете поколения меняются быстро. Для нынешнего советские реалии - лишь эстетический факт. И серп с молотом - такой же орнамент, как, допустим, медицейские лилии, глядя на которые мы ведь не вспоминаем немедленно про ужасы правления Медичи. Любовь к советской цивилизации или ненависть к ней, как кровь для вампира, в равной степени продлевают ее жизнь. А вот не знать ее - возможно, признак ее конца.